Больница на окраине города (СИ) - Иконникова Ольга - Страница 8

— Вы не поверите, мадемуазель, но они не только едят сырое мясо, но и пьют свежую кровь животных, — его передернуло от отвращения. — А ягоды, которые там растут, настолько кислы, что есть их просто невозможно!

— Вот вам и ответ, месье Кендал! Если вы поедете на север снова, вам стоит совсем по-другому отнестись к еде местных жителей. А пока же я могу посоветовать вам то же, что и месье Руже.

Он обиженно засопел:

— Квашеную капусту и лук пристало есть разве что моим работникам. А в своем доме ставить такое на стол я не собираюсь!

Кажется, он был тем еще снобом! Впрочем, я знала рецепт, который наверняка должен был ему понравиться.

— О, это совсем не обязательно, месье! — улыбнулась я. — Вместо этого можно есть лимоны и апельсины. Правда, здесь, в Тирелисе, они слишком дороги.

— Дороги? — он, наконец, тоже расплылся в довольной улыбке. — Уверяю вас, мадемуазель, что это вовсе не проблема! Я сегодня же велю экономке их закупить!

— И добавляйте в чай шиповник и барбарис! — добавила я, когда он уже поднялся со стула.

Он поблагодарил меня за советы и вышел из кабинета. А через секунду я услышала, как он сказал кому-то (должно быть, мадам Бернар), что «мадемуазель-то разбирается в своем деле не в пример мяснику Руже».

И хотя мне были приятны эти слова, на самом деле я ведь по сути повторила именно то, что сказал месье Кендалу и мой конкурент, и лишь совсем чуть-чуть дополнила его рекомендации.

Агнешка оказалась молодой и красивой женщиной. Но она была так напугана предстоящими родами, что лицо ее то и дело искажала гримаса страха. И она смотрела на меня с такой опаской, что я занервничала и сама.

Но тут же строго велела себе взять себя в руки. Я не кисейная барышня, я врач. И я должна внушать пациентам уверенность. Если я буду сомневаться в себе сама, то чего я могу требовать от них?

— Всё будет хорошо, мадам Маре, — улыбнулась я ей.

Но мой показной оптимизм ничуть ее не успокоил. И когда я вышла из комнаты, в которой она лежала, чтобы распорядиться насчет теплой воды, я услышала, как она тихо сказала свекрови:

— А может быть, всё же позвать доктора Руже?

Слышать это было обидно. Но я прекрасно понимала, что я сама пока не сделала еще ничего, чтобы повлиять на общественное мнение. Да, я помогла месье Кендалу, но кто об этом знал?

— Не обращайте внимания на ее слова, — сказала мне мадам Бернар, которая тоже их слышала. — Она просто трусиха, каких поискать. Хотя еще три дня назад она сама же попросила меня поговорить именно с вами. Дело в том, что доктор Руже принимал роды у первой жены моего племянника. И не смог спасти ни ее, ни малыша. Нет-нет, я его ни в чём не обвиняю. Тем более, что он подключился к делу только после того, как на протяжении нескольких часов роды пыталась принять повитуха. Нельзя знать заранее, как оно всё повернется.

Это я понимала и сама. Многое будет зависеть от того, в каком именно положении находится плод. И от состояния здоровья самой роженицы. А в первую очередь, разумеется, от Божьей помощи.

Я надеялась, что если роды у Агнешки пройдут хорошо, то это поможет мне приобрести известной хотя бы у женской половины местного общества.

— Значит, в Тирелисе есть повитуха? — спросила я, когда мы с мадам Бернар ждали на кухне, пока вода на плите нагреется до нужной температуры.

— Есть, разумеется, — кивнула она. — Хорошая женщина, с большим опытом. Только бывают случаи, когда никакой опыт не может помочь. Тогда был как раз такой.

— А почему же вы не позвали ее на этот раз?

Мне совсем не понравилось, как мадам Бернар отвела взгляд.

— Она сказала, что ребенок лежит как-то не так. И что лучше бы нам обратиться к доктору.

Я почувствовала, как на лбу у меня выступили капли холодного пота. Этот случай, который при благоприятном исходе мог привести ко мне новых пациентов, при неблагоприятном мог окончательно меня погубить. И если для доктора Руже с учетом его многолетней практики летальный случай вполне вписывался в допустимый процент, то для начинающего врача он станет отметкой о профессиональной непригодности.

Я еще раз тщательно вымыла руки, убедилась, что мадам Бернар и ее кузина подготовили достаточно хорошо постиранных кусков ткани, и вошла в комнату роженицы.

Но пальпация живота Агнешки, которую я провела, не подтвердила слова повитухи. Ошиблась ли она или просто не захотела брать на себя ответственность за жизнь еще одной женщины из этой семьи, помня, как печально закончились роды у другой невестки мадам Маре? Этого я не знала. Да и думать об этом теперь, когда у роженицы уже отошли воды, было бессмысленно. Я лишь надеялась, что смогу помочь малышу появиться на свет.

Я попросила мадам Бернар положить под таз Агнешки обернутую чистой тканью подушку.

Я знала, что первые роды у женщины часто оказываются довольно продолжительными и трудными, и всё равно оказалась не готова к тому, что это продлится больше десяти часов.

Схватки сначала были слабыми, но становились всё сильней и сильней. У обессиленной, мокрой от пота Агнешки уже не осталось голоса для крика, когда, наконец, мы увидели головку малыша. Он выходил из тела матери именно так, как должен был выходить. Теперь мне нужно было сделать всё так, нас учили.

Во время практики в университете я много раз присутствовала при родах в больнице, но там я была лишь наблюдателем, а не участницей процесса. Сейчас же, когда ребенок оказался на моих руках, я испытала ни с чем не сравнимые чувства. Это было сродни чуду, и я смотрела на этого кроху, плача от счастья. Да, это был не мой ребенок, но это был первый малыш, которого я приняла как врач.

И когда он огласил комнату громким криком, я, наконец, рассмеялась. А потом перерезала и перевязала пуповину и передала малыша мадам Бернар, которая бережно укутала его мягкой тканью. Сама я же я занялась Агнешкой. Я дождалась выхода последа и убедилась, что кровотечения не было. И попросила мадам Бернар переодеть роженицу в чистую сорочку и заменить на постели белье.

В больницу я вернулась одна, потому что мадам Бернар решила остаться ночевать у кузины. Я была голодна, и мне ужасно хотелось спать, но прежде, чем лечь в постель в своей комнате, я зашла в рабочий кабинет, открыла книгу регистрации и внесла туда данные об Агнешке и ее только-только рожденном сыне. А потом долго, улыбаясь, смотрела на эту запись.

На следующее утро я проснулась поздно — только когда услышала за окном голос вернувшейся домой мадам Бернар. И когда я вышла завтракать, она заверила меня, что и ребенок, и его мать чувствуют себя хорошо, а ее кузина прислала мне несколько колец отличной колбасы. Качество колбасы я смогла оценить даже по запаху, который витал в кухне и будил аппетит.

А вот попробовать ее на вкус нам помешал подъехавший к больнице экипаж.

— Это герцог Лавальер, мадемуазель! — взволнованно сообщил мне выглянувший в окно месье Бернар.

Мы тут же забыли про завтрак. Мадам Бернар бросилась заваривать свежий чай на случай, если его светлость не откажется от чашечки бодрящего напитка. А я пошла в свой кабинет, чтобы встретить герцога на рабочем месте.

Ничего хорошего от его визита я не ждала. Вряд ли он приехал сюда, чтобы повысить нам жалованье или сообщить, что мэрия уже выделила средства на ремонт больницы.

Но я расстроилась еще больше, когда поняла, что вместе с его светлостью прибыла и его невеста. Я услышала, как она громко чихнула в коридоре.

— Что у вас тут за ужасный запах? — она гневно сморщила свой тонкий красивый нос.

— Это хлорная известь, мадемуазель…, — я замешкалась, не зная, как ее назвать. Ее фамилия была мне неизвестна, а называть малознакомого человека по имени не допускали правила приличия. — Она защищает больных от всякой заразы.

— Мадемуазель Рошен, — представил мне свою спутницу герцог.

А девушка уже оглядывала комнату с плохо скрытым презрением. Должно быть, столь скромный интерьер она прежде видела лишь в комнате прислуги. Хотя о чём я говорю? Такие, как она, в комнатах прислуги не бывают вовсе.