Второй шанс (СИ) - Киров Никита - Страница 2

Часы у Сани с виду крутые, но явно поддельные, вот он и смотрел, не слезла ли с них краска. С внутренней стороны браслета, где металл прижимался к коже, всё уже слезло.

— Да физик, отвечаю, пацаны! — спорил Шопен. — Я в школе училке про него отвечал.

— Или физик? — Самовар задумался сам и подкатил коляску к шкафу, где у Царевича лежали книги. — Посмотреть бы где.

Ну да, интернета сейчас нет в каждом устройстве, у нас тут и мобилы-то не у каждого. Только в книжке искать.

А встреча шла дальше. На улице вечер, темно, а у нас весело. Ходили из комнаты в кухню и наоборот, Шопен чуть не посолил суп во второй раз, а потом увидел в шкафу лавровый лист и перец горошком, и, судя по всему, такое он никогда не видел раньше. Но Шустрый ему не верил, думал, что тот над ним смеётся.

Жаль, что Даша сегодня не работает в магазинчике поблизости, а то бы позвал, познакомил со всеми. Но ещё познакомлю.

— Девок, может, позовём? — предложил Шустрый и полез в карман. — Вот, телефончики нашёл, — он показал сорванную со столба красную листовку с надписью «твоя Багира» и номер.

— Не, в шалманах нормальных не найдёшь, — с видом знатока сказал Газон. — Там страшные, как жена майора Нелидова. Надо в сауну идти, вот там все городские девки, самые-самые. Но надо туда переть, где ты их здесь разместишь? Погнали в сауну, я знаю хорошую.

— Можно в клуб завалиться, — предложил Слава Халява. — А чё, я там много кого знаю. Всем хватит, познакомлю.

— Да вы тут не скучаете, — заметил Маугли с улыбкой. — Сначала ещё думаю — ехать или не ехать, что-то заменжевал. А тут — прям рад, что вы так все не разошлись, вместе остались, — он вытер глаз.

— Да ты чё? — удивился Шустрый. — Чё так случилось?

— Да, так, нахлынули чувства, — офицер кашлянул. — В армии-то не скажешь напрямую, как к вам привык, чтобы вы не наглели, а вот на самом деле-то как вы ушли, то всё, сразу всё не так стало. Не то всё. Знал бы, что так будет — уволился. Сопляки совсем какие-то пришли, чё с ними делать?

— Ну что, садитесь жрать, пожалуйста, — позвал Царевич с кухни.

— Да туда не влезем, — сказал я. — Есть раскладной стол?

— В кладовке, — Руслан почесал затылок. — Скатерти только нет.

— Смеёшься? — произнёс Халява. — Не с пола — и то ладно. В армейке-то как только не ели.

Вытащили стол, протёрли, поставили на него кастрюли. Стол, хоть и большой, но всё равно, мы едва за него влезли. Мясо свежее, сваренное огромными кусками, разрезали их на большие порции, ещё разлили бульон по тарелкам. Ещё и хлеб как раз оттаял, можно есть, не ломая зубы. Шопен отлил немного бульона в блюдце, чтобы остыло, для щенка.

Всё сварилось, Халява взял нож и, не слыша возражений, порезал Самовару порцию на мелкие куски, Маугли разливал всё из бутылок по стопкам, которые ради такого случая вытащили чехословацкий сервиз из югославской стенки бабушки Царевича.

Первый и второй тост, как обычно. Третий — за пацанов, стоя, как и принято.

И после него в дверь раздался звонок.

— Моржов, может? — предположил я.

Царевич пошёл открывать и вскоре вернулся. Да, Моржов, бывший десантник, а ныне опер уголовного розыска, приглашение принял. Крепкий широкоплечий парень, стриженный под ноль, вошёл в комнату. Вид хмурый.

— Во, какие люди, — улыбаясь, но совсем невесело произнёс Моржов, здороваясь с каждым. — О, лейтенант Магодеев! Привет, Ильдар! Хорошо, что приехал.

— Задержался на работе? — спросил Маугли.

— Да, — Моржов отмахнулся. — Вызов был, зато как раз в вашем районе закончил.

— А что там было? — поинтересовался я, прожевав кусок мягкой свинины. Соли в самый раз, Царевич как-то умеет угадывать, сколько солить.

— Да… может, помните Гриху Верхушина? — Моржов задумался. — Ты, Андрюха, не видел, но остальные должны помнить. У него Малыш прозвище было.

— Не очень помню, — сказал Шустрый.

— Слушай, ну ты-то как раз должен помнить. Здоровый такой, метра два ростом. Вы с ним тогда на руках боролись, он тебя сборол почти, а ты как перданул, он вздрогнул, а ты победил.

За столом раздался громкий смех.

— Да не было такого, — оправдывался Шустрый, отшатнувшись назад.

— Было-было, — Халява кивал. — Мы тебя тогда хотели из палатки выгнать, чтобы ты на улице спал, — он засмеялся. — Ну и что с ним? С Грихой?

— Он руку там оставил, — серьёзным тоном сказал Моржов, и улыбки погасли. — Но он мужик пробивной. Все справки собрал, свидетельства, всё, как полагается, и добился, чтобы ему выплатили боевые, и по ранению, и всё остальное. Пробивной, — повторил он.

— И что дальше? — я отложил ложку.

— В военкомате мурыжили, мол, денег нет, езжай в Москву, мы тебя на войну не отправляли, кто тебя туда отправлял, с теми и говори… ну, как обычно, сами знаете.

— Наслышаны, — едко проговорил Самовар.

— Но он их задавил, и сегодня ему выплатили. Вот он получил бабки, а вечером вломились в хату три амбала, его избили, а деньги отобрали. И боевые, и что у него дома хранилось. И ювелирку у жены отобрали, и мафон ещё вытащили. Ну и ребёнка напугали.

— Вот ***! — с чувством сказал Халява, и у него аж голос дрогнул от злости.

— Ноги им из жопы вырвать! — добавил Шустрый, без всяких шуток. — Мляха, вот они суки. Он руку… а они.

— Вот че’ти, — Шопен бросил обглоданную кость в тарелку. — Мало им всё.

— Пожалеют, — тихо произнёс Царевич, и это звучало куда с большей угрозой, чем всё остальное. — Это кто-то из своих, сами понимаете. Кто-то из его знакомых, кто знал про деньги. Или в военкомате слили.

— Да тихо, парни! — всё пытался сказать Самовар, оглядываясь на всех. — Сами себя не распаляйте. Выпили же. По пьяной лавке…

— Суки, — Маугли покачал головой. — Вот так сидишь там, на передке, а вернёшься…

— Тихо, парни, — сказал я. — Тихо!

Все повернулись ко мне.

— Зря я сказал, — произнёс Моржов. — Всё равно же пока не нашли. А вы тут уже подпитые, делов натворите ещё.

— И чё, ничё не делать? — вспылил Халява, вставая на ноги. — А если бы на Самовара…

— Погоди, — я поднял руку. — Да, по пьяной лавочке только сами себя распалим, и никого не найдём.

Я посмотрел на Халяву, и он медленно опустился на место.

— Лезть на рожон — нельзя. Но давать в обиду кого-то из наших — не дело. Мы-то вот собрались вместе, и нам навредить сложно. Афганцы кучей собрались и держатся друг за друга. А вот остальные, кто вернулся — поодиночке, теряются. Им-то защиты нет, а что ты один сделаешь? Кто в бандиты пойдёт, но там защита тоже — не самая надёжная. До первого промаха.

— Ты дело говоришь, — сказал Моржов, опускаясь в кресло. — Но… как? Что тут придумаешь?

— Что нужно, то и придумаем. Может, ты сможешь их поймать, кого-то посадишь. Но это ничего не поменяет. А вот вся эта падла в городе должна знать, что трогать «чеченцев» нельзя. Никто в Тихоборске не тронет афганца, потому что знает, что остальные с ним за это сделают. И тут должен понимать, что будет хуже. Но в пределах того, чтобы начальник, — я подмигнул Моржову, — не попадал из-за этого. Он нас и так выручил, ему же потом отвечать, если что случится.

— Но что здесь делать, Старый? — спросил Газон.

— Ну, для начала, — я посмотрел на него, — можешь сказать, кто это такой наглый? Не для милиции? Для нас? У тебя есть возможность узнать.

Саня посмотрел с подозрением на Моржова, но тот стоял, скрестив руки, и снова на меня.

— Ну, смогу. Поинтересуюсь. Но смотрите, если братва приедет разбираться с этими беспредельщиками, то Верхушин должен за это останется.

— Ну, то братва, а то мы. Но если людей будем прикрывать, кто-то нас не забудет, подтягиваться к нам будут. А когда нас много — так легко с нами не сладишь, а мы сами сможем на что-то влиять. Вот и надо, говорю, прикрывать каждого, показать им, что нас они не сожрут. Не против же, Васька? — я повернулся к Моржову. — Потому что сам говоришь — официально ничего ты не нашёл.

— Ну, — он почесал затылок, и короткая, едва отросшая щетина там захрустела. — Обсудим на трезвую голову, короче, — сдался молодой опер.