Воронцов. Перезагрузка. Книга 5 (СИ) - Тарасов Ник - Страница 21

— Нет, не так! — не сдавался Степан. — Смотри, язык к нёбу: «Р-р-р-р»!

Теперь они оба рычали, как два медведя, к вящему удовольствию собравшихся. Мужики ухмылялись, бабы прятали улыбки в рукава, а дети, крутившиеся рядом, и вовсе покатывались со смеху.

— Р-р-р-ыба! — гаркнул Степан, тыкая пальцем в копчёный деликатес.

— Гр-р-рыба! — старательно повторил Ричард, и на этот раз звук вышел почти правильным, что вызвало одобрительные возгласы со всех сторон.

Степану, видать, понравилось это дело, и вскоре они с Ричардом были потеряны для общего застолья. Уединились вдвоём в сторонке стола, где, судя по мимике и жестам, было видно, что Степан проводит настоящий ликбез. Он показывал англичанину то ложку, то скамью, то стол, то дерево, то избу… Ричард старательно повторял, иногда коверкая слова до неузнаваемости, но не сдаваясь.

— Ло-ш-ка, — чеканил Степан, поднимая деревянную ложку на уровень глаз.

— Лож-ка, — повторял Ричард, глядя на предмет с таким вниманием, словно это была по меньшей мере золотая корона.

— Не «лож-ка», а «ло-ш-ка»! — настаивал Степан. — «Ш», как шипит змея: «Ш-ш-ш»!

И вот уже они шипели друг на друга, как два рассерженных гуся, а потом снова переходили на рычание, отрабатывая «р» в слове «дерево».

— Нет, ты гляди, Егор Андреич, — толкнул меня в бок Фома, сидевший слева. — Степан-то наш, гляди как разошёлся! Прямо учитель заправский!

— Да уж, — усмехнулся я. — Того и гляди, у тебя хлеб отобьёт. Будет у нас Степан-грамотей вместо Фомы-книжника.

Фома добродушно хмыкнул, не обидевшись на шутку:

— Да пусть учит, коли охота есть. Мне-то что, жалко что ли? Глядишь, и англичанин к зиме по-нашему говорить будет, как миленький.

А тем временем урок продолжался, становясь всё более оживлённым.

— Яб-ло-ко! — Степан указывал на висящие над нами плоды.

— Яб-ло-ко, — послушно повторял Ричард.

— Мо-ло-ко! — Степан показывал на кувшин.

— Мо-ло-ко, — эхом отзывался англичанин.

— Хо-ро-шо! — одобрительно кивал Степан.

— Хо-ро-шо, — радостно улыбался Ричард, явно довольный своими успехами.

— Степан, хватит над человеком измываться, — сказал я, когда стал замечать, что все посмеиваются над происходящим. — Давайте лучше поедим спокойно.

— Да я же просто слова ему показываю где и что, — возразил Степан.

— Ну да, только как бы твой ученик к утру языка не лишился, — усмехнулся я. — Такими темпами он его узлом завяжет.

Но Ричард, кажется, был полон энтузиазма и готов продолжать урок хоть до утра. Он внимательно слушал Степана, повторял за ним слова, пытался составлять простые фразы. Конечно, выходило коряво, но, в общем-то, — весьма неплохо.

— Я… есть… очень… рад, — старательно выговаривал он, глядя на меня. — Россия… хороший… Люди… добрый.

— И правда, схватывает на лету, — заметил Фома. — Глядишь, к Рождеству уже сказки русские читать будет.

— Ну, до сказок ещё далеко, — ответил я. — Но базовый словарь вполне может освоить, если так дело пойдёт. Дай Бог, языковой барьер устранится быстро, — подумал я, глядя на это представление.

Машка, сидевшая рядом со мной, тихонько засмеялась:

— Гляди, Егорушка, чисто дети малые! А ведь Степан-то наш, какой важный стал — прямо учитель! Никогда б не подумала, что он так любит людей учить.

— В каждом человеке дремлют таланты, — ответил я. — Иногда нужен только повод, чтобы они проявились.

Ужин тем временем подходил к концу. Рыба была съедена подчистую, картошки тоже не осталось. Стемнело, и Анфиса зажгла несколько свечей, расставив их по столу.

Ричард, сделав паузу в изучении русского языка, повернулся ко мне и сказал уже по-английски:

— Знаете, мистер Егор, у вас удивительные люди. Я много где бывал — в Италии, Франции, Турции… Но такого гостеприимства, такой… душевности, что ли, не встречал нигде.

Я перевёл его слова Степану и остальным. Мужики довольно закивали, а бабы зарделись от похвалы.

— Скажите ему, Егор Андреич, — отозвался Степан, — что мы всегда рады гостям. Особливо таким, что уважение выказывают и язык наш учить хотят.

Я перевёл и эти слова. Ричард выслушал внимательно, а потом, к всеобщему изумлению, медленно, но довольно чётко произнёс по-русски:

— Спа-си-бо… за… хлеб-соль. Я… очень… рад… быть… здесь.

Мужики одобрительно загудели, а кто-то даже начал аплодировать. Ричард, явно довольный произведённым эффектом, скромно улыбался.

— Вот это да! — восхитился Фома.

— Видать, способный, — согласился я. — Или Степан — хороший учитель. — Все вокруг засмеялись.

Степан же от похвалы аж приосанился, выпятив грудь.

Ужин завершился, когда уже первые звезды появились на небосклоне.

Утром же я проснулся как будто на свет родился. О боли в мышцах и спине даже не вспомнил. Потянулся всем телом, с удовольствием ощущая, как легко и свободно двигаются руки и ноги. Ни единого намёка на вчерашние мучения! Вот за это Ричарду отдельное спасибо, подумал я.

Пока я потягивался и радовался ощущениям в теле, увидел, что к нам семенила Анфиса.

Заметив меня во дворе, она приостановилась на мгновение, словно не ожидала увидеть барина в такую рань, потом заторопилась, подошла ближе к сеням и низко поклонилась.

— Доброе утро, Егор Андреевич, — проговорила она. — Что это вы в такую рань проснулись? Солнце едва встало.

Я все не мог перестать потягиваться, наслаждаясь свободой движений после вчерашней скованности. Радость от возвращения гибкости и силы была настолько велика, что я, как мальчишка, пробовал то одно, то другое движение, проверяя, не вернется ли боль.

— Да, вот выспался, — ответил я, слегка зевая для убедительности. — Да и Ричард вчера тело моё отремонтировал, вот не болит, радуюсь этому.

— Как это отремонтировал? — спросила она, и в голосе её прозвучала смесь любопытства и подозрительности. — Не колдовством ли каким басурманским?

Я рассмеялся, вспомнив, как и Машка крестилась при упоминании о «колдовстве» Ричарда.

— Нет, Анфиса, никакого колдовства. Просто у него свои способы лечения есть. Руками помял, где болело, в нужных местах нажал — и все как рукой сняло. Я теперь как новенький!

Анфиса покачала головой, но не стала развивать тему дальше. Вместо этого она деловито произнесла:

— Сейчас я, Егор Андреевич, быстренько завтрак приготовлю, сейчас позавтракаете, — и проскользнула мимо меня в дом, где уже хлопотала Машка.

— Ну хорошо, — ответил я ей вслед, а сам пошёл к колодцу, решив, что после ночи и перед завтраком неплохо бы освежиться.

Я опустил ведро, слушая, как оно стукнулось о водную гладь, потом медленно наполнилось и потяжелело. Поднимая ведро, достал воды, зачерпнул пригоршней и умылся.

— Хорошо-то как! — выдохнул я, чувствуя, как холодная вода окончательно прогоняет остатки сна, освежает кожу, бодрит.

Капли стекали по лицу, по шее, попадали за ворот рубахи, вызывая приятную дрожь. Я умылся еще раз, потом еще, фыркая и отплевываясь, как мальчишка. Странное дело — в прошлой жизни я бы ни за что не стал умываться ледяной водой из колодца, предпочитая горячий душ или хотя бы теплую воду из-под крана. А здесь… здесь все было иначе.

После завтрака я вышел на крыльцо, собираясь отправиться проверить, как идут работы в кузнице, но не успел сделать и шага, как увидел бегущего ко мне Петьку. Он несся со всех ног, размахивая руками, и на лице его сияла такая счастливая улыбка, что невольно улыбнулся и я.

— Егор Андреевич! Егор Андреевич! — кричал он еще издали, и голос его звенел от возбуждения.

Наконец он добежал до крыльца, остановился, переводя дух, весь довольный, сияет, как самовар начищенный.

— Ты чего счастливый-то такой, Петька? — спросил я, глядя на его раскрасневшееся от бега лицо.

А тот, не говоря ни слова, достаёт аккуратно перемотанные в тряпицу два фарфоровых блюдца, показывает, словно величайшее сокровище: