Небо в кармане 4 (СИ) - Малыгин Владимир - Страница 14

Взял в руки протянутую мне газету, вгляделся в размытую нечёткую фотографию. Бумага серая, держусь за края, а всё равно пальцы сразу типографской краской запачкались. Неприятно. А почему это вдруг Москва оказалась? Если я не ошибаюсь, что вряд ли, то снимок этот сделан в Волочке. Точно, в Волочке. Вот и размытые лица градоначальника и полицмейстера на заднем плане узнаю. Узнаю, только потому что знакомы они мне, очень уж низкое качество у фотографии, резкости никакой нет.

И снято-то как интересно, словно откуда-то снизу фотографировали. На переднем плане стол с напитками, сбоку слева я стою, с бокалом в руке, с противоположной стороны стола мне две девицы улыбаются. И ведь не разобрать, что за девушки, не видно потому что лиц. А написано что в статье?

Пробегаю взглядом по строкам, выхватываю общий смысл. Из главного — перелёт из Петербурга в Москву, празднование и чествование авиаторов. А вот и о снимке в самом конце статейки упоминается. Что? Разнузданные гуляния в московском ресторане? Пьянство и девицы? И это всё обо мне? Чушь какая. И кто же это постарался? Чья статья? Какой-то Саша Белый? Поднимаю злой взгляд на Виктора Ивановича.

— Что, Николай Дмитриевич, дочитали? И как оно вам? Соответствует действительности вся эта чушь? — смотрит серьёзными глазами на меня журналист.

— Это не меня, это вас об этом спрашивать нужно, — давлю в себе первое желание, очень уж велико раздражение, бросить газету на стол. Ничего не меняется в этой жизни, несмотря на то, что миры разные. Успокаиваюсь быстро и просто передаю её в руки собеседника. — Ваш же коллега постарался сей омерзительный пасквиль сочинить.

— Кроме описания снимка всё остальное здесь верно? — складывает и убирает в карман газету Виктор Иванович. — А подобное извращение реальности обычное дело для жёлтых бульварных листков. Как ещё им внимание публики к себе привлечь? Только скандалами. Возможно, придуманными, судя по вашей реакции.

— Снимок этот делали в Вышнем Волочке, во время обеда в честь нашего туда прилёта, — поясняю, а сам уже последствия прикидываю. Наверняка и в Питере это всё прочитают, — после короткого, замечу, обеда мы сразу же полетели сюда. Поэтому ни о каком пьянстве с девицами не могло быть и речи. Понимаете?

— Отчего же не понимаю, — кивает согласно Виктор Иванович. — У них потому и качество снимков такое, плохое. Чтобы доказать невозможно было обратное в случае чего…

За воспоминаниями о только что прошедшем разговоре и не заметил, как до коляски добрался. Настроение куда-то ещё ехать пропало, поэтому приказал возвращаться в дом Второва.

Скрывать от него сегодняшнюю встречу не стану, в подробностях расскажу. Послушаю, что в ответ скажет. Всё-таки он в нынешних реалиях гораздо больше меня понимает, и опыта у него тоже немало…

— А пистолет-то вы зачем достали? — воскликнул с экспрессией в голосе Николай Александрович. Разволновался Второв, на стуле заёрзал, даже ногами переступил. Хорошо хоть дослушал до конца мой рассказ, не стал перебивать в процессе повествования.

— Ну, как зачем? А сами бы вы как поступили в таком случае? — даже растерялся от такого вопроса. Ведь с моей точки зрения я всё правильно сделал.

— Да я бы вообще туда не подходил, — хмыкнул мой компаньон.

Глянул на меня, мотнул головой в каком-то непонятном мне жесте. Показалось, что с досадой мотнул. Ответить что-либо ему не успел — покинул удобное кресло Второв, подошёл к окну, отодвинул штору и выглянул на улицу.

Постоял с десяток секунд, покрутил головой в одну сторону, потом в другую, оглядел улицу. Ничего интересного не увидел, вздохнул и задумался. Постучал кончиками пальцев по подоконнику, вздохнул ещё раз, глубоко и шумно, после чего развернулся ко мне и признался:

— Подошёл бы, тут вы правы. Не удержался бы точно, — неожиданно отказался от своего прежнего утверждения Николай Александрович. — Обязательно бы сунулся своими глазами глянуть, что там такое происходит. Но внутрь уж точно бы не полез. Зачем внутрь заглядывать? Кто его знает, кто там мог быть. А если бы что-то серьёзное? Если бы вас там, упаси Господи, выстрелами встретили? Нет, для таких дел у нас полиция существует.

— Николай Александрович, ну сами подумайте. Пока добежал бы я до ближайшего полицейского, сколько бы времени прошло? — пожал плечами. — Это если бы повезло сразу на него наткнуться. А потом нам с ним ещё нужно было бы назад вернуться. И ещё не факт, что тот полицейский в одиночку согласился бы внутрь заходить. Скорее, убедился бы, что замка нет и ангар открыт, и обязательно побежал бы за подмогой. И пока бы он так бегал, нарушители сто раз успели бы все свои дела сделать. И спокойно удрать. Видите, сколько здесь «бы»?

— Ну вы бы им не дали этого сделать, — сжал губы в тонкую линию Второв, скрыл их за усами. — Уж вы бы точно никуда от тех ворот не ушли.

— Ну и какая тогда разница, где мне нарушителя встречать? Внутри или снаружи? Внутри даже проще, он там хоть и настороже, но надеется на подкупленного охранника и своими делами занят. А вот на выходе удвоит осторожность.

— Хорошо, убедили, — возвращается в кресло Николай Александрович. Тянется к трубке, затем к табакерке. Задумчиво наработанными движениями набивает табак и приминает его большим пальцем с пожелтевшим ногтем. — Согласен. И впрямь, одни «бы» и никакой конкретики.

Аромат дорогого табака разносится из резной коробки по комнате. А потом он прикуривает, выдыхает клуб дыма и всё очарование резко пропадает. Едкая горечь доносится и до меня, язык становится мыльным, во рту гадко. Наступает обильное слюноотделение и поневоле хочется плеваться. А ещё сразу же нападает резкий кашель, в горле до тошноты першит и голова начинает просто раскалываться. Ну не терплю я табачного дыма, организм не выносит. Потому и унюхать его могу очень издалека. А ведь когда-то курил и много. А потом бросил, когда жена забеременела…

И вот что странно, это со мной произошло в той жизни, а отвращение к курению сохранилось и в этой. Получается, всё на мозге завязано, на эмоциях, инстинктах, а не на потребностях организма? На чувствах, воспоминаниях и на том, как мы к этому относимся? На восприятии?

Кашляю и машу рукой, отгоняю от себя дым. Встаю и выхожу в коридор. И уже оттуда говорю:

— Вы уж простите, Николай Александрович, но у меня на табак аллергия. Не выношу, когда при мне курят, кашель начинается, голова болит.

— Что ж вы раньше-то не сказали? — Второв лихорадочно выколачивает табак в пепельницу и старательно тушит его тем же пальцем. Он у него огнеупорный, что ли? Потом звенит колокольчиком и приказывает горничной открыть окно и проветрить кабинет. Ну и убрать прочь всю эту гадость, тут показывает на коробку с табаком, вместе с пепельницей.

Наблюдаю за всей этой суетой с долей удовольствия и одновременного неудобства. Вот, заставил хозяина чувствовать себя виноватым в его же собственном кабинете.

— И что вы решили? — закрывает окно Николай Александрович. Перед этим он смешно морщил нос — принюхивался. И всё в мою сторону поглядывал. Понимал, что на свой нос ему не стоит рассчитывать, лучше на меня в этом вопросе положиться. Поэтому терпеливо ждал, когда я коридор покину и в кабинет вернусь. Вот как я это сделал, так он окошко и прикрыл. На этот раз самостоятельно эту процедуру проделал, не стал никого вызванивать.

— В смысле? — за всей этой табачной эпопеей я несколько отвлёкся от предыдущей темы разговора. Поэтому пришлось спешно вспоминать заключительные фразы. — Так я же вам всё рассказал…

— Да я не про то, — отмахнулся зажатой в руке трубкой Николай Александрович. И забылся, по привычке сунул мундштук в рот, со свистом втянул в себя воздух. В полном недоумении вытащил трубку изо рта, поглядел на неё, потом на меня, вспомнил всё и крякнул, аккуратно положил на подставку. — Какое решение вы приняли после всего этого?

— Да пока никакое. Приехал для начала с вами посоветоваться. Всё-таки мы с вами компаньоны.