Печать пожирателя 10 - Соломенный Илья - Страница 8

Моё сознание, обострённое до предела, проскользнуло в лужицы, впиталось в капли на траве, в мельчайшие брызги на листьях папоротника…

И я увидел. Не картинку, а направление. Тончайшую, алую нить, пульсирующую остаточной энергией жизни и боли. Она вела не к выходу из парка, а вглубь, а затем — к самому краю платформы, за которым зияла бездна и сияющий город далеко внизу…

Я двинулся за ней, как охотничий пёс.

Нить обрывалась у самого парапета, за которым простиралась пустота. И там, в щели между идеально подогнанными плитами, валялось то, что я никак не ожидал найти.

Сломанный пополам. Экран — в паутине трещин, клавиатура — разбита. Грязно-белый пластик был испачкан в нескольких местах алыми, ещё не до конца высохшими пятнами.

Одноразовый телефон моего деда, такой же «Сименс», как у меня…

Я поднял его. Что же тут произошло? Эти вампиры вышли на деда, устроили засаду? Он отбивался — тут была драка, я чувствовал остаточные всплески чужой, холодной магии. Он отбросил их сюда, к краю… а потом сорвался? Или его столкнули?

Я обернулся. Илона смотрела на меня, на окровавленный телефон в моей руке, и её лицо было белым, как бумага.

— Марк… это же…

— Да. Его телефон. Похоже, кто-то узнал о природе дедули… И похоже, что этому «кому-то» это всё очень не понравилось…

Теперь воздух в «Небесной Роще» не казался мне просто «сладким» от ароматов тысяч цветов. О нет, для моего нюха, обостренного до предела, он был расписан куда более мрачными нотами.

Медь, сладковатая вонь плоти и холодный, уже угасающий дух смерти. Я стоял на коленях у самого края парящей платформы, сжимая в пальцах обломки одноразового телефона деда. Пластик был липким от запёкшейся крови — но крови, как я успел понять, не одного, а нескольких человек.

Я провел рукой по каменному парапету, и мои энергожгуты, тонкие и невидимые, слизнули с шероховатой поверхности мельчайшие капли. Три разных энергетических отпечатка, три разных следа.

Один — холодный, знакомый до боли, с той самой вампирской ноткой, что была и у деда. Два других — чужие, чуть более теплые, но тоже не человеческие в чистом виде.

Гибриды? Полукровки? Охотники?

Сказать наверняк было сложно…

— Трое, — тихо произнёс я, поднимаясь, — Кровь троих. Одна из них… его.

Илона, слегка побледневшая, смотрела на меня, и в её золотых глазах читался завуалированный страх. Но на размышления и обсуждения времени нам не дали.

Резкий, нарастающий гул, похожий на рой разъяренных шершней, разорвал в идиллическую тишину парка. Из-за стволов малахитовых папоротников и хрустальных лилий выплыли три полицейских дрона. Сферы из матового черного поликарбоната, испещренные сенсорами, парившие в воздухе, приблизились к нам.

— Граждане! — раздался механический, вежливый голос, исходящий отовсюду сразу, сначала на мандаринском наречии, а затем и на чистешем русском языке, — В замечены на месте предполагаемого преступления! Сообщите, пожалуйста, цель вашего визита в эту зону!

Мои энергожгуты сжались в комок, готовые в любой миг превратить эти идеальные сферы в дождь раскаленного пластика. Но я не торопился привлекать к себе внимания. Это бы означало, что нам снова придётся куда-то убегать — а меня это изрядно достало.

Поэтому я ответил что мы туристы, и обнаружили тела и следы крови.

Дроны попросили нас остаться на месте, и буквально через пять минут, почти бесшумно ступая по упругому мху, появились двое патрульных. Их темно-синяя форма с серебряными нитями магических контуров идеально сливалась с полумраком. Лица — спокойные, почти отрешенные, но глаза, усиленные имплантами, сканировали нас с ледяной проницательностью. От них пахло свежестью ментола и холодным металлом.

Минут десять мы отвечали на сухие вопросы полиции. Я вжался в роль растерянного туриста, бормоча что-то о трупах и крови, о том, что мы хотели сделать фото ночной панорамы города, и нашли это место благодаря отзывам в сети…

Лучи сканеров скользили по нашим поддельным ID, выискивая малейшую трещину в легенде — но ничего не находили.

Ну ещё бы — все документы были «настоящими», а найденный мобильник деда я сразу спрятал в убежище Бунгамы.

Наконец, старший из патрульных, тот, что повыше, едва заметно кивнул.

— К вам вопросов не имеем, господин и госпожа Васильевы, — назвал он нас по вымышленной фамилии, и указал пальцем в сторону лифтов, — Вам туда. Если потребуется — мы свяжемся с вами для дополнительных показаний. Прошу не распространяться о случившемся в сети, и не покидать город в течение ближайших пяти дней.

— Конечно, — легко согласился я.

Уф! Как же всё-таки хорошо, что я заморочился дополнительными документами со всеми легендами, вплоть до следов активности в сети! В этот раз они прям лучше сработали, чем в Александрии… Был момент, когда я запереживал, что отсутствие «спутников» и линз вызовет подозрения — но полицейские удовлетворились нашими обычными смартфонами и сотовыми номерами.

Спустившись на лифте на улицу, я обошёл здание и отыскал то место, куда вели три кровавых следа из парка. Нужно было торопиться, пока полиция не оцепит этот участок и не нагонит сюда своих ищеек — вон, дроны так и шныряют вокруг, их стало раз в двадцать больше…

Впрочем, удалось отыграть лёгкую растерянность, и пока мы «метались» у подножия мегабашни, я обнаружил те три следа, что были в парке.

Смотреть на эти три алые нити, пульсирующие в моем сознании, было все равно что видеть развилки судеб трёх разных людей.

— Ты знаешь, куда нам дальше? — тихо спросила Илона.

— Два ведут в одну сторону, один — в другую.

Жаль, что определить наверняка, кому какой след принадлежит, я не мог… Но все три принадлежали вампирам — так что вариантов не было. Нужно было проследить за каждым.

Илона, услышав это, молча кивнула. Её пальцы сжали мой рукав, не в страхе, а в готовности.

— Думаю, дед не стал бы убегать с нападавшими, — пробормотал я, анализируя ситуацию, — Если он смог их убить, то либо добивал раненых, либо… его самого ранили, и он уходил, истекая кровью. Единичный след — скорее всего, его. Идем.

Я сделал шаг, и мир вокруг изменился. Сияние нефритовых светлячков, мелодия кристаллических деревьев, запах магнолий — всё это померкло, растворилось в фоновом шуме. Мое восприятие сузилось до одной-единственной алой нити, что тянулась через край платформы в бездну ночного города.

Мои энергожгуты вырвались наружу тонкими щупальцами чистой энергии. Они не парили в воздухе, а приникли к поверхностям — камню, стеклу, металлу — считывая мельчайшие частицы, невидимые глазу. Я шел, почти не глядя по сторонам, ведомый этим зовом, этим медным привкусом на языке, что становился то слабее, то резче.

Нить зова крови вела нас через сияющие проспекты, где толпы праздных горожан и не подозревали, что мимо них пробирается охотник. Я чувствовал сквозь асфальт и умную керамику тротуаров следы — вот здесь моя цель присела, опёрлась о стену, оставила мазок крови… Вот здесь перебежала улицу, и капля упала на нагретый асфальт…

След вел все дальше и дальше — от сияющего центра, от гармонии и порядка в сторону окраины. Воздух постепенно терял сладковатый аромат цветущих лотосов, наполняясь запахами машинного масла, окисленного металла, соленой влаги и протухшей воды. Голографические баннеры сменялись тусклыми неоновыми вывесками, кристаллические деревья — чахлыми чайными кустами в громадных кадках.

Через пару часов такого «преследования» мы вошли в порт Шанхая.

Зона гигантских доков, складов и грузовых терминалов. Здесь царил иной ритм — гул тяжелой техники, скрежет крановых лебедок, далекие гудки кораблей. Воздух вибрировал от низкочастотного гула и был густ от запаха рыбы, угля и солярки. Магия тут чувствовалась иначе — приземлённо, утилитарно, в виде усиливающих заклятий на тросах и защитных рун на воротах ангаров.

Алая нить вела все глубже в это индустриальное чрево, в лабиринт из ржавых контейнеров, сложенных в горы, и тёмных, плохо освещенных проходов. И эта зона была закрыта от посторонних, так что пришлось пробираться аккуратно используя то невидимость, то иллюзии, то ментальное воздействие на рабочих, не давая им видеть нас… Постоянно приходилось держаться в тени, следить за обстановкой и пускать вперёд воронов, чтобы «видеть» слепые зоны камер, которых тут было великое множество.