Не убивай меня больше - Островская Екатерина - Страница 9

– Есть такая, – кивнула ее кузина, – там как раз городской Дом культуры располагается. При нем был женский хор, и все свои концерты он начинал с народной песни «На муромской дорожке стояли три сосны, прощался со мной миленький до будущей весны». Слышала небось?

Лариса покачала головой, и ее сестра продолжила:

– Этот коллектив даже в Москве выступал: в далекие годы стал дипломантом всесоюзного конкурса народных хоров. По областному телевидению их в советском прошлом часто показывали. Даже я это помню. А ты почему интересуешься?

– Просто слышала название. Я же почти три дня здесь. Думаю, гадаю, что за дорожка такая?

– Когда-то, еще в царские временна, это место располагалось за чертой города, и там была усадьба помещика Муромского. По слухам, он заманивал туда девиц, развлекался с ними, а потом то ли убивал, то ли еще что… Но потом это дело ему, видать, надоело и он продал свое имение купцу Лукашкину и сбежал в Париж, где попытался отбить у писателя Тургенева актрису Полину Виардо. Ничего из этого не вышло, потому что у Виардо, помимо русского писателя, был еще и муж – известный банкир. Но за честь актрисы вступился именно Тургенев, который был здоровенным мужиком, и отлупил бывшего помещика тростью. Муромскому ничего не оставалось делать, как отправиться в Америку, но там распространялась «Газет де франс», в которой его стычку с известным писателем уже расписали во всех красках. Пришлось любителю чужих актрис взять паспорт на имя Николаса Мура, прибывшего из Ирландии. У нас в городском краеведческом музее о нем даже небольшая экспозиция имеется. В Америке наш бывший помещик вел разгульный образ жизни, завел множество детей, которых приписывали именно ему… Кстати, фамилия Мур по американской переписи 1990 года входит в десятку самых популярных в Соединенных Штатах. – Светлана замолчала, а потом спросила негромко: – Что вдруг погрустнела? Все не можешь забыть своего интересного собеседника – брачного афериста? Какой же он из себя, раз ты, такая умная и симпатичная, из-за него всего лишилась.

– Между нами ничего не было, – вздохнула ее сестра, – просто я такой дурой оказалась и не стала бороться за свою семью, тем более что у Владислава уже была его аспирантка.

Она произнесла это, глядя в столешницу, в ламинированной поверхности которой отражалась сверкающая потолочная люстра. Потом подняла глаза, чтобы взглянуть на сестру, но та смотрела в сторону, словно все только что сказанное Ларисой ее никак не касалось.

Все было не так. И секса никакого не было… То есть почти никакого… Но Денис был очень настойчив, убедительно говорил о своей любви и так проникновенно смотрел… Лариса видела его глаза, и в них не было фальши… Он так просил, так умолял, что… И деньги она дала, чтобы он не просил больше ничего… Один раз – и все!.. Думала откупиться… Нет, она думала, что он честный человек… А уж если совсем начистоту, то дала денег, потому что он обещал вернуть двенадцать миллионов, а не одолженные десять. Денег было жаль, но еще больнее было сердцу – за себя, за свою поломанную жизнь – устоявшуюся и такую уютную, хотя и скучную немного. Жалко было квартиру, такую родную, со всеми стенами, запахами… А еще обидно было за себя, оказавшуюся такой доверчивой дурой… Даже за Владика было обидно. Вернее, просто непонятно: почему вдруг он ее не простил, ну поругался бы немного, а потом… Но сейчас приходится врать всем и себе в первую очередь, потому что она никому не призналась – даже следователю, – что видела у Дениса паспорт на чужое имя, но с его фотографией и с регистрацией в городе Глинске. И теперь она приехала сюда не для того, чтобы душой отдохнуть, а чтобы самой во всем разобраться и вернуть семейные деньги… Ведь из-за ее глупой доверчивости теперь у нее нет ни семьи, ни привычной жизни. Теперь у нее есть только воспоминания. А в том паспорте с фотографией Дениса стояли данные другого человека – «Полушкин Артем Альбертович». И проживал он в Глинске на улице Муромская дорожка. Конечно, надеяться на то, что Денис сейчас там, не стоило. А вдруг? Если он сейчас там, что делать? Хотелось бы подойти к нему и врезать по его довольной роже с ослепительной улыбкой. Но ударить надо так сильно, чтобы рожа Дениса скривилась, а улыбка его улетела далеко-далеко, откуда не возвращаются ни улыбки, ни птицы…

От бессилья хотелось завыть, но в голову лезла дурацкая мелодия и бессмысленные слова: «На Муромской дорожке стояли три сосны. Прощался со мной миленький до будущей весны…»

Лариса уткнулась в подушку и тихо заплакала. Но слезы лила недолго и скоро уснула…

Алексей лежал на диване и старался ни о чем не думать, но так ни у кого не получается: даже когда человек стоит у пилорамы, он не стоит, а работает, хотя работает пила, а человек только следит за процессом, но он все равно думает о чем-то – например, сколько дней осталось до конца срока. Если постоянно считать дни и часы, то можно и вовсе свихнуться, что с некоторыми и происходит. Но невозможно жить и ни о чем не думать…

Снегирев поднялся с дивана и подошел к полке, на которой лежали инструменты: ключи, отвертки, молоток, старый, но целый ремень ГРМ и книга. Та была вся в пыли. Снегирев взял ее, встряхнул, потом дунул, после чего еще и протер рукавом. Александр Блок. «Избранное». Книга была со штампом библиотеки школы, в которой он когда-то учился. Но он не брал ее, да и стихов этих не знал. Открыл книгу.

Алексей дочитал стихотворение и положил книгу обратно, рядом с ремнем ГРМ. То, что написал Блок, ему не понравилось. Почему-то вдруг вспомнилась промзона в колонии, пилорама, и он, вкалывающий с остервенением непонятно зачем. А неподалеку в курилке сидят веселые беззубые зэки. И кто-то из них кричит:

– Ты чё, Снегирь, в передовики записаться хочешь? Так УДО все равно не дождешься. По твоему сроку УДО не дают.

И другой голос:

– Хочет быть передовиком – пущай! Главное, чтобы не в активисты. А то его быстро научат хором петь.

И все рассмеялись. Им было весело. Им было за что страдать. А может, они и не страдали вовсе.

Но все это уже позади. Все это осталось там же, где сирийские пустыни, жара и мокрое от пота тело под бронежилетом, постоянная жажда и скрип песка на зубах… Десантирование с зависшего на шестиметровой высоте вертолета, по обшивке корпуса которого бьют из автоматов боевики. Но до них почти полкилометра, а значит, есть время рассредоточиться и встретить их метким прицельным огнем…

Приоткрылась дверь гаража, и внутрь ворвался розовый свет вечернего солнца.

– Это я, – прозвучал нежный женский голос.

Алексей скинул с себя старое ватное одеяло, приподнялся и опустил ноги на дощатый пол. Валя Соболева – бывшая одноклассница смотрела на него и улыбалась. Теперь на ней было короткое синее в мелкий горошек платье, демонстрирующее ее стройные ноги и талию, перетянутую широким кожаным поясом. В руках у Вали была большая клеенчатая сумка из супермаркета.

– Я вот решила тебя навестить, – объяснила она свое появление, – не знала, где тебя искать, пришла сюда и наконец тебя увидела.

– Виделись уж сегодня, – напомнил он, – я же к вам заходил.

– Да мы и поговорить не успели. Я так растерялась. Ты спросил про Милану, я ответила. Но если честно, то я не знаю, где она и что с ней. – Валя подошла и чмокнула Алексея в щеку. – Я тебе немного еды принесла.

Соболева начала выставлять на стол пластиковые контейнеры. Еды было много: нарезки сыров и сырокопченых колбас, лосось холодного копчения, салат с креветками, банка зеленых оливок и свежие помидорчики-черри.