Жена двух генералов драконов (СИ) - Юраш Кристина - Страница 4

Я резко села на кровати, сердце замерло, как будто остановилось. Я замерла, прислушиваясь, пытаясь понять, не показалось ли мне. Но нет, музыка звучала отчётливо. Она была такой нежной и печальной, что я не могла не поддаться её чарам.

Я встала с кровати и, не задумываясь, направилась к окну. Луна освещала сад, но я не видела ничего, кроме теней и тишины. Музыка становилась всё громче, она словно звала меня куда-то. Я сделала шаг вперёд, потом ещё один, пока не оказалась на пороге комнаты.

Этот рояль не открывали с момента смерти хозяина. После его смерти никто не прикасался к нему.

Харгривз каждый день вытирал пыль со всех поверхностей — с портретов, с книг, с фарфора — но перед роялем он останавливался. Пыль на рояле могла расслабиться и не бояться. Её никто убирать не собирался. Только заботливая рука Харгривза покрывала его чёрным бархатом, как будто касаться полированного дерева — значит осквернить память.

А теперь — он играл.

Я почувствовала, как в груди вспыхивает гнев.

Кто посмел? Кто осмелился нарушить покой чужого инструмента? Кто тронул то, что принадлежало только ему?

«А что если это он?» — дрогнуло сердце.

Босиком, дрожа от холодного сквозняка, я спустилась по лестнице. Каждый шаг был осторожным, словно я боялась разбудить тишину.

Я шла, как вор, скользя по половицам, стараясь не издавать ни звука. В голове проносились мысли, одна тревожнее другой.

И вдруг, в этой звенящей тишине, я услышала мелодию. Она была такой знакомой, такой родной, что у меня перехватило дыхание.

Сердце сжалось, как будто кто-то схватил его в тиски. Слёзы выступили на глазах, но я не могла позволить себе плакать.

Собрав всю свою решимость, я со всех ног бросилась в гостиную. Дверь с грохотом распахнулась, и я ворвалась внутрь.

Я распахнула дверь гостиной — и замерла на пороге.

Свет из коридора упал на рояль, стоящий в центре комнаты. Его блестящая чёрная поверхность отражала мерцающий свет, а открытая крышка словно приглашала меня прикоснуться к клавишам.

Рояль стоял открытый, его блестящие чёрные клавиши манили меня, словно приглашая на танец.

Крышка была поднята, но за инструментом никого не было.

Только тишина, окутанная мягким светом трёх свечей, горящих на камине.

Они словно ждали чего-то, их пламя дрожало, как будто в предвкушении.

Но я не ощущала пустоты.

Мелодия всё ещё витала в воздухе, наполняя комнату невидимым теплом. Она была не как звук, а скорее как воздух, дыхание, тёплый след, оставленный после прикосновения. Я почти физически чувствовала её — в висках, в груди, в пальцах, которые сами тянулись к клавишам.

Моё сердце взорвалось надеждой. Он был здесь. Я не сошла с ума. Он пришёл. Он не забыл меня.

— Ищете кого-то, леди Моравиа? — голос прозвучал за спиной.

Голос прозвучал тихо, с лёгкой насмешкой, но в нём таилось что-то ещё — напряжение, которое Агостон не сумел скрыть.

Я обернулась, чувствуя, как внутри меня поднимается волна разочарования.

Он стоял у дверей, ведущих в его спальню. На нём был халат, небрежно запахнутый, а в руке он держал канделябр с горящими свечами. Его волосы были растрёпаны, словно он только что проснулся, но глаза — нет, они не были сонными. В них читалась настороженность, почти тревога.

Агостон сделал шаг вперёд, и я заметила, как его взгляд скользнул по мне. Он выглядел усталым, но в то же время каким-то сосредоточенным, словно пытался понять, что я здесь делаю.

— Почему вы не спите? — спросил он, его голос был низким и немного хриплым. — Неужели брак с таким убийцей, как я, не даёт вам покоя?

Я не сразу нашлась, что ответить. Его слова прозвучали как издевка, но в то же время в них была какая-то горькая правда. Я знала, что он прав, и это знание царапало меня изнутри.

— А почему вы не спите? — спросила я в ответ, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, не выдавая ненависти. — Или вы боитесь, что я найду того, кого ищу?

Агостон усмехнулся, но в его усмешке не было веселья. Я посмотрела на рояль.

— Я слышала мелодию, — произнесла я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно. — Вы её тоже слышали. Не пытайтесь отрицать. Кто-то только что играл ту самую мелодию, которую играл мне мой муж. Ту, что он играл в нашу первую ночь. И после этого вы смеете утверждать, что не слышали её?

Агостон медленно поднял на меня глаза. В его взгляде не было ни насмешки, ни раздражения. В них читалась усталость, смешанная с чем-то ещё, что я не могла определить. Его лицо оставалось непроницаемым, но я чувствовала, что за этой маской скрывается нечто большее.

— Мелодию? — переспросил он, его голос был низким и глубоким, как будто он пытался скрыть что-то.

Я не отвела взгляд.

Я хотела, чтобы он увидел, что я не отступлю.

Но в его глазах не было ответа.

Вместо этого он сделал шаг вперёд, его движения были уверенными и грациозными. Он подошёл к роялю и остановился перед ним, словно сыщик, который хочет найти улики.

— Вот эту? — спросил он, три раза опуская палец на клавишу. От звука у меня внутри всё задрожало. Дыхание перехватило.

Он небрежно сел и заиграл.

Ту самую мелодию.

С трёх нот, как стук в дверь.

Потом — переход в тёплый, грустный аккорд.

Ту, что Анталь называл «нашей» .

Я почувствовала, как сердце сжалось.

Как будто кто-то вонзил нож в грудь и медленно повернул.

Я почувствовала, как моё сердце сжалось, словно кто-то вонзил нож в грудь и медленно повернул его. Боль была невыносимой, и я не могла поверить, что это происходит на самом деле. Как он смеет играть то, что принадлежит не ему? Это не его! Это наше! Это мелодия, которая связывала нас с Анталем, и он не имел права трогать её.

— Как вы смеете? — вырвалось у меня. Мой голос дрожал. Гнев и боль переполняли меня, и я не могла сдержать их. — Как вы смеете играть то, что принадлежит не вам? Это не ваше! Это его! Это наше! Вы не имеете права!

Я шагнула к нему, чувствуя, как гнев и боль кипят внутри меня. Моя рука потянулась к крышке рояля, и я хотела захлопнуть, прижав его руки.

Я хотела стереть этот звук, стереть его присутствие, стереть всё, что прикасалось к этим клавишам, кроме мужа!

Но Агостон не отдёрнул руки. Он продолжал играть, его пальцы двигались по клавишам с уверенностью и грацией, которые меня завораживали и пугали одновременно.

— Я сочинил её, — тихо произнёс он, не отрывая взгляда от клавиш. — И позволил ему присвоить. Потому что она ему очень нравилась. А он хотел, чтобы она понравилась вам.

Я стояла, не в силах пошевелиться. Не в силах поверить.

— Вы лжёте, — прошептала я. — Это невозможно.

— А почему нет? — спросил он, его голос звучал почти безразлично, но в этом безразличии было что-то зловещее. — Вам легче верить, что он был гением, чем принять тот факт, что он мог просто позаимствовать мелодию брата, чтобы очаровать понравившуюся ему девушку.

Я посмотрела на него, пытаясь понять, что скрывается за этими словами. Его лицо было непроницаемым, как маска, но я чувствовала, что за этой маской скрывается что-то гораздо более глубокое. Я перевела взгляд на его руки, всё ещё лежащие на клавишах, и заметила тонкий шрам на его ладони. Этот шрам был старым, но всё ещё отчётливо виден, как напоминание о чём-то болезненном.

И в этот момент я почувствовала что-то новое.

Не ненависть.

Не гнев.

Щемящую боль.

Как будто сквозь маску его сарказма я впервые увидела человека, который тоже потерял. Который тоже не может забыть. Который молчит, потому что никто не спрашивает его. Я чуть смягчилась. Только на миг. Но он это почувствовал.

— Вы должны были его спасти, — произнесла я, и мой голос сорвался на дрожащий шёпот. Слёзы подступили к глазам, но я не позволила им пролиться. — Вы были там. Вы были с ним. Вы должны были его защитить. Вы старше. Вы должны были беречь его.