Шайтан Иван 6 (СИ) - Тен Эдуард - Страница 32

— Нет, Пётр Алексеевич, в этом кругу вам позволена такая вольность. Только среди своих, — добавил он с легким нажимом.

В комнате почти физически ощущалось всеобщее облегчение, люди расслабились, задвигались свободнее.

— А чем потчуете, господа? — Александр неожиданно опустился на ковёр рядом со столом, по-юношески устроившись поудобнее. — Признаться, ужинать не успел.

— Сегодня всё по-простому, по-походному, — отозвался Андрей, как хозяин. — Командир пловом потрудился, шашлык — забота Аслана. А для вас, ваше высочество, — он с лукавым блеском в глазах подал миску, — наш походный кулеш из дроблёной крупы, да с сальцом для души. Вино — для жажды. А вот это, — Андрей взял в руки походную медную мерку, — командирский бренди. Напиток лечебно-профилактический. Положено начинать с него, по пятьдесят грамм. Не для пьянства, ради здоровья истинно! — Он отмерил сначала Александру, затем остальным.

— Предлагаю, господа! — Андрей поднял свою мерку. — Выпьем за нашего командира! За того, кто честь офицеров армии и пластунов нашего батальона отстоял! Кто тем наглецам не только задницы, но и спесь основательно надрал! За тебя, командир!

Мы чокнулись мерками и дружно осушили крепкую влагу. Александр, не ожидавший такой ядрёной мощи, схватился за горло, закашлялся, глаза его слезились.

— Да что ж это за адское зелье⁈ — едва отдышавшись, выдохнул он. — Предупреждать следовало!

— Закусывайте, Александр Николаевич, закусывайте скорее, — засуетился я, подавая ему хлеб и ломоть запеченного мяса.

Цесаревич, оправившись, с видимым удовольствием принялся пробовать блюда одно за другим. Напряжение, витающее в воздухе при его появлении, постепенно растаяло. Атмосфера стала по-настоящему дружеской, непринужденной. Павел и Андрей снова увлеклись оживленным обсуждением перипетий дуэли. Александр слушал внимательно, изредка вставляя вопросы.

— Надо признать, англичане сражались умело, — заметил он, отложив ложку. — Особенно Донвер. Чувствуется отменная школа. Не зря он был столь уверен в победе. — Он поморщился, глядя на меня. — Однако, Пётр Алексеевич… Нельзя ли было обойтись без столь… кровавой развязки? Умертвить его чуть менее эффектно?

— Честное слово, вышло случайно, — вздохнул я, разводя руками. — Целился в горло, а он резко наклонил голову вправо… Вот и получилось так… неловко.

— Да брось ты, Пётр Алексеевич! — горячо перебил Павел, его глаза горели. — Всё вышло как нельзя лучше! Красиво, зрелищно и — главное — запоминающе! Пусть запомнят наглецы надолго. Сами же до смерти настаивали!

В комнату, нарушая уютное застолье, неожиданно ввалился Миша.

— Как же, без меня празднуете⁈ — начал он шумно, но резко оборвал себя, увидев лица императорской фамилии. Он вытянулся по стойке «смирно»: — Виноват, ваши императорские высочества! Прошу прощения за вторжение!

— Ладно, Михаил, прощён, — великодушно махнул рукой Павел. — Проходи. Кстати, Александр, — повернулся он к брату, — а где твой адъютант? Небось тоже проголодался? Не возражаешь, если он подкрепится с нами?

— Не возражаю, пусть подкрепится, — кивнул цесаревич.

— Михаил, будь добр, пригласи Илью, — распорядился Павел.

Миша вскоре вернулся со смущённым адъютантом, который явно не ожидал такого поворота.

— Проходите, господа офицеры! — гостеприимно пригласил Андрей. — Присаживайтесь и угощайтесь, чем Бог послал. Аслан и Паша ловко прибрали пустую посуду и поставили новое блюдо — дымящийся шашлык только что с углей. Запах жареного мяса мгновенно пробудил аппетит. Молодые поручики, отбросив стеснение, с энтузиазмом принялись за еду. Миша, заметно оживившись, с удовольствием наложил себе любимого плова.

— Командир, — с набитым ртом начал он, — у себя в имении два раза пробовал приготовить плов по-твоему. Выходит… жалкое подобие. Съедобно, конечно, но всё одно — не то! Ты всегда твердишь — секрета нет. Сколько раз наблюдал, исполнял вроде всё в точности — вкус не тот! Пожалуй, только Захар у нас готовит что-то похожее…

— Это, Миша, опыт, сын ошибок трудных, — добродушно усмехнулся я. — Да и рука должна привыкнуть. Специи, правильный жар под котлом… Тут каждая мелочь имеет значение.

Илья, стараясь сохранять офицерскую выправку, тем не менее ел аккуратно, но с видимым аппетитом, пробуя и шашлык, и кулеш.

— Признаться, очень вкусно, господа, — осторожно произнёс он, глядя на свою тарелку с кулешом. — Хотя на вид… весьма невзрачно. Это… обычное ваше повседневное кушанье? — Адъютант с трудом преодолевал смущение от того, что сидит за одним столом с цесаревичем. Его поражала и непривычная лёгкость, с которой граф и князь общались с августейшими особами, но он старался не показывать своего удивления.

— То-то же! — Павел оживился, его глаза зажмурились в сладком воспоминании. — Помните, в той крепости, в Армянской области? Весь лагерь норовил подкормиться из пластунского котла. А уж если с мясом давали, да до самого отвала… — Он смачно чмокнул губами. — Это ж было тихое счастье! Иной раз за царским столом сидишь — от всех этих изысков прямо воротит. Так и тянет на простой пластунский кулешик, да с лучком, да с чесночком… У-ух! — Павел сладострастно закатил глаза. — Его величество, как услышал мои сии сентенции, так посмотрел… А матушка и вовсе сморщилась, будто чесночный дух почудился. — Он громко рассмеялся, а потом озорно подмигнул. — А нынче я явлюсь ко двору, этак благоухая шашлыком и луком! Эй, Аслан! — Павел нетерпеливо потянулся к блюду. — Подкинь-ка шашлыку, я своё уже прикончил!

Искренний, громовой хохот прокатился по комнате. Даже сдержанный Илья не удержался — поперхнулся от неожиданности и смеха.

Когда все наконец наелись, наговорились и выпили — в меру, конечно, хорошую и ощутимую, — потянуло к чему-то по-настоящему, душевному. Мои ухорезы, уловив этот миг настроения, тихо просочились в восточную комнату.

— Давай, командир, споём! — предложил Миша, уже изрядно захмелевший, но с горящими глазами.

Бойцы дружно загудели в поддержку. Начали с бодрой казачьей — спели залихватски, с огоньком. Потом понеслась про коня — широкая, за душу берущая. А уж под конец, когда градус душевности достиг предела, полились «Дороги» — те самые, долгие и тоскливые, радостные одновременно. Все были под добрым хмельком, но песня звучала чисто. Я затянул первую строку. Андрей с Саввой тут же, как влитые, подхватили. К ним присоединились Миша и Эркен. И тут Мишин тенор — чистый, высокий — выплеснулся так гармонично, так проникновенно, что песня зазвучала по-новому, глубоко и щемяще. Казалось, сама душа запела в этих стенах.

Александр и Павел сидели, затихшие. Цесаревич смотрел куда-то вдаль, пальцы его слегка сжимали край стола. Павел, подпер голову рукой, и в его обычно веселых глазах стояла глубокая, непривычная задумчивость. Они молчали еще минуту после того, как отзвучали последние слова, будто возвращаясь из далекого путешествия по тем самым дорогам.

— Это… что-то невероятное, господа, — тихо, почти с благоговением выдохнул Илья, вытирая невольную слезу. — А кто… кто автор песни? Уж больно она правдивая.

— Командир, — с неподдельной гордостью отозвался Андрей, кивая в мою сторону. — И слова, и музыка — его. А вы говорите сермяга армейская, — выдавил он с затаенной злостью.

— Что вы князь, я никогда подобного не говорил, даже в мыслях не держал. — обиженно проговорил Илья.

— Ладно, господа, пора и честь знать.— Сказал Александр. — Благодарю вас, Пётр Алексеевич, князь, — кивнул он Андрею. — На прощанье обрадую вас: Его величество подписал ваше ходатайства о награждении отличившихся в деле с отрядом Султана.

— Ух, ты, — выдохнул Миша с надеждой глядя на меня.

— Успокойся, Миша, ты там первый — обрадовал я Лермонтова.

— А, что там, Пётр Алексеевич? Не томи, командир!

— Станислава третьей степени, с мечами. Как-никак головой прикрыл товарища в бою. — усмехнулся я.

Миша залился краской ожидая расспросов.

Павел и Александр стали собираться.