Золотая месть - Гандольфи Саймон - Страница 6

• Предыдущая
• 6/69
• Следующая

Это была его первая операция. Сидя теперь в кокпите «Золотой девушки», он вспоминал свои ощущения: острые песчинки покалывают кисти рук, постепенно разогреваются мускулы, одеревеневшие после двух суток в седле.

Это было его первое дело. И ему так хотелось тогда вернуться назад – туда, где остались верблюды, и уехать прочь, как если бы ничего этого не было – ни тренировок, ни долгих месяцев тщательной подготовки. Все это не имело к нему ни малейшего отношения. Только указанная цель и трое сопровождающих. Ему вспоминалось, как он, тогда еще восьмилетний мальчик, промчавшись по деревянной веранде конюшен шейха, вбежал в контору. Отец сидел за столом, крытым зеленым марокканским сукном. Рядом лежал старомодный револьвер. Отец поднял голову, и Трент увидел в его глазах отчаяние и мольбу. Мальчик застыл в дверях. Он знал, что нужно сделать: просто пройти несколько шагов, броситься к отцу в объятия и выразить всю свою любовь к нему. Только и всего. А он убежал – и с тех пор никогда не мог себе этого простить. Он убежал в конюшню, забился в угол самого дальнего денника и сидел, сжавшись в комочек, чувствуя, как давит на него страшное бремя горя и вины.

Спустя полчаса после того как раздался револьверный выстрел, его разыскал здесь один из конюхов. Трент не плакал – ни тогда, ни три месяца спустя, когда его мать погибла за рулем своего старого двухместного «Ягуара». Через пятнадцать лет после смерти матери Трент проезжал по дороге, проходившей через пустыню, где это случилось. Восьмикилометровый прямой участок заканчивался крутым поворотом. Бетонная стена, о которую разбилась машина, все еще стояла в двадцати метрах от обочины дороги. «Ягуар» несся со скоростью более ста шестидесяти километров в час…

Тренту было восемь лет, когда погибла мать, и он оказался в Лондоне, в большом мрачном доме своего приемного дяди и опекуна полковника Смита. Полковник счел мальчика бесчувственным из-за того, что тот не плакал. Между ними не было сильной привязанности, но все же полковник оплатил расходы по образованию Трента, а затем завербовал его в разведывательную службу под свое начало.

Тогда, на первом задании в дюнах, Трент так и не покинул пост. Много лет спустя, расспрашивая о задачах, ставившихся его руководителями и людьми из Вашингтона, он понял, как хорошо его запрограммировали. Последним поворотным пунктом карьеры была работа в Ирландии. Полковник что-то почуял и, боясь, что Трент станет давать показания в сенатском комитете, инсценировал его убийство. Трент выжил только лишь для того, чтобы вновь появиться в Центральной Америке. Но отныне он сам превратился в охотника: устраивал ловушки полковнику и выторговывал себе право покинуть службу и начать жить гражданской жизнью.

Едва он почувствовал себя свободным от всего этого, как снова впутался в другое дело. На этот раз его завербовал старший офицер американского Управления по борьбе с наркотиками. В это время Управление охотилось за замешанным в торговле наркотиками кубинским адмиралом.

Но сейчас Трент наконец был совершенно свободен – впервые за всю свою взрослую жизнь. И именно это осознание собственной свободы заставило его вдруг снова заколебаться, вспомнив о шедшем без огней грузовом теплоходе. Здесь были пиратские воды. Все то, что он слышал от своих приятелей-яхтсменов в Пуэрто-Галера, что читал в газетах о нападениях пиратов, и все эти предупреждения об опасности для судов казались таким невероятным в наше время.

Прошло полчаса с момента, как чуть не случилось столкновение. Грузовое судно уже удалилось, вероятно, миль на десять. Трент понимал, что даже если он спустит паруса и взберется по вантам[14] на мачту, то все равно ничего не увидит – судно будет скрыто от него утренней дымкой тумана. Оно должно находиться где-то там, на западе, где высятся темно-лиловые пики Палавана и Балабака. «В этом нет ни необходимости, ни смысла», – думал Трент, сидя на верхней распорке мачты и озирая горизонт в бинокль. Лучи восходящего солнца золотили разрывы между белесыми клубами тумана, и вода журча бежала между корпусами катамарана. Воздух охладился за ночь, и свежий бриз приносил запах моря.

Если бы море было неспокойно и дул сильный ветер, это, возможно, побудило бы его к действию. Но вокруг царили мир и тишина, и вовсе не хотелось принимать никаких самостоятельных решений, как в те годы, когда он лишь подчинялся приказам, не неся никакой персональной ответственности за свои действия.

Но теперь-то он был свободен, и у него не было никаких оправданий.

Туман рассеялся, но расстояние до берега было еще слишком велико, и он все равно не смог бы рассмотреть судно на фоне приближающегося острова. Трент спустился с мачты и, зайдя в кают-компанию, стал изучать положение судна на карте. Он подумал было вызвать береговую охрану, но многолетний опыт подсказывал ему, что не стоит передавать по радио свое имя, название судна и его координаты. У него была целая неделя, а до берега – всего час ходу. Он вернулся на палубу в нерешительности, еще и еще раз твердя себе, что ему нет никакого дела до этого судна, что скорее всего ничего там не случилось, а если даже и случилось, то вряд ли что-нибудь можно сделать. Он все еще был в нерешительности, даже когда поднимал паруса. Но.., в конце концов, всего лишь один час – небольшая потеря времени, а он таким образом успокоит свою совесть. Итак, паруса раздулись, и Трент направил «Золотую девушку» по новому курсу.

Сэр Филип проснулся от пронзительного телефонного звонка. Телефон находился в кабинете – сэр Филип считал неприличным руководить бизнесом, лежа в кровати. Он нащупал на тумбочке возле постели очки и взглянул на карманные часы – было 6.20. Он всунул ноги в ковровые шлепанцы и натянул шелковый халат. Никто не дал бы сэру Филипу семьдесят лет. Это был невысокий, очень стройный человек, всегда державшийся подчеркнуто прямо. По дороге в кабинет он ненадолго задержался в ванной комнате, промыл глаза холодной водой и пригладил гребешком волосы.

На низком столике в кабинете стояли старомодный телефонный аппарат с корпусом из черного бакелита[15] и факс. Номера телефона и факса не значились в справочнике и были известны только десятку главных служащих фирмы. В такой ранний час ему могли звонить только по очень срочному делу. Сэр Филип присел в кресло и взял трубку.

Звонил главный управляющий по делам судоходства:

– Это я, мистер Чинь, сэр Филип. В шесть ноль-ноль «Цай Джен» не вышел на связь и не передал своих координат. Мы не можем установить с ним контакт.

Шесть часов с момента последней связи. Если пароход шел со скоростью четырнадцать узлов, радиус поисков должен составить 84 морских мили. Накинем еще полчаса, пока начнется воздушная разведка. Начальные этапы операции изложены в инструкциях компании, и отчет должен лежать на столе сэра Филипа в 9.00.

Финансовый магнат представил себе, как нарастала тревога в его морской конторе и как наконец было принято решение разбудить престарелого шефа. При дворе маньчжурских императоров излюбленным наказанием для гонцов, приносивших плохие вести, была смертная казнь. Сэр Филип мысленно вообразил, как жена Чиня в эту минуту сжимает руку мужа или гладит его по колену.

– Спасибо, мистер Чинь. Очень любезно с вашей стороны, что вы позвонили. Боюсь, мы разбудили вашу жену.

Положив трубку, сэр Филип взял записную книжку и карандаш с выдвижным грифелем и уже собирался что-то писать, как вдруг понял, что писать ему нечего, – он уже заранее знал, что произошло с его судном и с его внучкой. Разумеется, ему были неизвестны подробности, но причину и виновников этого дела он знал.

Сэр Ли нажал на встроенную в пол кнопку – зажглась лампочка, освещавшая панно XVI века флорентийской школы, на котором была изображена молоденькая девушка. Обычно ему хватало нескольких минут созерцания этого шедевра для восстановления сил, но сегодня потребовался более сильный заряд. Он подошел к высокому французскому окну и стал смотреть на свои пакгаузы. Когда-то, в начале его карьеры, такие помещения назывались факториями, но это было давно в Макао.

• Предыдущая
• 6/69
• Следующая