Дикий дождь (ЛП) - Фихан Кристин - Страница 39

Когда он всего лишь потянул за чувствительный от его ласк сосок, её тело выгнулось в приступе нового оргазма. Он был всё ещё глубоко внутри неё и чувствовал, как нежные, словно бархат, стенки плотно сжимаются вокруг него, обостряя его собственное удовольствие.

Она убрала пальцы с бедра и отправила их выше, обводя множество рубцов, покрывающих его спину.

— А эти?

Рио стал абсолютно неподвижен. Даже его дыхание застыло в лёгких. Пропустил удар сердца, вслушиваясь в её выдохи-вздохи. Затем медленно поднял голову и посмотрел ей в глаза.

— Эти шрамы я получил от нескольких стычек с большой кошкой.

Её тёмные глаза вглядывались в его лицо. Он наблюдал за тем, как она обдумывала сказанное им и принимала его ответ.

— Такая же кошка, как этой ночью. Огромный леопард. И это был не Фриц или Франц.

— Нет, не Фриц и не Франц, — согласился он. С большой осторожностью он вышел из неё, освобождая её тело от своей тяжести и откатываясь в сторону. Он молча лежал и смотрел в потолок. — Это был очень большой, взрослый самец леопарда.

Рейчел ощутила в нём спокойствие. Ожидание. Было что-то, что он должен был ей рассказать, но он явно не горел этим желанием. Потянувшись к его руке, она сплела их пальцы.

— Ты никогда не замечал, насколько проще говорить в темноте о тех вещах, которые должны быть сказаны, но о которых ты бы предпочёл умолчать? — она сжала его руку. — Ты понимаешь, что что-то должен мне рассказать, так расскажи и покончи с этим, — она застыла в ожидании, сердце ускорило ритм. Перед её глазами появился кадр, в котором искажается его лицо, глаза горят жутким светом, вырастает мех и зубы. Чем дольше она лежала в темноте и ждала, тем сильнее становился её страх.

— Я убил человека, — сказал он тихо, его голос был настолько низким, что она едва его слышала. В его словах звучала боль, как от открытой раны, но он был решителен в своей уродливой исповеди.

На мгновение она перестала дышать. Это были последние слова, которые она ожидала услышать. Последние слова, которые она ожидала услышать от такого человека, как Рио. Они не вязались с человеком, у которого на первом месте стояла забота о двух маленьких леопардах. Они не вязались с мужчиной, который ставил заботу о ней на первое место.

— Рио, защищать себя или кого-то другого от таких людей, как Томас, это не убийство.

— Это была не самооборона. С моими навыками у него не было ни единого шанса. Я специально охотился на него, а потом казнил. Эта не была казнь с разрешения правительства или моего народа, мои люди не одобряли моих действий. Хотелось бы мне сказать тебе, что я сожалею, но это не так, — он повернул к ней голову. — Может, поэтому я не могу себя простить. И именно поэтому я живу изолированно от своего народа.

Казалось, тяжесть, свалившаяся ей на грудь, раздавит её.

— Тебя арестовали и предъявили обвинение?

— Я предстал перед судом старейшин, да. У нас есть собственный свод законов и суд. Меня обвинили в убийстве. И я не отрицал этого. Как я мог?

Закрыв глаза, Рейчел пыталась отгородиться от его слов. Убийство. Убийство. «Я охотился и казнил его». Слова эхом раздавались в её голове. Но тут, словно неоновая вывеска, в её голове мелькнула мысль.

— Но это бессмысленно, — пробормотала она вслух. — Убийство не вяжется с твоей личностью. Рио, которого я знаю, так бы не поступил.

— Нет? — спросил он, словно забавляясь, с каким-то искажённым чувством юмора, саркастически, насмешливо. Она вздрогнула. — Ты бы удивилась, узнав, на что я способен, Рейчел.

— Тебя посадили в тюрьму?

— В каком-то смысле. Меня изгнали. Мне запретили жить среди моего народа. Я не оспариваю мудрость старейшин. Я один, но не одинок. Даже когда я жил среди них, всегда держался особняком. Мой вид не смог бы выжить взаперти. Есть только два вида наказания за преступление вроде моего — смерть или изгнание. Я был изгнан. Мои люди не видятся со мной или просто не признают моего существования. Ну, кроме тех, с кем я работаю.

Рейчел вслушивалась в его голос. В нём не было ни капли жалости к себе. Или призыва к состраданию. Рио просто констатировал факт. Он совершил преступление, принял наказание и жил в соответствии с ним. Очень медленно она выдохнула, изо всех сил стараясь не судить слишком быстро. Она всё ещё не видела в этом смысла.

— Не хочешь поведать мне, почему ты убил его?

— Какие бы ни были причины, они не достаточно хороши, чтобы лишить жизни другое живое существо. И месть одна из них. Я знаю это слишком хорошо. Меня учили этому. И я знал это, когда вышел на охоту. Я даже не дал ему шанса взять в руки оружие, чтобы он имел хоть какое-то подобие самообороны. Это была хладнокровная и простая казнь.

— Это то, о чем ты думал, когда убивал его?

Между ними повисло молчание. Большим пальцем он скользнул по её ладони.

— Меня никто и никогда не спрашивал об этом. Нет, конечно, нет. Я не рассматривал его убийство с этой точки зрения, и всё же я знал, что, когда вернусь и признаюсь в содеянном, совет либо приговорит меня к смерти, либо изгонит.

Рейчел помотала головой, казалось, она запуталось ещё больше.

— Ты охотился на этого человека, убил его, а потом вернулся и признался во всем этом?

— Конечно. Я бы не стал стараться скрыть подобное.

— Почему ты не ушёл, не уехал в другую страну?

— Тогда я жил в стороне от леса, от своего народа, и знал, что мне придётся сделать это один раз и никогда больше. Я сам выбрал такую жизнь. Это то самое место, которому я принадлежу. Также я знал, что должен буду предстать перед советом, когда решил отомстить, и, тем не менее, не отступился. Я не мог ничего с собой поделать. И я всё ещё не жалею о том, что убил его.

— Что он тебе сделал?

— Он убил мою мать, — его голос сделался грубым. Он откашлялся. — Она бегала, так же, как это делаю я по ночам, он последовал за ней и застрелил. Я услышал выстрел и уже знал, что произошло. Нас разделяло некоторое расстояние, и к тому моменту, когда я прибыл, было уже поздно, — неожиданно он отпустил её руку и вскочил. Он зашагал по комнате, по кухне, создавалось впечатление, что это движение — единственное, что может удержать его от срыва.

— Я не оправдываю себя, я отлично понимал, что делаю, когда лишал его жизни.

— Ради Бога, Рио, он же убил твою мать! Должно быть, ты сходил с ума от горя!

Он повернулся и посмотрел на неё, прислонившись бедром к раковине.

— Это не вся история, конечно, нет... Ты никогда не спрашивала меня о моих людях. Никогда не спрашивала, почему наши законы отличаются от человеческих.

Она медленно села и расправила края рубашки, пытаясь неуклюже застегнуть пуговицы. Внезапно она почувствовала себя уязвимой, лежа на кровати почти без одежды и с его запахом, который проник в каждую пору её тела.

— Я абсолютно уверена, что Ким и Тама живут по законам своего племени. Мы всё живём в соответствии с законами, которые устанавливает наше правительство, но в чем я не уверена, так это в том, что правительству вряд ли известно, что здесь происходит. Очевидно, большинство племён, живущих в этой стране, сами справляются со своими бедами, — она старалась говорить спокойно с ничего не выражающим лицом. Им бы не стало легче от того, что она вдруг стала очень сильно бояться.

Рио передвинулся. Это было совсем незаметное, едва уловимое движение, но в нём отчётливо проскользнуло нечто кошачье. Гибко, словно текучая вода, он переместил своё тело, а затем встал совершенно неподвижно. Глаза расширились, поменяв цвет с ярко-зелёного на желто-зеленый. Взгляд стал словно мрамор: остекленевшим, жутким, пристальным, немигающим. Отблески красного пламени добавили ему зловещее и животное выражение. Он склонил голову набок, словно прислушиваясь.

— Я слышу биение твоего сердца, Рейчел, оно бьётся слишком быстро. Ты не сможешь скрыть от меня свой страх. У него есть звук. Запах. Он проявляется при каждом твоём вздохе. В каждом стуке твоего сердца, — и это его убивало. Он позволил ей забраться под свою кожу. Всё это время он чувствовал, что должен рассказать ей правду о себе. Что-то произошло в её жизни, что-то, что глубоко травмировало её. Она видела жестокость и жила с ней, вот почему, как он догадался, и пыталась убежать. Он обязан был сказать ей правду, показать её ей, в противном случае он бы просто возненавидел себя. Однако теперь у него разрывалось сердце, и ярость, которая в любой момент могла вырваться из него, не давала ему свободно вздохнуть.