Проверка моей невиновности - Коу Джонатан - Страница 15

– Да. Девятый. На первом этаже. Можете вселяться хоть сейчас, если желаете.

– Но… что-то не так с тем моим номером?

– Нет. Просто лорд Ведэрби сказал…

Тут объявился сам лорд Ведэрби – ловко возник из кабинета где-то позади стойки портье.

– Доброе утро, мистер Сванн. Я счел, что вы предпочли бы располагаться в главном здании. В гуще событий, так сказать. Девятый номер – прекрасные старинные покои. Вам там будет очень удобно. А поскольку у нас случился неожиданный отказ от участия…

– Что ж… – Кристофер осознал, что опешил. – Это очень любезно, однако я вполне устроился во флигеле.

– Ваши вещи уже перенесли, – сказал граф.

– Правда?

– Да. Пока вы завтракали, я позволил себе отправить к вам человека с этой целью.

Кристофер промолчал, не понимая, что обо всем этом думать.

– Ключ от номера во флигеле можете не возвращать, – сказал лорд Ведэрби. – Он уже заблокирован.

Тон у него был безупречно учтивый, даже услужливый. Но когда он собрался вернуться в кабинет и на прощанье кивнул Кристоферу, взгляд его читался иначе. В нем была холодная непроницаемость с оттенком не учтивости, а чего-то совсем иного. Чего-то гораздо более опасного. Чего-то убийственного.

В десять часов в то утро конференция началась в единственно возможном порядке – с приветственной речи сэра Эмерика Куттса. И пусть он теперь был уже несколько стар и давным-давно покинул академический пост в колледже Св. Стефана, сила риторики в старом философе не угасла. Речь его в основном взята была из его наиболее известной книги “Как я стал консерватором”. Кристофер с ней был знаком, но подозревал, что многие присутствовавшие в зале – в большинстве своем на немало лет моложе его самого – этот эпохальный труд одного из отцов-основателей движения никогда не читали. Но все равно слушали в зачарованном безмолвии, как профессор Куттс проигрывает знакомую пластинку. Катастрофа выборов 1945 года и приход к власти лейбористского правительства, намеренного устроить мощное, всеохватное государство всеобщего благополучия, опорой которого должна была выступить Национальная служба здравоохранения, – начало, иными словами, британской “культуры зависимости”. Сокрушительные события Суэца в 1956-м с их смертельным ударом по британской уверенности в себе. Чудовищный выбор 1973 года о присоединении к Европейскому экономическому сообществу. Неостановимое укрепление профсоюзов, которые к концу 1970-х держали страну за горло. Почти все это Эмерику довелось наблюдать самолично. Адама Смита и Эдмунда Бёрка[22] он читал в юные годы и вскоре пришел к выводу, что в идеальном обществе долг политика сводится к тому, чтобы просто стоять в сторонке и как можно меньше лезть в равновесные, гармоничные дела свободного рынка. Однако к 1979 году Великобритания от идеального общества была далека. Уступив свою независимость сперва профсоюзам, а затем европейской бюрократии, страна оказалась в незавидном, отчаянном состоянии. Великий кризис требовал великой политической фигуры – и она, конечно же, выступила вперед.

– Я не был безоглядным обожателем миссис Тэтчер, – сказал профессор Куттс публике (кое-кто полушутя освистал это заявление). – Однако за десять лет мы очень сблизились. Она частенько вызывала меня к себе в номер десять за политическими рекомендациями, и у меня была возможность непосредственно посмотреть, как работает ее ум. Ей не хватало воображения – возможно, не хватало даже сопереживания. Определенные сферы жизни – например, культура, книги, музыка и искусство – ее не интересовали. (Кстати, в том и состоит настоящая причина того, почему столь многие творческие личности – особенно писатели – ее не выносили.) Но в большинстве черт она была непоколебимой – непоколебимой в приверженности собственной стране, непоколебимой в решимости служить британскому народу, но превыше всего непоколебимой была ее любовь к свободе. Никогда не забывайте, чего удалось добиться для Восточной Европы и Советского Союза ее неустанными усилиями… Свобода, – продолжал профессор Кутс, – есть самая суть того, что означает “быть консерватором”. Это означает, конечно, свободу в рамках закона. Но если люди пишут законы несправедливые, для британского образа жизни не подходящие, нам нужна свобода лишать таких людей власти. Вот почему наше решение 2016 года покинуть Евросоюз оказалось единственным и сокрушительным ударом в пользу британской свободы со времен Великой хартии вольностей[23]. (Аплодисменты.) История XX века преподала нам страшнейшие уроки того, что может случиться, если во имя социалистического идеализма свобода окажется у нас отнята. Но уроки эти выучили не все. Современные левые постоянно ищут все новые и новые коварные способы ограничить свободы независимого индивида. Ныне кажется, что цель их – захватить полную власть над тем, что́ мы говорим, и даже над тем, что́ мы думаем. Культура отмены. Политическая корректность. Ползучая “пробуднутость”. Если у вас какие-нибудь не те воззрения, вам нужно заткнуть рот и покарать вас. Но это не по-британски. Британцы верят в свободу мысли и свободу слова. Британцы говорят то, что у них на уме, и не станут иметь ничего общего с тем, кто пытается их остановить.

Эти соображения, а также подобные им приняты были скорее с одобрением, нежели с откровенным восторгом. Среди делегатов Эмерик Куттс был явно фигурой чтимой, пусть и не все отчетливо понимали, кто он такой. Зато гораздо больше и признания, и воодушевления досталось от публики следующему оратору – Роджеру Вэгстаффу, взошедшему к трибуне под продолжительные аплодисменты и приветственные крики.

Он сделал всего несколько вступительных замечаний, касающихся политических событий последних двух дней.

– Дамы и господа, – сказал он, – мы планировали иначе, однако так складывается, что эта конференция происходит в поразительной точке британской новейшей истории. Впервые за много лет у нас в премьер-министрах настоящий консерватор. (Аплодисменты.) Премьер-министр, которой не страшно решиться на снижение налогов, минимальное правительство и урезать вмешательство государства в наши жизни и наше предпринимательство. Премьер-министр, которая вернет Британию на ее рельсы!

После этих слов, которые опять оказались встречены бешеными аплодисментами и криками “Вперед, Лиз!”, Вэгстафф взялся представлять первую коллективную дискуссию конференции – четырехсторонние дебаты на тему “Британская Национальная служба здравоохранения: есть ли у нее будущее?”.

В дискуссии участвовали парламентарий-тори, журналист “Телеграфа”[24], врач-отщепенец, а ныне медиаперсонаж, соорудивший себе из этого выгодный второй источник доходов, – и сам Роджер. Кристофер внимательно слушал эту дискуссию и вел подробный конспект, но по истечении часа у него не возникло ощущение, что он узнал хоть что-то новое. Ему стало интересно посмотреть, решится ли Роджер, осмелев в этой обстановке, выложить начистоту все свое видение перспектив британского здравоохранения. Ответ на этот вопрос оказался таков: пока нет. В сегодняшней дискуссии фигурировало очернение НСЗ как “священной коровы”, которую “фетишизируют” британские левые. Шел разговор о невозможно длинных списках-очередях, неэффективной бюрократии, хронической нехватке медперсонала. Большинство этих бед, заподозрил Кристофер, были сознательным результатом решений, измышленных для того, чтобы подготовить НСЗ к ее неумолимой участи – полномасштабной приватизации. Пока шла дискуссия, эту цель никто не выболтал, но Кристофер знал, что закулисно “Процессус” эту затею проталкивает мощно. Он видел предложения, изучал секретные электронные таблицы, определял американские фармацевтические компании, готовые влезть, как только дадут зеленый свет. Но знал он также, что “Процессус” пока выжидает: они пристально следят за общественными настроениями и полностью осознают, что британцы все еще не вполне готовы к такому радикальному и необратимому шагу. Вот что, по мнению Кристофера, придавало силу его положению: у него было доказательство их намерений, и он мог нанести немыслимый ущерб их проекту, заранее разоблачив его.