Воронцов. Перезагрузка. Книга 4 (СИ) - Тарасов Ник - Страница 22

— Колдовство какое, Егор Андреевич?

Я едва сдержал смешок. Вот как объяснить необразованному крестьянину, что в ивовой коре содержится салицилат — природный аспирин, который снимает боль, жар и воспаление? Да ещё так, чтобы не прослыть колдуном, которого потом при первой же эпидемии могут и на вилы поднять?

— Да нет, наука восточная, — ответил я, напустив на себя важный вид.

А что мне было ещё отвечать⁈ Не рассказывать же ему о салициловой кислоте и её производных, о которых он в жизни не слышал и не поймёт. Восточная медицина звучала для него загадочно, но не так пугающе, как колдовство.

— Ладно, — сказал я, меняя тему, — пошли хоть кроликов покажешь, а то ж и не видел.

Степан заметно приободрился, видимо, рад был перейти от непонятных ему материй к чему-то конкретному и привычному. Он повёл меня за сараи, где под навесом стояли деревянные клетки.

Степан подвел меня к клеткам, там каждая мамка с крольчатами в отдельном отсеке была, и кролики уже сами по-тихоньку возле крольчихи копошились. Серые, белые, пятнистые — настоящее кроличье царство. Крольчата, ещё совсем маленькие, розовые, как новорождённые мышата, копошились в гнезде из сена и шерсти, которое заботливая мать устроила в углу клетки.

Я разглядывал пушистое хозяйство. Хорошее дело — кролики. Неприхотливые, плодовитые, и мясо вкусное, нежное. К зиме будет у нас и мясо, и шкурки на шапки и воротники.

— Кстати, как там телёнок? — спросил я, вспомнив о недавнем приплоде у купленой коровы.

— Да подросла уже, бегает, бодается, — ответил он, и в голосе его слышалась та же гордость, что и при разговоре о кроликах.

— Ну хорошо, — кивнул я, довольный увиденным. — Смотри, Степан, ещё дело к тебе.

Он весь подобрался, словно готовясь к приказу:

— Слушаю, барин.

— Думаю, через пару часов должен Митяй с Гришкой вернуться и рыбы принесут не меньше корзины, — сказал я, прикидывая в уме, сколько может в этот раз Митяй принести рыбы. — Ты засоли, а вечером закоптим. Да часть бабам отдай — пусть уху сделают.

Степан кивнул, принимая к сведению распоряжение. Лицо его оставалось серьёзным, но я видел, что он доволен.

Я осмотрелся вокруг. День выдался ясный, тёплый, но не жаркий. Самое время проверить, как там картошка поживает. Урожай в этом году обещал быть хорошим — дожди шли вовремя, не слишком обильные, но регулярные, земля напиталась влагой как следует.

— Бери лопату, — сказал я Степану, — пошли попробуем картошку подкопать, вдруг молодая уже готовая.

Глаза Степана загорелись. Он метнулся за лопатой — только пятки сверкнули — и через минуту уже вернулся, держа инструмент как знамя. Мы пошли к участку, где росла картошка. Зелёная ботва поднималась высоко, почти по колено, густая и сочная — верный признак хорошего урожая.

— Которую ты самой первой сажал? — спросил я его, оглядывая поле.

Тот указал на ближний к нам ряд, где ботва была особенно мощной:

— Вот эту, Егор Андреевич.

Я кивнул и, взяв лопату, аккуратно подкопал куст, стараясь не повредить корни. Земля поддавалась легко, была рыхлой и влажной — в самый раз.

Там было восемь картошек. Три из них были как горох, а вот пять штучек уже хорошие — две как редиски и три как куриное яйцо. Я поднял одну, протёр о рукав и внимательно осмотрел. Кожица тонкая, нежная, светло-коричневая, без изъянов и пятен.

— Отлично! — воскликнул я, чувствуя, как что-то тёплое разливается в груди. Есть особая радость в том, чтобы своими руками вырастить урожай, извлечь из земли плоды своего труда.

— Выбирай картошку, — сказал я Степану, протягивая ему небольшую корзинку, которую он предусмотрительно прихватил с собой.

А сам на одном дыхании прошел десяток рядков, аккуратно подкапывая каждый второй или третий куст, чтобы не истощить весь урожай раньше времени. Степан шёл за мной, собирая в корзину клубни, которые я извлекал из земли.

Картошка была одна к одной — крепкая, здоровая, без червоточин и гнили. Такую и варить приятно, и печь хорошо, и в супе она не разваливается. Получилась почти полная корзина — больше, чем я ожидал.

— Вот так ужин будет, — подумал я вслух, представляя, как аппетитно запахнет на весь дом молодая картошка, сваренная с укропом и сдобренная свежим маслом.

Степан смотрел на корзину с таким выражением лица, словно это было не овощное, а золотое сокровище. Впрочем, для крестьянина хороший урожай и есть настоящее богатство.

— Ступай теперь, — сказал я, отнеси ко мне во двор. — А я ещё по хозяйству пройдусь, посмотрю, что к осени готовить надо.

Степан поклонился, и пошёл, осторожно неся корзину с драгоценным грузом. Я проводил его взглядом, улыбаясь своим мыслям.

Вот так ужин будет, подумал я снова. И не только ужин — вся осень и зима будут сытыми, если судить по этим первым плодам. А там, глядишь, и до весны дотянем без особых лишений.

В итоге, отнесли Машеньке картошку. Корзина была не тяжёлая, но объёмная. Степан тащил её через всю деревню, как какой-то трофей, добытый в бою. Машенька выскочила на крыльцо, заслышав скрип калитки, русая коса подпрыгивала в такт шагам. Глаза её, ясные, сразу уставились на корзину.

— Дядя Степан! — всплеснула она руками. — Что это вы принесли?

— Картошка, Машенька, — ответил он, сгружая корзину у крыльца. — Из нового урожая.

Я сказал ей, чтоб она позвала маменьку и вместе отварили к вечеру картошечку. Та удивилась, что картошка такая мелкая, но сказал, что зато будет волшебно вкусная.

— Маменька! — закричала Машенька, обернувшись к избе. — Дядя Степан картошки принёс!

На пороге показалась неожиданно Пелагея, вытирая руки о передник. Лицо у неё было усталое, в тонких морщинках, но глаза — точь-в-точь как у дочки — смотрели приветливо.

— Спасибо, Степан, — поклонилась она.

— Дак барину спасибо!

Машенька уже копошилась в корзине, перебирая картофелины.

— Когда отварите, потом растопите сало и обжарьте лук репчатый, а потом туда добавьте уже отваренную картошечку, обжарьте, до румяной корочки, — сказал я, неожиданно почувствовав, как в животе заурчало от одной мысли о таком ужине.

Стоило представить, как шкворчит сало на сковороде, как золотится лучок, как покрывается хрустящей корочкой картошка, и слюнки потекли.

Обе слушали с открытыми ртами, но сказали, что так и сделают.

Машенька помахала мне рукой, и я вышел со двора, прикрыв за собой скрипучую калитку.

Не успел я и десяти шагов отойти, как навстречу попался Фома.

— Здравствуйте, Егор Андреевич, — кивнул он, подходя ко мне.

— И тебе не хворать, Фома, — ответил я. — Куда путь держишь?

Тот шел к Прасковье — оказывается, он продолжает учить детишек грамоте и счету. Фома взял на себя обучение детей. Собирал их по избам, учил читать, писать, цифры складывать. Делал это безвозмездно, из одной только любви к просвещению.

— К Прасковье иду, занятие с детворой сегодня будет. Буквы будем разучивать.

Я отдельно поблагодарил за эти начинания — мол, ученье свет. Сказал, что пусть подрастающее поколение будет образованное — может, и пригодится, кто в город подастся.

Фома при этом очень удивился, но ничего не сказал, лишь кивнул.

Только я хотел было пойти на лесопилку, как прибежал мальчишка:

— Барин, барин! — закричал он ещё издали, размахивая руками. — К нам обоз идёт!

Обоз! Наконец-то!

Из-за леса выехал обоз. Десяток телег, а вокруг еще человек семь верховых. Я стоял на крыльце и, приложив ладонь ко лбу козырьком, вглядывался вдаль. День выдался жаркий, и раскаленный воздух колебался над дорогой, искажая очертания приближающегося каравана.

— Никак Игорь Савельевич пожаловал? — подошедший Степан тоже всматривался в дорогу, прищурившись от яркого солнца.

— Похоже на то, — кивнул я. — Вовремя. А то доски уже девать некуда, того и гляди, придется новый амбар строить для хранения.

Степан усмехнулся в бороду: