Когда-то я была злодейкой (СИ) - Лей Лора - Страница 7

Ей претили язвительные, полные превосходства и самодовольства комментарии иммигрантов в адрес вырастившей их страны и оставшихся там людей…А уж если она знала, как и почему эти «поборники морали, светочи демократии, борцы за справедливость» и прочее жили «там» и оказались «здесь» (тесен мир, как ни странно), она вообще закрывала аккаунты и планшет… Ну вот так, не мутила озеро своей души…Малодушие? Да и пусть…Она не хочет лишней головной боли!

Поэтому и в молодости, и позже для неё было странно слышать фразы типа «почернеть от горя», «тронуться умом от переживаний», «заболеть от тоски». Елизавета их не понимала: зачем убиваться, неужели собственная жизнь не дороже чужой? Она же ведь одна, ее не стоит тратить на страдания, сожаления, муки любовные или угрызения совести.

Так и жила Лиса, не углубляясь в философию, не задаваясь вопросами о концах и началах, радуясь каждому дню и получая удовольствие от вкусной еды, модных вещей, телесных удовольствий, красот природы и разных видов изобразительного искусства, предпочитая кино и живопись, не отрицая литературу (развлекательного жанра, преимущественно), приятную музыку (минус рэп, джаз, тяжелый рок).

Короче, человек рожден для счастья, как птица для полета – девиз ее прошлой жизни, особенно последней ее четверти.

Тем оглушительнее были для сознания откровения голоса, в изложении которого личность Хобяковой оказалась настолько неприглядной, что Елизавета испытала ни с чем ни сравнимый шок, вкупе с реальностью попадания в другое измерение-время, перевернувший её представление о себе.

В результате многочасового прослушивания событий долголетней и не очень давности, переваривая их, лежа в кровати в каморке предшественницы, смотря на факты и себя под непривычным углом, принимая судьбоносные решения, Елизавета Хобякова (Хмырова) спустя двое суток могла с уверенностью сказать, что стала другим человеком не только внешне.

Обдумывая то, что сказал «Бог», принимая новую реальность, женщина вдруг поймала себя на мысли, что силы небесные ей предоставили шанс не просто на вторую жизнь в ином мире и чужом теле – ее вернули к ней же, той юной девочке, счастливо живущей с мамой и папой в приволжском городе, ходящей в школу с дворовыми соседями-ровесниками, отдыхающей в летних лагерях или в деревне под Саратовом у любимых деда и бабы, бегающей на секции по гандболу и волейболу в Дом пионеров, получающей твердые «четверки» по всем предметам и мечтающей при этом окончить школу с «золотой медалью»…

В мировосприятии той Лизы не было сильных обид, чрезмерного эгоизма, равнодушия и снобизма. Мама была красивой, папа – добрым, одноклассники – веселыми, страна – великой, а будущее – светлым и прекрасным. Она была убеждена, что обязательно поступит в мединститут, как папа, будет лечить людей, встретит умного красивого парня, они полюбят друг друга и поженятся, получат квартиру, у них будут дети, собака…Все будет хорошо! Лишь бы не было войны…

Та девочка вряд ли стала бы выгонять служанку из-за разбитой вазы или плохо отглаженной шторы, не вышла бы замуж за молодого человека с внешностью мультяшного Пятачка и не уехала бы с ним на другой конец света от плачущей матери, не изменила бы мечте о медицине ради легкого поступления на филфак по специальности «русский язык как иностранный», чтобы никогда не работать не только по диплому, но и вообще..

Много Елизавета думала, много…И теперь, если бы ей сказали, что за ночь она поседела от потрясения, она бы даже не удивилась.

Глава 7

Поездка в монастырскую школу за близняшками Мортен прошла в штатном режиме: исполненные служебного рвения и возбужденные событиями в семье уважаемого советника, поверенный и приставы забрали Лиззи на рассвете.

По холодку карета проехала несколько миль вдоль берега океана быстро, так что проверяющие прибыли в пансион сразу после утренней молитвы, чем немало поразили, если не сказать больше, директрису-настоятельницу мать Изабель.

Лиззи в переговоры не вступала, сосредоточившись на моменте скорой встречи с родственницами предшественницы, о её взаимоотношениях с которыми имела весьма смутное представление. Она и узнавать-то их боялась – вдруг ошибётся?

По словам Флоренс, девочки Мортен в детстве были очень похожи: все светловолосые, голубоглазые, розовощекие и миленькие, как ангелочки.

Себя Лиззи в салоне рассмотрела и признала, что прошлая она уступает нынешней в изяществе черт и фигуры: Хмырова была стройна, темноволоса и достаточно высока ростом -175 см (нога, соответственно, 40 размера), обаятельна и харизматична, умело красилась, одевалась, двигалась, говорила.

Но не красавица, нет: довольно низкий лоб, крупноватый нос с горбинкой, губы, правда, пухлые, изогнутые «луком», лицо овальное, шея длинная, густые волосы до лопаток легко укладывались волнами.

Глаза – карие, но близко и глубоко посаженные – почти сводили на нет остальные плюсы внешности, поэтому Елизавета всегда прикладывала значительные усилия к «нейтрализации» эффекта угрюмости и «косоглазия» ухищрениями макияжа, без которого не показывалась на глаза даже мужу, про посторонних и говорить нечего.

Лиззи же Мортен была типичной «английской розой»: голубоглазая блондинка с темными бровями и длинными ресницами, фарфоровой кожей, четкого рисунка нежно-розовыми губами, аккуратным носом (ни большим, ни маленьким), высокими скулами, длинной шеей, пропорциональной фигурой и средним ростом, примерно 160см. Как и говорила Флоренс – чистейший ангел, кава-й-й-и!

« Да, сейчас – измученная, посеревшая, худая, но какие наши годы? Правильное питание, покой и настроение – и сиять будем, как маяк в ночи!» – определилась с ближайшей целью по части самоутверждения иномирянка.

Поэтому, когда встревоженная непрошенным визитом директриса отправила за сестрами монахиню, и та привела двух небольшого роста худых девочек в форменных балахонах и чепцах, смиренно потупившихся, сжавших под фартуками кулаки от волнения, Лиззи как-то сразу поняла – они!

-Джулия, Джейн, это я, Лиззи, ваша сестра…– тихо промолвила попаданка, подходя к послушницам. – Посмотрите на меня!

Девочки синхронно подняли глаза, и у Хмыровой ухнуло вниз сердце: на неё смотрело ее собственное нынешнее отражение в двух экземплярах! Те же черты лица, та же изможденность и бледность, та же тоска в голубых глазах…

-Ты…Лиззи? – одновременно прошептали близняшки. – Ты приехала с нами попрощаться?

От этого вопроса у женщины перехватило дыхание…Они уже не ждали другого исхода! Елизавете захотелось плакать от жалости к этим брошенным девочкам – на девушек восемнадцати лет они не походили…

Ей хватило сил отрицательно покачать головой, сдерживая подступающие слёзы, и взять обеих сестер за руки.

-Нет, дорогие мои, я приехала, чтобы забрать вас! Теперь я – ваш опекун, и я решила – мы возвращаемся в метрополию, где у нас есть дом, оставленный мне нашей покойной матерью. Мы поплывем на корабле, будем смотреть на океан и много разговаривать! А потом мы будем жить вместе, только втроем…Вы согласны?

Попаданка краем глаза заметила, какой эффект произвели ее слова на настоятельницу – та явно с трудом сдерживала рвущееся наружу возмущение и протест, тараща глаза и надувая щеки. «Да пусть хоть лопнет, жирная крыса!» – не пожелала отвлекаться Хмырова: сейчас важнее было получить от сестер твердый положительный ответ на сделанное предложение.

По дороге в школу на этот момент особо обратил внимание поверенный Боулз:

-Мисс Мортен, хочу предупредить Вас: если девочки не согласятся или задержатся с ответом, будет трудно настоять на их отъезде из монастыря, несмотря на Ваше опекунство. Увы, хоть король и против подобной практики, формальности должны быть соблюдены: только добровольное согласие покинуть стены пансиона являются причиной для ухода из-под влияния монашек. Будьте готовы.

И сейчас, стоя в кабинете директрисы, глядя на растерянные лица сестер и вспоминая замечание стряпчего, Лиззи затаила дыхание. Секунды шли, близняшки переглядывались и молчали, будто бы ведя мысленный диалог…