Наагатинские и Салейские хроники (СИ) - Гичко Екатерина - Страница 39

А может, ещё и сам нрав Лийриши несколько раздражал сына. Девочка, мягко говоря, вела себя недружелюбно и очень подозрительно.

С момента объявления воли правящей семьи прошло семь дней. Бал уже завершился, большинство гостей разъехалось. А девочка всё ещё ждала от хайнеса какой-нибудь каверзы. Иеру порой хотелось не отказывать себе в удовольствии и подшутить над ней, но приходилось держать себя в руках.

Зато Лийриша шутила над ним.

Ну, он воспринимал её выходки как беззлобные шуточки, а вот Риш и Врей были не столь снисходительны.

Лийриша хайнесу не доверяла и подозревала в злых умыслах, кои и пыталась раскрыть, провоцируя его на гнев. Прямо не нарывалась, но пакостила по всему дворцу: разливала масло перед дверями, опрокидывала цветочные горшки, в портретной галерее подрисовала всем женщинам усы малиновым вареньем, а мужчинам – большие-большие уши помидорным соусом. Над портретом самого Иерхарида она особо расстаралась, натерев ему волосы зелёным с помощью салатных листьев. Вчера наловила в парке с десяток ужей и притащила их в залу, где собирались за вышивкой придворные дамы. Большая часть с визгом разбежалась, а одна очень юная госпожа не смогла совладать со зверем и устроила охоту на пресмыкающихся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Слуги жаловаться на баловницу не смели, придворные тоже, но Врей старался за всех и предрекал, что выйдет у хайнеса второй Риш.

Но Иерхарид видел испытующий взгляд девочки, каждый раз, когда ему докладывали о её хулиганствах. Она совершенно точно ждала наказания и считала, что хайнес притворяется добрым, чтобы втереться в доверие.

Проверяла. Испытывала.

– Её наказывали за каждую оплошность, – сказал ему Винеш на следующий день после объявления Лийриши невестой правящего рода. – Она не сама мне это сказала. Так увидел. Таз с водой опрокинула. Он катиться ещё не закончил, а она уже голову в плечи вжала и зажмурилась. И потом долго смотрела на меня с таким подозрением и непониманием… Ну, словно я из привычной картины мира выбился. Потом уж её сестричек потряс и те сказали, что у Лийриши очень неуживчивый характер и она никогда не слушает родителей. Поэтому те сурово относились к её воспитанию.

– Как сурово? – нахмурился Иер.

– Прости, – Винеш развёл руки, – я так покраснеть, как эти малышки, не сумею. Ничего внятного не ответили. Мямлили только, что сурово, и всё. Но яйца у неё те ещё! С норовом девчонка. Сама боится, трясётся, но зубы скалит. Так что готовься, испытывать тебя будут!

– Меня? Зачем?

– А ты тоже в привычный мир не вписываешься, – хмыкнул Винеш. – Ты, друг мой, вообще не от мира сего! Поэтому будут тебя разоблачать, как притворщика. Ох, чует сердце, шалить будет рыжая плутовка!

– А если я захочу выпороть её за шалости?

– Падёшь в её глазах!

Падать в испуганных зелёных глазах Иерхариду не хотелось. Пороть девчонку за её выходки – тоже. Он и на Риша-то ни разу руку не поднял, хотя тот всеми силами нарывался на трёпку. Оттого-то и вырос таким страшно избалованным, хоть и в целом хорошим парнем.

Да и было бы за что действительно пороть! За порогом дворца Иерхарида ждали разбирательства с преступниками и интриганами всех мастей, волнения в стране, не утихающий ропот её жителей, обострившиеся отношения с кочевниками на северо-востоке… А тут на тебе, масло у двери. Такая милая в своей наивности шалость. Хотелось даже схватить девчонку и насмешливо зашептать в краснеющее ухо: «Ай-яй-яй, какая нехорошая девочка! Цветы не жалко? Какое тут замуж, ты же ещё ребёночек».

Но Иер держал себя в руках и лишь добродушно журил на расстоянии, что тоже приводило лисичку в замешательство. Как же так? Не ругается, не сверкает злобно глазами, а лишь ласково-ласково укоряет. До чего ж опасный тип!

– Неужели тебя совершенно не беспокоит, что она разносит дворец? – продолжал недоумевать Риш.

– Дворец разносил ты. А масло под дверью меня совсем не беспокоит.

Тем более что поскользнулся не он, а Врей.

Но кое-что Иерхарида всё же волновало.

Ещё в первую ночь в лекарском крыле девчонка попыталась улизнуть на улицу, прихватив с собой подушку и одеяло. Охрана довела до её сведения, что так поступать нельзя, и вежливо подсадила вместе с одеялом и подушкой обратно в окно. На вторую ночь лисичка, уже находясь в выделенных для неё покоях, попыталась свить постель в гардеробной, но нянечка-сиделка нарушила планы и свила ей прекрасное гнездо на кровати.

К третьей ночи Иерхариду наконец доложили о странном поведении воспитанницы и добавили, что она уже ночевала в парке, когда только приехала с семьёй во дворец.

– Безопасное место ищет, чтобы отоспаться, – уверенно заявил Винеш. – Ей невдомёк, что на территории дворца на неё всегда кто-то смотрит.

– И что делать? – растерялся Иерхарид.

– А ничего! Пусть привыкает, что самое безопасное место – собственная кровать. Ну первое время передавливать тоже не надо, – спохватился лекарь. – Пока лето, тепло, можно раз в недельку отпускать почивать на свежем воздухе. Пусть думает, что всех перехитрила и сбежала.

Иерхарид подумал и решил, что чувство победы – очень оздоравливающая вещь. И донёс до охраны, что девочка может гулять везде, кроме безоговорочно опасных мест. Не разрешил только пускать в свой кабинет – иначе Врей бы его съел, – в сокровищницу и в лаборатории придворных магов. Больше никаких запретов он не установил, поэтому девушка могла творить почти всё, что хотела.

Сверху раздались грохот, визг и сочная ругань, которой явно было не место во дворце.

– Если это опять… – взвившийся Риш уже вознамерился идти смотреть, что там произошло, но отец подхватил его под локоть и повлёк в сторону трапезной.

– Риш, ты же любишь развлекаться? Вот и не мешай развлекаться другим.

С вазой как-то нехорошо получилось.

Лийриша никак не могла отделаться от давящего чувства вины. Она всего-то хотела освободить место в приметной нише и повесить туда портрет хайнеса. Того, что с зелёными волосами. Отец бы подобной насмешки точно не стерпел. Даже если бы в гостях были управляющие Жаанидыйского банка. Высек бы!

Но план провалился. Ваза оказалась слишком тяжела, а Лийриша – слаба.

И ладно, если бы хайнес разозлился! Но он огорчился, а это совсем другое.

Лийриша неуютно завозилась в постели и посмотрела на кресло, в котором сладко посапывала нянечка. На неё квадратами падал свет волчьего месяца, а над головой тяжело порхал ночной мотылёк, заглянувший в гости через открытое окно.

И зачем ей нянечка? Страшный лекарь – господин Винеш – пытался заверить её, что это на случай, если вдруг ночью плохо станет. А с чего бы плохо быть? Отшибленный бок почти не болел, а яркий синяк, благодаря мазям того же лекаря, стремительно отцветал. Лийриша чувствовала себя здоровой и бодрой.

И бодрость нужно было куда-то девать, а то она подпитывает чувство вины. Ну подумаешь, вазу разбила! Да, дорогая. Да, редкая. Чего ж они тогда её в холле поставили? Но искренне расстроенный взгляд хайнеса не позволял успокоиться.

Приподнявшись, девушка ещё раз взглянула на нянечку, а затем на окно. Опять на нянечку, на окно… И нырнула под одеяло. Через полминуты послышался хруст, заставивший почтенную женщину всхрапнуть, но не проснуться. Ещё через пару минут на пол бесшумно спрыгнула лиса, мгновенно метнувшаяся к окну.

Едва её хвост скрылся за рамой, как нянечка перестала похрапывать и открыла глаза. Неодобрительно покачав головой, женщина встала, вытащила из вороха одеял рубашку и, аккуратно её расправив, повесила на спинку кресла. После чего опять уселась, приготовившись досматривать яркий сон.

Выскользнув в окно, лисичка тенью перелилась на карниз, почти слившись в темноте со стеной, и бросилась бежать. Около каждого открытого окна она останавливалась, принюхивалась и, если ей хоть что-то не нравилось – а не нравилось ей всё, – то перебегала к следующему. Так она добралась до угла, едва не поскользнулась на притаившейся склизкой плесени и со страху шмыгнула в первое попавшееся окно. Запуталась лапами в занавеске, чихнула и, вырвавшись из плена, несколько раз тявкнула, распугивая возможных врагов. И едва не обмерла от ужаса, увидев перед собой высокую фигуристую… вазу. С растрёпанной гривой цветов.