Воронцов. Перезагрузка. Книга 4 (СИ) - Тарасов Ник - Страница 8

В конце службы, когда прихожане уже готовились расходиться, батюшка поднял руку, призывая к вниманию, и звучным голосом произнес:

— Братья и сестры! Имею радость огласить о намерении вступить в законный брак боярина Егора Андреевича с боярыней Марией Фоминичной. Кто знает о препятствиях к сему союзу, пусть объявит ныне или молчит вовеки.

Машка вздрогнула и подняла голову, явно не сразу осознав, что речь идет о ней. Боярыня Мария Фоминична — это звучало так чуждо и в то же время так… правильно. В её глазах мелькнуло удивление, потом смущение, и наконец, она выпрямилась, приняв на себя новую роль с тем достоинством, которое, казалось, было у неё в крови.

Собор наполнился шепотками, перешептываниями, но никто не выступил вперед с возражениями. Я уловил несколько фраз: «Боярыня-то в милости у губернатора», «Егор Андреевич издалека прибыл, говорят, с царевым поручением». Но все это были лишь отголоски мирской суеты, не нарушающие святости момента.

Батюшка благословил нас, коснувшись наших склоненных голов, и объявил, что венчание состоится через неделю, после положенных оглашений. Мы поклонились и медленно пошли к выходу, провожаемые взглядами всего прихода. Маша шла с высоко поднятой головой, каждым движением являя благородство, о котором сама не подозревала. В этот момент она и вправду была боярыней — не по происхождению, а по сути своей натуры.

У выхода из собора нас обступили люди — кто-то с поздравлениями, кто-то с любопытством, но все с уважением. Машка принимала добрые слова с улыбкой, благодарила каждого, и я видел, как менялось её лицо — от настороженности к светлой радости. Она словно расцветала под лучами этого нового признания, становясь еще прекраснее.

Уходя из церкви, пробираясь через толпу прихожан, я чуть ли не лоб в лоб столкнулся с тем самым моим соглядатаем. Он стоял у колонны, прислонившись к ней плечом с небрежностью человека, привыкшего чувствовать себя хозяином положения. Сегодня на нем был добротный сюртук темно-зеленого цвета, шляпа с узкими полями и перчатки из тонкой кожи. Шрам на щеке, о котором говорили Фома и Захар, при дневном свете казался еще заметнее — бледная полоса рассекала лицо от уха до подбородка.

Наши взгляды встретились, и на этот раз я не стал отворачиваться или делать вид, что не заметил. Напротив, я подошел прямо к нему, оставив Машку беседовать с какой-то пожилой дамой.

— У вас какой-то вопрос ко мне, любезнейший? — спросил я, глядя ему прямо в глаза.

Он не смутился и не отступил. Напротив, в его взгляде мелькнуло что-то похожее на одобрение, словно я прошел какое-то испытание, обратившись к нему напрямую.

— Нет, простите, что помешал вам, пока нету, — ответил он с легким поклоном. Голос у него был глубокий, с хрипотцой, как у человека, привыкшего отдавать приказы. — Всего лишь присутствовал на службе, как и вы, боярин.

В его тоне не было ни насмешки, ни угрозы, но я почувствовал, что за этой вежливостью скрывается нечто большее. Он знал, кто я, и, следил за мной не первый день. Зачем? По чьему приказу? Этот человек не был похож на обычного соглядатая или наемного убийцу — в нем чувствовалась сила и уверенность человека, привыкшего действовать самостоятельно.

Мы смотрели друг на друга еще несколько мгновений, потом он снова слегка поклонился и, обойдя меня, растворился в толпе прихожан. Я проводил его взглядом, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Этот человек был опасен, в этом не было сомнений. Но чем именно? И кто он такой?

Машка подошла ко мне и взяла под руку, возвращая к реальности.

— Кто это был? — спросила она, глядя в ту сторону, куда ушел незнакомец.

— Не знаю, — честно ответил я. — Но, думаю, скоро узнаю.

Мы вышли на паперть, залитую ярким утренним солнцем. Вокруг шумел город, спешили по своим делам люди, где-то вдалеке снова зазвонили колокола. Обычный день, почти такой же, как вчера. Но что-то изменилось — и дело было не только в официальном оглашении наших намерений. Я чувствовал, что вступаю в игру, правил которой пока не знаю. И странный человек со шрамом был лишь первым предвестником грядущих перемен.

На следующий день, проходя по ярмарке с Машей, я заметил суету у лавок с текстилем. Торговцы зазывали покупателей, размахивая яркими отрезами ткани, словно флагами. Машка то и дело останавливалась, разглядывая безделушки и ленты, а я терпеливо ждал, наслаждаясь её детской радостью от этой пёстрой круговерти.

— Гляди, какие сережки! — воскликнула она, замерев у лотка ювелира.

Я уже собирался предложить ей купить приглянувшуюся вещицу, как заметил знакомую фигуру, пробирающуюся сквозь толпу. Один из тех мужиков, которые присутствовали при продаже досок, когда Игорь Савельич хотел у нас всё скупить, но те вмешались в торг. Широкоплечий, с окладистой бородой и прищуренным хитрым взглядом, он целенаправленно двигался в нашу сторону, расталкивая зевак локтями.

— Егор Андреевич, — обратился он ко мне, слегка запыхавшись, — разрешите словечко.

Машка вопросительно взглянула на меня, но я кивнул ей, мол, подожди минутку, и отошел с мужиком в сторону от оживленного прохода.

— Я бы хотел всё же вам предложить более выгодное предложение, нежели Игорь Савельич, — начал он без предисловий, понизив голос и оглянувшись по сторонам, словно боясь, что нас подслушают. — Я готов скупать у вас все доски при условии, что с Игорем Савельичем вы прекратите все дальнейшие торги.

Я задумался, сделал вид, что меня это заинтересовало, даже почесал подбородок для пущей убедительности. Краем глаза я заметил, как Машка, делая вид, что рассматривает товары у ближайшего лотка, внимательно наблюдает за нами.

— А цена? — спросил я, выигрывая время. — Сколько готовы предложить?

— На пятак больше за штуку, чем Игорь Савельич, — быстро ответил мужик, и я заметил, как дёрнулся его левый глаз. Врал, наверняка врал и собирался обмануть, едва заключим сделку.

Я медленно покачал головой, делая серьезное лицо.

— Вы знаете, так дела не делаются, — сказал я наконец, твердо глядя ему в глаза. — Игорь Савельич уважаемый купец, и, раз я с ним веду дела, то перекуп решать вам нужно с ним, а не со мной.

Мужик явно не ожидал отказа. Его лицо на мгновение исказила гримаса досады, но он быстро совладал с собой и натянул на физиономию деланную улыбку.

— Принципиальный вы человек, Егор Андреевич, — протянул он, слегка задумавшись, а потом кивнул. — С вами приятно иметь дело.

И, еще раз кивнув, ушел, протискиваясь сквозь толпу и бормоча что-то себе под нос. Я смотрел ему вслед, размышляя, не наживаю ли я себе нового врага.

— Что он хотел? — спросила Машка, подходя ко мне и беря под руку.

— Перекупить наши доски, — ответил я, возвращаясь мыслями к ярмарке и её звонкому многоголосью. — Но я отказал.

— Правильно, — она сжала мою руку. — У меня от него мурашки по коже. Что-то в нём… нечистое.

Мы продолжили прогулку по ярмарке, покупая мелочи для будущего хозяйства и лакомства для себя. Машка торговалась с купцами так задорно и умело, что даже прожжённые торгаши качали головами с уважением, уступая ей. А я любовался ею, такой живой и настоящей среди этой сутолоки, и думал, что скоро она станет моей женой.

А через несколько дней в таверну вошёл радостный Фома с женой. Мы как раз с Машкой спускались вниз, планируя пойти забрать готовое платье. Я заметил их первым и тронул Машку за локоть.

— Глянь-ка, кто пожаловал, — шепнул я ей.

— Маменька! — крикнула Машка и кинулась ей на шею, обнимая с такой силой, что бедная Пелагея чуть не выронила узелок, который держала в руках.

Я же степенно подошел к Фоме, протягивая руку.

— Рад видеть вас в добром здравии, — сказал я, пожимая его руку.

— И мы не чаяли так скоро свидеться, — усмехнулся Фома, пожимая мою руку. — Да вот, дела быстрее сладились, чем думали.

Я кивнул Пелагее, которая наконец высвободилась из объятий дочери.

— Здравствуйте, — поздоровался я.

— И вам здравия, Егор Андреевич, — ответила Пелагея.