Цукумогами. Невидимые беды - Юдзуль Анни - Страница 4

Сэншу отвлекся от попрошайничества и вернул на лицо дежурную улыбку.

– Я бы мог рассказать тебе все и сразу, но боюсь, что в твоей голове сломается пара шестеренок. Знаешь что? Я хочу, чтобы ты немного отдохнул, – сказал он вместо ответа. – А затем сам все увидишь.

– Сам увижу… Якко?

– Что? Нет, не думаю! У меня есть идеи, куда этот негодник мог направиться, но все зависит от того, какие у него цели, а их нам еще предстоит разгадать. В любом случае, где бы он ни был, за ним останется его неизменный след: сажи и… – Сэншу вдруг осекся.

Тяжелый взгляд Джа был прикован к его лицу.

– Мы поговорим об этом позже.

– О чем? Хватит сыпать загадками, ты сам притащил меня сюда, теперь пудришь мне мозги и путаешь, чтобы… Я не знаю, чтобы что. С меня достаточно! – Кёичиро вдруг понял, что он на взводе.

– Кё-кун…

– Нет! Хватит уверток. Немедленно объяснись!

– Кё-кун.

Голос Сэншу вдруг потеплел, его интонации стали такими мягкими, что Кёичиро невольно замер, точно удав перед укротителем.

– Я не могу объяснить тебе всего. По крайней мере, не могу сейчас. Ты ведь взрослый мальчик и знаешь, что время невозможно обогнать, все необходимое приходит строго по часам. Эта секундная стрелочка… – он кивнул на пустующее запястье, отчего Кёичиро бросило в дрожь, – руководит всей нашей жизнью – и моей, и твоей. Я просто не могу ее ослушаться. Прошу, поверь мне, твоя тревога совершенно безосновательна. Здесь тебе ничего не угрожает.

Мыски ботинок Кёичиро коснулись пола. Он сам не заметил, как сполз со стула, поддавшись ласке в голосе Сэншу. В нем, таком неторопливом, негромком, маячило совершенно другое лицо, и чьи-то огромные, невообразимо теплые ладони словно провели по его плечам, ненавязчиво дотронулись до локтей и накрыли его руки. Переплели с ним пальцы. Он вдруг дернулся в сторону и судорожно втянул носом воздух. Мушки разлетелись к уголкам глаз праздничным фейерверком.

– Я не…

– Кё-кун, – Сэншу глядел на него с беспокойством, – мы не хотим тебе навредить. Всего один раз доверься мне. Я чувствую, знаю, что это необходимо. Думаю, это чувствуешь и ты, мой друг.

Кёичиро покачал головой.

Сэншу вздохнул:

– Послушай. Я не могу рассеять твое беспокойство или заставить тебя увидеть все прямо здесь и безотлагательно – не сейчас, когда твои глаза закрыты. Не могу объяснить связи с этим делом, поскольку сам не до конца еще в нем разобрался. Не могу объяснить, почему Якко пришел к тебе, как не могу и пообещать, что он не опасен, пока мы не узнаем, что движет им. Но он, как и всякий преступник, в глубине души жаждет, чтобы его поймали.

Кёичиро вздрогнул. Джа медленно опустил стакан на стойку. Соколиные глаза официанта под строгими нахмуренными бровями неотрывно глядели в его лицо, будто на маленькую мышку, опрометчиво высунувшуюся из своей норки. Кёичиро не хотел никаких уговоров. Он хотел спрятаться в своей крохотной каморке, оказаться в плотно закупоренной бочке и сделать вид, что мира снаружи не существует, как не существует ни галлюцинаций о храме с баром вместо алтаря, ни этого металлического незнакомца, ни сгоревших тел у дверей магазина сети Дайго, ни всего остального, что мог бы родить его воспаленный, оставшийся без медикаментов разум. Вдох. Глаза Сэншу походили на холодные серые отсветы на стальной огранке, и левый его глаз отливал красным. Ресницы обрамляли их, точно два крошечных нимба. Он тоже смотрел. Ждал положительного ответа, потому что знал, что Кёичиро его даст.

Кёичиро разомкнул губы, обнажив мелкие зубы. Мамочка всегда смеялась над ними: «Боже, Кёичиро, ты так похож на крота! Ну что за крошечные глазки, ну что за малюсенькие зубки! Ха-ха, ну настоящий крот!» Кёичиро открыл глаза. Он не помнил, когда успел закрыть их. Эти двое глядели на него и сквозь веки. Чужие ладони гладили по плечам. Сэншу стоял так близко, что Кёичиро едва не закашлялся.

– Пожалуйста, Кёичиро, – повторял он снова и снова. И гипнотической песне, в которую превратился его голос, Кёичиро, пожалуй, уже ничего не мог противопоставить.

Сэншу обнял его одной рукой. Кёичиро послушно последовал за ним. Они обогнули один из столов, прошли мимо раскидистых листьев диффенбахии, подпирающей покосившийся торшер, протиснулись мимо пары кресел. Сэншу держал его осторожно, но цепко, а Кёичиро и не думал спорить. По указке он опустился на диван и подтянул к себе старенькую подушку.

– Отдохни немного, хорошо? Твоей голове нужно все это переварить.

Образ Сэншу расплывался. Кёичиро завалился на бок и поджал под себя ноги. Его веки потяжелели, ему хотелось закрыть глаза. Кёичиро подчинился этому порыву. Как и всегда.

Кёичиро дрожал, свернувшись калачиком под тонким пледом для пикников. Неясные образы сновали в его воспаленном мозгу, расплываясь и собираясь в жуткие картины, описать которые Кёичиро был не в силах. Призрачные пасти, капающие черной пеной на его обнаженное тело, невидимые следы тысяч ног, проходящих туда-сюда мимо столов, едкий запах гари, смешанный с кислым вкусом лайма, – миллион невнятных метафор в одной крошечной голове. Сквозь тревожный сон он слышал и голоса – один шепчущий, певучий, ласковый, и другой, низкий, смазанный, почти неразборчивый.

Они перебивали друг друга, превращая слова и предложения в тягучую смолу, вот-вот грозящую воспламениться.

– Он нужен нам, – говорил один. – Иначе почему бы Якко оставлять его в живых, в отличие от остальных?

– Время… – говорил второй.

– Ты же его знаешь, он никогда не отличался особой пунктуальностью. Нет, дело не в опоздании, дело в нем самом. Камо-чану удалось что-нибудь выяснить? – Последовала пауза. – Черт.

Кёичиро потерял мысль. Его бесконечно кружило в кромешной темноте, рассекаемой серебристыми лучами, казалось, он терял остатки памяти и сознания. Когда ему удалось наконец разлепить глаза, лампы оказались погашены, не мерцала даже неоновая подсветка, лишь серые лучи проглядывали из-под пыльных решеток.

Кёичиро приподнялся на дрожащих руках и с трудом принял вертикальное положение. Холодная обивка дивана обожгла его сквозь тонкие рабочие брюки. Промозглая влажность стелилась по потолку и стенам. Грудь тяжело вздымалась. Он точно находился в центре облака, а если точнее, то, как лондонский фонарь, тонул в тумане. В зале царила тишина; когда он осторожно переставил затекшие ноги, его движение отозвалось эхом в армии блестящих стаканов. Кёичиро замер на мгновение, а затем бросился к выходу и захлопнул за собой дверь.

Тяжелые тучи висели так низко, словно вот-вот заденут верхушки редких деревьев и ржавые флюгеры уснувших домов. В узком переулке не было ни души, на наспех сбитых столах и стульях для игры в го скопились капли воды. Провода тянулись по мокрым стенам, огибая покосившиеся трубы над ржавым камнем. Пара птиц, встрепенувшись, сорвалась с одной из крыш. Кёичиро глубоко вздохнул и повернул на север.

– Подбросить? – окликнули его.

Голос был хриплым и звучал низко, но однозначно принадлежал женщине. Кёичиро поднял взгляд и увидел ее.

Девушка стояла, прислонившись к фонарному столбу, обклеенному объявлениями о сдаче жилья. Никто не хотел жить в этом районе, и Кёичиро понимал почему: запах рыбы буквально сбивал с ног.

– Ты…

– Я – что? – перебила она.

Ее глаза светились голубым, светлые пушистые волосы перевивали разноцветные ленты. С одного плеча девушки соскользнула лямка джинсового комбинезона. Мотоциклетный шлем болтался у бедра. Кёичиро застыл как вкопанный, не в силах произнести ни слова, ошеломленный этим единственно ярким пятном среди оглушающей серости, выдувающим пузыри из выдохшейся жвачки. Он не мог отвести взгляда от незнакомки. Ее подвижная челюсть, острые скулы, стеклянный взгляд из-под коротких ресниц, ее скрещенные руки и нетерпеливо притопывающая нога – вся ее трагикомичная фигура притягивала к себе.