Больница на окраине города (СИ) - Иконникова Ольга - Страница 2

— О, Эмильен, так доктор приехал?

Так я узнала, что герцога Лавальера зовут Эмильеном. А эта прелестная барышня наверняка была его женой или как минимум невестой.

А она, меж тем, посмотрела на меня и приветливо улыбнулась. И я сразу почувствовала к ней симпатию. Она была первым человеком в Терелисе, который проявил ко мне хоть какую-то приязнь.

— А вы, должно быть, его сестра или жена? — поинтересовалась она у меня.

— Вы не угадали, Дениза, — усмехнулся герцог. — Эта мадемуазель и есть тот самый доктор!

— Что? — ее большие глаза стали совсем круглыми от изумления. — Вы шутите?

А когда она поняла, что он не шутит, то рассмеялась так громко, что я вздрогнула. И ее смех звучал так невежливо и так обидно, что мне пришлось сжать кулачки, чтобы не сказать чего-то резкого.

— Неужели вы и в самом деле намерены работать тут врачом? — спросила она, вдоволь насмеявшись. — И принимать всех этих ужасных больных, которые будут расплачиваться с вами медяками, а то и овощами или молоком?

Она брезгливо наморщила свой аккуратный, идеальной формы носик.

Ей было трудно меня понять. Одна ее шляпка стоила больше, чем недельное жалованье провинциального врача. Барышня явно происходила из знатной и богатой семьи, и ей не приходилось беспокоиться о своем пропитании.

— Мадемуазель Эстре не задержится у нас надолго, — хмуро сказал герцог. — Не дольше, чем на месяц — полагаю, именно столько времени нам потребуется, чтобы списаться с королевским университетом Альтевии и расторгнуть контракт.

На сей раз я не стала с ним спорить. Он был хозяином этих мест, и именно он, по сути, платил здешнему доктору жалованье. И если ему не хотелось, чтобы эту должность занимала женщина, то я вряд ли смогу его переубедить.

Но, по крайней мере, этот месяц в Терелисе я должна буду выполнять свои прямые обязанности, нравится ему это или нет.

— Но мне кажется, что мадемуазель Эстре захочет уехать из Терелиса гораздо раньше, — вдруг добавил он, и уголки его рта чуть дрогнули. — Я не думаю, что ей понравится ее новый дом. Это жилище было рассчитано на непритязательного мужчину и решительно не подходит молодой барышне из столицы.

Да за кого он меня принимал? За неженку? За белоручку?

— Не беспокойтесь, ваша светлость! — я гордо вскинула голову. — Я весьма неприхотлива и сумею обустроиться в любом месте.

— Ах вот как? — теперь он уже и не пытался скрыть улыбку. — Ну, что же, в таком случае, Трюшо, распорядитесь, чтобы мадемуазель Эстре проводили в больницу.

А мне почему-то совсем не понравилось то, как он это сказал. Быть может, мне и в самом деле следовало принять их предложение о возмещении дорожных расходов и вернуться в Альтевию? Но отступать было уже поздно.

Месье Парис — секретарь месье Трюшо — вдвоем с кучером с трудом взвалили мой сундук в старенькое ландо. Оба они тоже смотрели на меня с большим подозрением. Похоже, доказывать, что я чего-то стою, мне придется не только мэру и герцогу Лавальеру.

Но сейчас думать об этом мне совсем не хотелось. Все мои мысли были сосредоточены на усталости и чувстве голода. Мне хотелось есть и спать. А об остальных проблемах я подумаю с утра. Как там говорится? Утро вечера мудренее, кобыла мерина удалее — воз возит и жеребят носит. Я вспомнила высказывание, которое часто слышала в детстве, и мне стало чуточку легче.

Экипаж медленно катился по городу, и хотя уже наступали сумерки, я всё-таки смогла составить хоть какое-то впечатление о Тирелисе. Он показался мне очень красивым и уютным. Широкие улицы были вымощены булыжником, а террасы и балконы светлых двухэтажных домиков увиты цветами.

Впрочем, чем дальше от центра мы отъезжали, тем менее привлекательной становилась картина. Улицы сужались, становились более грязными, а стены домов — более темными. Впрочем, это было свойственно всем городам, даже столице Эларии.

Моим надеждам, что больница находится неподалеку от ратуши и Ратушной площади не суждено было сбыться. Она находилась на окраине.

И когда экипаж остановился у заросшего высокой травой участка, я даже не сразу поняла, что это тот самый пункт назначения. Присмотревшись, я увидела, что на участке есть здание. И даже не одно. Но ни одно из них решительно не соответствовало тому представлению о больнице, что было у меня в голове.

Месье Парис помог мне выйти из ландо и хмыкнул, когда заметил, какое разочарование отразилось на моем лице. Наверно, он ничуть не удивился бы, если бы я прямо сейчас решила повернуть назад и попросила бы отвезти меня в какую-нибудь приличную гостиницу.

Но я не собиралась доставлять ему такой радости. А потому постаралась собраться и даже изобразила на лице нечто, что должно было походить на улыбку.

Мы, оставив кучера разбираться с багажом, отправились по узкой, едва заметной среди сорной травы дорожке к тому зданию, что было больше. Оно было каменным, но каким-то совершенно неухоженным и словно слепленным не слишком умелым мастером. Над деревянной, явно нуждавшейся в ремонте крышей высилось несколько кирпичных труб. Ну, что же, по крайней мере, какое-то отопление здесь было.

Я старалась отыскать хоть какие-то плюсы в том месте, где я должна буду работать, но для этого приходилось прилагать слишком много усилий. И когда мы вошли внутрь здания, на нас пахнуло сыростью и затхлостью.

Да, я знала, что больница в Тирелисе закрылась несколько месяцев назад, но я надеялась, что меня встретит пусть и холодное, но всё-таки ухоженное и готовое к приему пациентов здание. А это нужно было приводить в порядок не одну неделю.

— Работал ли здесь кто-то еще, кроме врача? — спросила я.

В городских больницах у врачей были помощники: медбратья, санитары и сестры милосердия. Не говоря уже об обслуживающем немедицинском персонале — истопниках, кучерах, дворниках.

— Во флигеле здесь живет семейная пара. Месье Бернар служил при больнице истопником, кучером и сторожем. А мадам Бернар занималась уборкой. Всё то время, что больница бездействовала они не получали жалованья, но мэрия не стала выгонять их из этого дома — так они хоть немного присматривают за хозяйством.

Присматривали за хозяйством они, кажется, не слишком хорошо, но их трудно было за это винить, если они не получали за это денег.

В этот момент на крыльце заскрипели ступени, и когда я оглянулась, то увидела мужчину и женщину средних лет — должно быть, тех самых Бернаров. Мужчина держал в руках лампу. И оба они смотрели на нас с большим подозрением. Хотя когда они узнали месье Париса, то взгляды их потеплели.

— Вы привезли доктора, месье Парис? — спросила женщина. — Мы приготовили ему комнату. Но мы не знали, что он приедет не один, а с супругой.

— О, — заметно смутился секретарь, — это не супруга доктора. Это мадемуазель Эстре. Она сама и есть доктор.

Месье Бернар нахмурился, но промолчал. А вот его жена громко фыркнула:

— Что вы такое говорите, месье Парис? Где это видано, чтобы доктором была женщина?

Но поскольку и я, и месье Парис молчали, она замолчала тоже. А ее муж тяжко вздохнул:

— Охохонюшки! Вот так вот, значит?

Кажется, мне были не слишком рады. Но с этим я ничего не могла поделать. Даже если им не нравится, что я женщина, им придется с этим смириться. По крайней мере, до тех пор, пока в Тирелись не пришлют другого врача.

— Пожалуйста, покажите мне мою комнату. И мне хотелось бы умыться с дороги и выпить чаю.

Я не стала говорить про то, что я голодна, понадеявшись, что к чаю мне подадут и какую-нибудь булку.

Мадам Бернар окинула меня еще одним внимательным взглядом, словно всё еще сомневаясь, имею ли я на ту комнату право, а потом взяла у мужа лампу и кивнула:

— Ну, что же, идемте!

И повела меня по коридору, половицы которого немилосердно скрипели. В коридор выходили несколько дверей, но только одна из них была открыта.

— Тут располагайтесь, — резковато сказала женщина. — Чай я сейчас принесу.