Лекарка поневоле и опять 25 примет (СИ) - Муратова Ульяна - Страница 45

Она погладила его по лицу, но ласка ощущалась, как пощёчина.

— И что конкретно ты хочешь, чтобы я сделал? — вопрос получился неожиданно простым и лёгким.

Эреру действительно интересно было услышать ответ.

— Ты же работаешь в СИБе… ты знаешь, как сделать так, чтобы Гай поплатился за то, что сделал тебе, и исчез из наших жизней навсегда, — умоляюще посмотрела на него Дженера. — А после этого мы всё начнём с начала, Эрер. Нам мешает только Гай…

О, она прекрасно понимала, как именно подать информацию, чтобы Эрер захотел отомстить брату. Приди она даже полгода назад, у неё был бы шанс. Соблазн поквитаться с Гаем, вернуть право на своё имя, снова стать вхожим в отчий дом и засыпать не в одиночестве, а в её нежных объятиях был бы слишком велик.

Однако теперь он молчал, слушая бывшую жену практически с ужасом.

Это она-то пострадала сильнее всех? А как насчёт той девушки, которую изнасиловали и измучили слухами и допросами настолько, что она покончила с собой? А как насчёт самого Эрера, который годами расплачивался за преступление, которого не совершал?

Джен действительно ни капли не изменилась — она была всё так же красива и всё так же поглощена лишь собой. Своими желаниями, своими переживаниями, своими потребностями. Только раньше Эрер этого не видел или не хотел видеть. Когда Ячер много лет назад сказал ему, что он убивается из-за меркантильной эгоистки, которая всего лишь пыталась пристроить свою задницу в дом побогаче, они подрались так, что оба загремели в лазарет на пару суток.

А теперь Эрер собственными глазами видел, насколько правы были говорившие, что Дженера не стоит того, чтобы рвать себе душу. Почему же он не замечал этого раньше? Почему не слышал вот этого бесконечного «я-мне-меня» в её речи? Почему был настолько ослеплён? Или ему просто очень хотелось верить, что хоть кто-то его любит?

А ещё в голову закралась циничная мысль: не пела ли Дженера его брату ту же песню? Не говорила ли Гаю то же самое? Не смотрела ли вот этими огромными голубыми глазами, полными тоски и мольбы, обещая все блага, но только если он расчистит себе путь и устранит с него неугодного брата?

— Ты хочешь, чтобы я избавился от Гая?

— И вернулся ко мне, — ласково проговорила она. — Я так скучала по тебе все эти годы… Если бы я только знала, что это Гай нас обманул и помешал нам быть вместе…

— Нет, Дженера. Ты постелила свою постель, теперь спи в ней одна. Я не стану убивать брата только потому, что он тебе мешает.

Она вскочила с края больничной койки, словно ошпарилась его словами.

— Ты не понимаешь, каково с ним стало в последние годы! Он жесток!

— К моему сыну тоже?

Джен поколебалась, но всё же ответила правду. Никакой фальши в её словах он не почувствовал.

— Жесток ко всем, кроме Мальба.

— Почему?

— Не знаю. Мне кажется, ему доставляет особое удовольствие, что твой сын обожает его и ненавидит тебя. Он даже к своим родным детям менее внимателен, чем к Мальбу.

— А ты, Дженера? Ты — хорошая мать?

— Я очень стараюсь ею быть, — ответила она, и он поверил.

Джен всегда старалась если не быть, то хотя бы казаться лучшей. Самой милой, ласковой, нежной и любящей. Великолепная картинка, которой легко обмануться в юности.

— Я могу забрать сына, если он тебе мешает.

— Не говори ерунды, я никогда не откажусь от своих детей. Кроме того, Гай настроил Мальба так, что нам всем приходится скрывать, кто его настоящий отец. Мы боимся, что если Мальб узнает правду, он этого просто не вынесет. Сын — одна из причин, почему я не могу пойти по юридическому пути. Он боготворит Гая, и если выяснится, какие преступления тот совершил, это отразится на всех детях и особенно на нём. Каково им будет жить, если вскроется вся правда? Я обязана защищать своих детей. А ты обязан защищать меня, Эрер. Ты поклялся делать это перед Луноликой. Ты говорил, что будешь любить только меня. Неужели ты лгал мне в лицо? Неужели твоему слову нельзя верить?

Джен смотрела на него так, будто он только что выстрелил ей прямо в сердце. Будто это она открылась и доверилась ему, а он — предал и отвернулся. Будто это он виноват в том, что их брак рассыпался, как куча осенних листьев на ветру.

Самое страшное, что она не притворялась. Она действительно искренне верила в то, что он обязан защищать её даже теперь. И действительно хотела начать всё с начала.

Эрер оказался перед мучительно сложным выбором. На одной чаше весов — долг, шанс вернуться к прошлой жизни и очистить имя, продолжить карьеру в СИБе, воспитывать сына, восстановить отношения с родителями, поквитаться с братом и воссоединиться пусть с уже не любимой, но всё-таки женой… и Таисия — на другой.

И Таисия перевешивала. Вот такая неимоверно тяжёлая конфетка.

— Ты тоже клялась, Дженера, а потом пригласила в постель моего брата, — спокойно ответил Эрер, чувствуя, как в груди развязывается узел, много лет причинявший огромную боль и не дававший двигаться дальше. — Всё, что я могу сделать — это забрать сына и воспитывать его дальше так, как считаю нужным. Но когда я говорю забрать — я имею в виду забрать навсегда. Не делить с тобой, не воспитывать вместе, не быть отцом по расписанию. Либо целиком, либо никак. Тебя я видеть не хочу. Я годами пытался добиться от тебя хоть слова, я писал тебе сотни писем, и они все оставались без ответа. Прости, но теперь уже слишком поздно. Я больше ничего к тебе не чувствую.

— Это неправда! Ты просто хочешь уязвить меня! — всхлипнула она. — И я понимаю, насколько ты зол, но я также знаю, что у тебя никого нет и не было всё это время. И мне говорили, что ты спрашивал обо мне. Я не верю, что ты вот так просто взял и разлюбил меня.

— Просто? — хмыкнул Эрер.

Он хотел добавить кое-что ещё, но подумал, что это бессмысленно. Бессмысленно даже пытаться.

Скоуэр, старый лисий сын, всегда был прав. Прошлое нужно уметь отпускать, иначе ты бесконечно будешь жить только им, а Эрер этого больше не хотел. Ещё меньше он хотел, чтобы за разговором с бывшей женой его застала невеста.

Беседа и так длилась куда дольше, чем следовало.

— Уходи, Дженера. Если захочешь отдать мне сына, то мой адрес ты знаешь. Что касается всех остальных дел — я предпочту остаться для всех вас мёртвым. Родители выбрали Гая и тебя, значит, вы и позаботитесь о них. Я больше не Дьевеж, я — Прейзер. Меня лишили права даже на имя, и я не считаю, что чем-либо обязан взамен. Чек на возмещение расходов на моё образование я прислал отцу давным-давно, и он его обналичил.

— Я несколько часов тряслась в экипаже, чтобы поговорить с тобой! Ты не можешь просто взять и выставить меня вон! — воскликнула Дженера. — Ты обязан меня защищать! Ты обещал! Ты клялся!

— Хорошо. Если ты так жаждешь защиты, я могу позаботиться о том, чтобы ближайшие годы Гай провёл в тюрьме. Это единственная защита, которую я готов тебе дать, Дженера. Но не удивляйся, если в итоге ты пойдёшь по делу о подделке височной печати соучастницей. А если ты считаешь, что ради тебя я поставлю под удар своё благополучие и стану братоубийцей, то очень сильно ошибаешься. Мне уже не девятнадцать, а ты больше не любовь всей моей жизни.

— Ты — монстр! — вспыхнула она. — Такой же монстр, как Гай!

— Что ж… Возможно. Однако мы сливы с одного дерева, и никто не заставлял тебя выбирать именно его.

В этот момент в запертую дверь попытались войти, а когда она не поддалась, в замке с треском повернулся ключ, и на пороге возник дико злой, растрёпанный Ячер. Его взгляд сфокусировался на незваной гостье, а потом перекочевал на Эрера.

— И как это понимать?

— Как то, что Дженера уже уходит.

— Прекрасно, я её провожу.

Ячер в два шага оказался рядом, подхватил бывшую одногруппницу под локоть и довольно грубо поволок на выход.

— Я запрещаю тебе появляться в моём госпитале. Следующий раз просто вышвырну тебя вон, и мне ничего за это не будет. Усекла? — зло прошипел он уже в коридоре.

— Да что ты себе позволяешь? Я — лардонья, ты не имеешь права так со мной себя вести и разговаривать!