Попав в Рим (ЛП) - Адамс Сара - Страница 23

Теперь я в грузовике Энни (оказывается, здесь он обязателен для проживания), и мы въезжаем в город. Большинство маленьких городков, через которые я проезжала, имеют квадратную планировку. Рим же похож на строчную букву «t», где обе дороги ведут к фермам и домам местных. Большинство магазинов кирпичные, с яркими навесами над входами. Это крошечная точка на карте, которую можно не заметить, если моргнуть за рулём. Но, как ни странно, здесь есть всё необходимое. Только на Мейн-стрит расположены: магазин мороженого, хозяйственный, рынок, кофейня, закусочная, цветочный и, конечно же, «The Pie Shop».

Здесь никто не паркуется на улице – вместо этого Энни заезжает на общую стоянку рядом с «Phil’s Hardware». С мрачным любопытством я задаюсь вопросом: когда здесь умирает владелец магазина, новый хозяин меняет вывеску или же берёт имя предыдущего? Может, где-то есть целое кладбище Филов и Хэнков.

Стоит мне выйти из грузовика, как я замечаю выгоревший оранжевый «Шевроле» Ноя. Я знала, что он будет здесь. Он – единственная причина, по которой я сейчас в городе, и всё же я застываю на месте, уставившись на его машину. Неодушевлённый предмет не должен вызывать это тёплое, трепетное чувство, разливающееся по телу, но он вызывает. Очень даже. Виной всему – загадочность этого мужчины и осознание, что времени мало. Это напоминает мне летний лагерь в подростковом возрасте: ты знаешь, что пробудешь там всего несколько дней, поэтому сразу выбираешь самого симпатичного человека и мгновенно влюбляешься. Вот и всё. Это просто влюблённость. Влечение. Запретное. Временное. Моему телу нравится его тело, и точка.

Энни кашляет, и я понимаю, что пялюсь на грузовик Ноя так, будто хочу с ним переспать. Она великодушно не комментирует это, а я догоняю её, пока она наблюдает за моим слюнотечением. Чувствую себя невероятно крутой, вот честно.

Цветочный магазин Энни соседствует с «The Pie Shop», и она спрашивает, не хочу ли я сначала зайти к ней. Поскольку я, видимо, величайший трус на свете, я с радостью соглашаюсь, лишь бы оттянуть встречу с Ноа. Её магазин – это «Диснейленд» среди цветочных. Всё здесь бурлит красками, естественным светом и ощущением, что в жизни всё обязательно будет хорошо.

Горшки с цветами выстроились вдоль стен, а в глубине магазина стоит огромный старый фермерский стол, выкрашенный в белый.

— Почему ты решила открыть именно цветочный магазин? – спрашиваю я, пока выбираю несколько отдельных стеблей и пытаюсь собрать их в букет. Подсолнух, пара ромашек, большой розовый пушистый цветок в форме конуса и несколько веточек зелени. Убедившись, как это выглядит в моей руке, понимаю – флорист из меня никудышный.

— Моя мама. Она обожала цветы.

Мы встречаемся взглядами, когда она говорит «обожала» – в прошедшем времени. Энни не заставляет меня гадать:

— По крайней мере, так мне говорили. Она умерла, когда я была маленькой, так что почти ничего о ней не помню.

Она забирает у меня букет, вынимает конусообразный цветок, заменяя его нежной розовой розой, и добавляет пару оранжевых гвоздик. Так лучше. Потом кладёт композицию на рабочий стол, заворачивает в крафтовую бумагу, перевязывает бечёвкой с бантиком и наклеивает стикер с логотипом.

— Мне очень жаль. Но открыть цветочный магазин в её память – прекрасная идея.

Улыбка Энни словно луч солнца.

— Да. И думаю, она была бы счастлива, узнав, что я назвала магазин в её честь.

Она указывает на вывеску с ручной каллиграфией за столом: «Charlotte’s Flowers». В голове роятся вопросы: когда и как умерла её мама? Но это не моё дело, так что я молча достаю кошелёк.

Энни смеётся, качая головой.

— Сегодня за счёт заведения.

— Нет, правда, я хочу заплатить, – говорю я, мгновенно чувствуя вину. Нельзя не заплатить – это будет дёшево выглядеть, особенно учитывая, что у меня миллионы, а у неё нишевый бизнес в крошечном городке. Даже Ной регулярно покупает у неё цветы, чтобы поддержать магазин.

Но Энни просто протягивает мне букет, и её улыбка становится мягче, с ямочками.

— Жест дружбы.

Её жест бьёт меня в самое сердце. Она ничего не просит взамен. Не хочет моих денег. Только дружбы.

Её улыбка меркнет, сменяясь сочувствием, когда она видит моё лицо:

— Ты…плачешь?

— Нет! Конечно нет. – Я шмыгаю носом. — Это…нет. Я бы…это цветы. Кажется, у меня…аллергия. Или, может, снотворное ещё не вывелось.

Она смеётся:

— Ага, конечно. По-моему, у тебя аллергия на чувства.

Я вздыхаю и прижимаю цветы к груди.

— Да…возможно. Что-то в этом городе заставляет их обостряться.

— Попробуй ещё и жить здесь, – говорит она с весёлым блеском в глазах.

Но нет. Я даже не буду пробовать это представить, потому что знаю – мне бы ужасно понравилось. Пора идти к человеку, который развеет все эти иллюзии. Он будет ворчливым, строгим и заставит меня почувствовать, что моё общество – последнее, чего он хочет на свете. И это будет…прекрасно.

Перед уходом я уговариваю Энни помочь собрать букет из любимых цветов Ноя (и настаиваю, чтобы она взяла за него деньги).

— Продолжай стоять так – и у тебя прорастут корни, а из макушки начнут лезть цветы.

Я резко выдыхаю и оборачиваюсь. Мэйбл идёт по тротуару в мою сторону, её хлопковое платье в цветочек колышется на ветру, а кожаные лоферы поскрипывают. Её мудрые глаза скользят от меня к «The Pie Shop», у входа в который я застыла, и обратно. Она останавливается рядом, её пышные бёдра почти касаются моих. Я прижимаю букеты к груди, будто это новорождённые, которых готова защищать ценой жизни.

— Боюсь зайти, – откровенно признаюсь, потому что интуитивно понимаю: Мэйбл не примет ничего, кроме правды. Любая ложь для неё прозрачна.

Мы стоим плечом к плечу, как два солдата на окраине поля боя. Она нарушает торжественное молчание, не глядя на меня:

— Зачем ты здесь, девочка?

— Потому что Ной попросил...

— Нет. – Её хриплый голос звучит резко, заставляя меня вздрогнуть. Быстрое напоминание: она может быть заботливой, но не мягкой. — В этом городе. Зачем ты здесь?

Я опускаю взгляд на яркие цветы.

— Я и сама не знаю. Меня здесь не должно быть.

— Это как? – Она не примет ничего, кроме точного ответа. Мэйбл не любит ходить вокруг да около.

Желание развернуться и убежать от неё со всех ног почти невыносимо. Но чувствую, что если попробую, её стальная воля схватит меня за воротник и вернёт на место.

— Меня не должно быть здесь, за пределами пекарни Ноя. В этом городе. Вдали от моей жизни. В отпуске. – Говорю я это всеми возможными способами, чтобы она точно поняла.

— Да ради всего святого, почему, дитя?

Дитя. Когда в последний раз кто-то считал меня ребёнком? Это звучит так тепло и уютно. Как поднести замёрзшие руки к потрескивающему огню.

— Мне не положено брать отпуск, если он не запланирован за год и не согласован с пятью разными людьми. Мой менеджер уже несколько дней напоминает, что я пренебрегаю обязанностями и веду себя эгоистично, сбежав вот так внезапно.

Мэйбл поворачивается ко мне, упирая руки в боки:

— И скажи мне, когда это стало преступлением – иногда побыть эгоисткой? – Её голос звенит, как натянутая струна. — Знаешь, что бесит меня больше, чем рой ос? Когда люди указывают другим, как те должны себя чувствовать. Все вдруг стали слишком правильными, и мне это осточертело. Иногда женщина просто вымотана и хочет передохнуть, понимаешь?

Морщины на её лбу углубляются.

— Это не значит, что ты слабая или безответственная. Это показывает всем женщинам, которые следят за тобой, что можно сказать «нет». Можно захлопнуть дверь и повесить табличку: «Занята. Сегодня ухаживаю за собой. Идите лесом».

Слёзы подступают к глазам. Я смотрю на эту женщину, готовую сражаться за меня, и правда вырывается наружу прежде, чем я успеваю её остановить:

— Мэйбл, я больше не люблю свою карьеру. Даже петь мне в последнее время не в радость. Поэтому я здесь.

Она мягко улыбается: