Дар отчаяния, или Экзистенциальная терапия на практике - Юдин Леонид Юрьевич - Страница 3

И вот здесь у нас уже лишь один путь – идти в долгосрочную терапию, помогая человеку исследовать и вновь обретать себя. Такой клиент, возможно, и хочет, чтобы ему волшебным образом помогли за одну встречу, но его психика точно знает, что одной встречей не обойтись. Не для того они упорно, но не очень осознанно шли в кризис, чтобы быстро что-то поправить. Так в ином здании бесполезно поправлять горшки на балкончике, если все стены в трещинах, трубы лопнули, а основная проблема вообще в фундаменте.

Если людей из второй группы мы еще можем напугать тем, что, начав погружаться в прежде отрезанные переживания, они спустя какое-то время начнут недоумевать: «На терапию хожу, а становится все больнее, переживания делаются все тяжелее», то людей из третьей группы пугать уже нечем, им, как правило, уже достаточно плохо и падать некуда, потому что они «на дне».

В эту группу людей – людей, готовых идти в долгосрочную терапию, – мы бы также отнесли коллег и клиентов, которые давно находятся в поиске и самопознании. К приятному удивлению, в последнее время таких становится все больше. Как правило, их насущные, симптоматические, или, как говорит Джеймс Бьюдженталь, «дефицитарные», запросы уже решены. Работа идет в штатном режиме, отношения складываются, творчество проявлено, есть хобби, друзья, распланированный спорт и отдых. Конечно, это не святые люди, и у них бывают стрессовые ситуации. Но в целом уже много что разобрано по полочкам (иногда за десятилетия терапии), прожито и разложено по своим местам на их скатерти жизни. И возникает вопрос: «А что дальше? Как я могу улучшить то, что и так достаточно хорошо?» Часто люди понимают, что этот вопрос связан с глубинными экзистенциальными переживаниями. И чтобы разобраться с «бытийностью» и своим «существованием», не нужно спешить, нужно дать себе время спокойно посмотреть и порассуждать (Эмми Ван Дорцен говорит «пофилософствовать») о своей собственной уникальной и неповторимой жизни. И хорошо бы делать это не одному, а с человеком, способным об этом размышлять, а не давать ответов и технологий.

Безусловно, подобная классификация весьма условна. Нет такого индикатора, по которому мы легко можем определить, кто перед нами. Но, разделив клиентов по степени мотивации, проще понять, куда нам стоит приложить усилия при формировании клиент-терапевтического альянса. Поэтому следующая наша глава о том, как будет выстроена…

Ирина Млодик. Я не отношусь к тем терапевтам, которые первую встречу используют лишь для сбора анамнеза и постановки диагноза. Во-первых, потому что диагноз для меня, немедицинского психолога, вторичен, а во-вторых, мне важно понять ту точку бытия, в которой клиент сейчас находится. Ведь почему-то он именно сейчас решил обратиться за помощью, что-то его сподвигло на это. Иногда я напрямую об этом спрашиваю, узнавая, какой опыт терапии или общения с психологами был раньше и чем, как говорится, дело закончилось. Из описания прежних встреч с психологами можно до какой-то степени представить будущую динамику развития и наших отношений. И еще (возможно, весьма проективно) мне кажется, что для того, чтобы минимально доверять другому человеку, нужно сначала ощутить, что тебя понимают. Вот этим я и занимаюсь на первой встрече: стараюсь понять своего клиента и отразить ему это свое понимание. А также, если получается, осторожно помогаю ему увидеть себя чуть шире, чем он привык.

Понятно, что всеобъемлюще понять человека на первой встрече нет никакой возможности. Поэтому узнавание приходится сузить до попытки понять его боль, или «заботу», как называет это Дж. Бьюдженталь (именно на его методологической основе я веду свою практику, которая, впрочем, обросла и некоторым личным, авторским пониманием того, как устроена терапия). Бьюдженталя, впрочем, имеет смысл почитать отдельно (что я вам настоятельно рекомендую сделать).

Итак, что же привело нашего клиента в терапию? Если очень-очень обобщить, то получается, что в его жизни организовался некий кризис, и образовался он именно потому, что, как бы странно это ни звучало, человек слишком хорошо приспособился к своей детской ситуации. Настолько хорошо, что теперь, когда это приспособление никак не вписывается в его взрослую жизнь, изменить его не получается. То есть внутренний конфликт между привычными моделями поведения, позволяющими выжить в ситуации детской зависимости от окружения, и вызовами взрослой жизни создает психически неразрешимое напряжение или симптомы.

Леонид Юдин. Кстати, в связывании кризисов взрослой жизни и детских переживаний я вижу авторский подход Ирины Юрьевны к экзистенциальной парадигме. Ни у кого из известных мне экзистенциальных философов и терапевтов я не встречал подобного. Особенность, на мой взгляд, заключается в соединении теории развития («генетическая гипотеза») с идеей адаптации к текущей ситуации («теория гомеостаза») в преломлении экзистенциального подхода («феноменология» и экзистенциальная методология). Если упростить, то экзистенциальная терапия – это поиск ответа на вопрос: «В чем глубинная сложность внутреннего ребенка, оказавшегося в текущей взрослой ситуации?»

Тогда становится понятным, в каких областях психологии должен ориентироваться специалист, работающий в таком подходе. Во-первых, нужны знания по теории развития: Анна Фрейд, Эрик Эриксон, Дэниел Стерн – непринципиально, на кого опираться, важно понимать, как организуется становление личности. Во-вторых, важно понимать, что такое контакт и каков психологический механизм взаимодействия с внешней средой. Об этом говорит гештальт-терапия или теория «взаимосвязанности» Эрнесто Спинелли. И в-третьих, в работах по экзистенциальной терапии (например, у Джеймса Бьюдженталя, Пауля Тиллиха или Карла Роджерса) описана гуманистическая составляющая проявленности личности, и с этими мыслями тоже важно ознакомиться.

Так или иначе на первой встрече клиент описывает нам свою проблему, однако часто не может объяснить суть своего страдания, хоть и пытается. А нам важно понять именно суть. Это не означает, что мы не верим его формулировкам или попыткам описать свои сложности, это всего лишь означает, что из той точки бытия, в которой он сейчас находится, он свой запрос видит именно так, как рассказывает, и никак иначе. Если попробовать описать боль клиента через метафору дома, то клиент жалуется, что у него на балконе все время падают горшки с цветами, как бы прямо он их ни ставил. И нам вместе с ним предстоит понять, в чем подлинная причина этого странного явления, что, собственно, происходит с самим домом его психики. Мы можем пойти по пути «давайте прибьем здесь подпорку, здесь укрепим полочку, и горшки перестанут съезжать», а можем попытаться разобраться, что случилось с домом, в результате чего он стал терять свои прежние вертикали и горизонтали.

Например, мама вас учила всем помогать, угождать, услуживать – часто в ущерб себе, зато в надежде на признание и одобрение окружающих. Мамина любовь и одобрение были для вас суперважными, поэтому вы даже не замечали, насколько часто и неосознанно следовали ее совету. И вот теперь, когда вы уже взрослый, вас гнобит собственная жена, не уважает и использует начальство, забывают, собираясь на очередной сабантуй, позвать друзья… Вы чувствуете одиночество, отчаяние, не очень понимая почему. Стараясь делать все правильно, вы не получаете того, что ожидаете, и, разумеется, не помните, что идею о причинно-следственной связи между необходимостью подстраиваться под окружающих и возможностью получить их любовь вам когда-то подбросила мама. Ваш терапевт, искренне желая помочь, может вам посоветовать вернуть себе свою автономность, злость и право отстаивать свои границы. Вы подумаете: «Отличный совет, надо бы стать поувереннее и позлее», придете домой и попытаетесь осуществить задуманное. Но… либо получится как-то криво-косо, либо момент будет неподходящий, либо в теории хорошо, а на практике… В результате вы начнете испытывать вину или стыд за то, что так и не улучшили свою жизнь по совету умного психолога. Зря деньги потратили, и вообще – уверенности и спокойствия вам это не прибавило. А все потому, что дом вашей психики формировался и строился годами и теперь в нем есть свои опоры, основания и настройки, поэтому быстрые и одновременно фундаментальные изменения, к сожалению, невозможны без риска обрушить всю конструкцию, чего делать, разумеется, не хочется.