Лекарь Империи 6 (СИ) - Лиманский Александр - Страница 3

— Ты знаешь кого-то из нападавших в лицо? Можешь опознать?

Еще одно уверенное, сильное сжатие. Отлично. У нас есть свидетель, способный дать показания.

— Их было больше трех?

Одно сжатие.

— Больше пяти?

Два сжатия.

Значит, от трех до пяти. Соберем максимум информации для Громова.

— Они использовали оружие?

Одно сжатие.

Я получил все, что нужно. Более чем достаточно. Теперь у Громова будет, с чем работать. И у меня тоже.

— Спасибо, друг, — я успокаивающе похлопал его по руке. — Я все понял. Мы их достанем.

Ашот закрыл глаза, измученный, но с тенью удовлетворения на лице. Справедливость начала свой путь.

В палату ворвалась запыхавшаяся медсестра:

— Господин лекарь Разумовский! Там Мкртчяну резко стало хуже! Приступ какой-то! Срочно требуют!

При имени Мкртчяна глаза Ашота наполнились таким первобытным ужасом и ненавистью, что медсестра инстинктивно отступила на шаг.

— Спокойно, друг, — я сжал его руку. — Твоего обидчика тоже настигла беда. Он при смерти. Но я его вылечу.

Ашот дернулся, его глаза расширились от возмущения. Он замычал, пытаясь вырвать руку и что-то сказать.

— Опаньки! — мысленно прокомментировал Фырк. — Кажется, твой друг не в восторге от идеи спасать своего палача! Кто бы мог подумать!

Черт. Я должен ему объяснить. Сейчас. Иначе он решит, что я его предал.

— Я знаю, что ты чувствуешь. Но послушай — я вылечу его не из благородства. Я вылечу его, чтобы он встал перед тобой на колени и молил о прощении. Чтобы он лично возместил весь ущерб. Чтобы он публично признал свою вину. Мертвый он тебе не поможет. Мертвый просто исчезнет. А живой — заплатит по полной. Доверься мне.

Я должен заставить его увидеть разницу между местью и справедливостью. Месть — это просто убить. Справедливость — это заставить врага признать свое поражение и заплатить по счетам.

Ашот долго смотрел мне в глаза, и в его взгляде боролась ненависть и зарождающееся понимание. Наконец, он медленно разжал руку.

— Я скоро вернусь. Отдыхай.

Анна Витальевна Кобрук, Игнат Семенович Киселев и Игорь Степанович Шаповалов стояли у стойки регистрации в гудящем, как растревоженный улей, холле больницы.

Хаос после снятия блокады был организованным — телефоны разрывались, персонал спешил на свои посты, но общее чувство облегчения витало в воздухе. Кобрук, как командир в штабе, четко и властно отдавала распоряжения по телефону, возвращая больницу в рабочее русло.

— … да, Марья Ивановна, можете вызывать свою смену. Оцепление полностью снято… Нет, все в порядке… Да, есть тут у нас один Подмастерье… Разумовский, ага… разрулил…

Шаповалов, стоявший рядом, повесил трубку своего аппарата и мрачно покачал головой.

— Знаете, коллеги, — сказал он, обращаясь скорее в пустоту, чем к кому-то конкретно. — Этот парень за одно утро делает для репутации и безопасности этой больницы больше, чем весь наш административный аппарат вместе с Гильдией вместе взятые.

— Кстати, о нем, — Киселев, который до этого молча наблюдал за суетой, хитро ухмыльнулся. — Что там с его внеочередным присвоением ранга? Документы мы отправили уже давно. Из Владимира должны же были уже ответить.

Вопрос Киселева повис в воздухе. Только что разрешился один кризис, силовой. Но теперь на горизонте маячил другой — бюрократический, политический. И он мог оказаться не менее опасным.

Кобрук помрачнела.

— Завернули.

— Что⁈ — Шаповалов чуть не уронил телефонную трубку, которую как раз собирался повесить. — Кто посмел⁈

— Журавлев. Из Владимира. Козел старый! — в голосе Кобрук зазвенела сталь. — Написал официальный отказ. Недостаточно оснований для экстренной процедуры, требуется еще как минимум год стажа по регламенту.

— Да он просто завидует! — взорвался Шаповалов. — Боится конкуренции! Разумовский за месяц сделал для медицины больше, чем этот бюрократ за десять лет! Да он сегодня в одиночку целую банду разогнал, черт возьми! Какие еще ему нужны основания⁈

— А те, кто прислал нам ту… особую информацию про Разумовского, — Киселев понизил голос до шепота, оглядываясь по сторонам, — они в курсе этого решения?

Шаповалов и Кобрук мгновенно замолчали.

— Пока нет, — на губах Кобрук появилась хитрая, хищная улыбка. — Я еще не успела их оповестить. Но скоро они будут в курсе. Очень скоро. И очень, очень подробно.

Молодой сержант полиции сидел на лавочке в пустынном городском парке. День был ясным, но вдруг со стороны реки на город наползла одинокая, тяжелая туча.

Она медленно, как дирижабль, заслонила солнце, и на яркую зелень газонов и блестящую плитку аллей легла внезапная, гнетущая тень.

Стало холоднее. Деревья, еще минуту назад казавшиеся приветливыми, превратились в безмолвных, темных стражей.

Вид у сержанта был уже не такой самоуверенный, как несколько дней назад в камере Борисовой. Руки, лежавшие на коленях, мелко дрожали, под глазами залегли темные тени.

За его спиной, словно тень, отделившаяся от ствола старого дуба, стоял мужчина в длинном темном плаще. Лица его не было видно — капюшон был надвинут так низко, что скрывал все, кроме волевого, чисто выбритого подбородка.

— … если информация от той пигалицы точна, мы все под ударом, — произнес мужчина. Голос был низким, с легкой хрипотцой, спокойным, но от этого спокойствия веяло угрозой.

— Вам виднее, — сержант смотрел прямо перед собой, на пустую аллею, как ему и было велено.

— Она точна? Ты уверен?

Сержант нервно сглотнул. Он понимал, что от его ответа зависит не только исход их операции, но и, возможно, его собственная жизнь.

— Вы же сами дали мне ту дрянь… Сульбирохмию, — голос сержанта дрогнул, но он заставил себя говорить. — Сказали, подмешать в еду. Я действовал строго по вашей инструкции. И болтала она… болтала без остановки. Выложила все.

— Значит, информация верна. Хорошо. Архивариус будет доволен. Ты получишь свою награду, Зуев.

— Подождите, — сержант не выдержал. Он нарушил главное правило — никогда не задавать вопросов. — У меня вопрос.

Мужчина в плаще молча ждал, и эта тишина была страшнее крика.

— Я никак не могу понять… Зачем надо было ту девчонку-медсестру давить? Машиной. Она же просто медсестра.

— Чем меньше лишних свидетелей, тем лучше, — в голосе мужчины не было ни капли эмоций. — Она видела то, что не должна была видеть. Знала то, что не должна была знать.

— Но ведь она жива. А вы же сказали, что операция провалилась, что она мертва.

— Это ненадолго.

Мужчина, не прощаясь, развернулся и пошел прочь, его фигура мгновенно растворилась в вечерних тенях парка, словно ее никогда и не было.

Сержант Зуев остался сидеть на лавочке, чувствуя, как холодный, липкий пот стекает по спине. Он ввязался во что-то гораздо большее и опасное, чем просто грязная работа за большие деньги.

Он ввязался в игру с настоящими монстрами, для которых убийство — это просто пункт в списке дел. И он понял, что из этой игры живыми выходят не все. И он может быть следующим.

Я оставил Ашота, отдав последние распоряжения медсестре, и почти бегом направился в реанимацию. Мысли в голове неслись с бешеной скоростью, выстраивая мгновенный дифференциальный диагноз.

Мозг, привыкший к экстренным ситуациям, работал как отлаженный компьютер, перебирая самые опасные послеоперационные осложнения после такой тяжелой операции.

Так, что там может быть?

Первое и самое очевидное — кровотечение. Из ложа почки, с культи артерии… Соскочила одна лигатура — и он за час нальет себе в живот пару литров крови. Классика жанра.

Второе — несостоятельность швов. Если плохо ушили чашечно-лоханочную систему, моча хлынет в брюшную полость. Это химический перитонит и медленная смерть от сепсиса.

Третье — ТЭЛА. Тромбоэмболия легочной артерии. Лежал, тромб в ноге созрел, оторвался, улетел в легкие. Смерть на месте, даже пикнуть не успеет.