Предел. Воплощение (СИ) - Сладков Евгений - Страница 23

Подумаешь, что центр этого отгороженного участка излишне ярко освещён. Вероятно, как раз из-за необычной формы кристаллов и их количества.

Подумаешь, что в середине на полу виднеется тёмное пятно, в которое что-то капает сверху. Падает и беззвучно исчезает в глубине.

И та мысль не смотреть наверх… С одной стороны, она была несколько опрометчивой, с другой — мы ведь и правда не видели ничего подобного ранее, а с последней — если б видели, то не продержались бы так долго в своём спокойствии.

И теперь, глядя наверх, я понял одно, чем и поделился со своим светлым попутчиком:

— Беги, Миктя, беги!!!

* Неостановимый Бык: https://author.today/reader/433488/4084857

«Страх — предатель.

Гнев — яд.

Пустота — мой единственный союзник.»

Астерон Неуязвимый

— Беги, Миктя, беги!!! — где-то далеко и очень глухо раздался чей-то заполошный вопль.

Рука привычно потянулась почесать макушку — единственное свойственное ему проявление эмоций, лицо же осталось как всегда непоколебимо, несмотря на полыхнувшее внутри раздражение — он никогда не любил излишнюю человеческую эмоциональность. Она раздражает. А вот её отсутствие или хотя бы однородность — успокаивает, не вызывает ничего.

И это прекрасно.

Суетливая жизнь, полная порывов и необдуманных действий — не про него.

Может, потому и получил прозвище Скала. В любой ситуации, в любой момент времени продолжая оставаться отчуждённым, рациональным, холодным. Как камень, как скала.

Когда стал взрослее, и тело стало намного крупнее, чем у кого бы то ни было из сверстников, прозвище и вовсе заменило имя. Даже среди воспитателей. Иногда он и себя ловил на мысли, что утро начинает с попытки вспомнить собственное имя… А когда появилось и второе прозвище — Шкаф — всё стало только сложнее.

Могло ли быть иначе? Может быть. Но в другой жизни, которой он не знал, не мог знать — себя осознал уже будучи в интернате имени Астерона Неуязвимого. Утро, день, вечер, ночь здесь — вот вся его жизнь.

Жизнь, которую живёт его тело, приученное самостоятельно выполнять ежедневно повторяющиеся действия.

Жизнь, которая мелькает за пределами его разума, зачастую совершенно им не воспринимаясь из-за той самой обычной обыденности.

Жизнь, которая была до сегодняшнего утра.

Если бы эмоции, стремления обуревали его, то он, наверное, мог бы сказать, что, как многие сверстники, мечтал о поступлении в Академию Воинов Предела. Но вряд ли это оказалось бы правдой. Не двигало им подобное желание. Или просто-напросто не осознавал его? Впрочем, никогда он даже не задумывался о подобном.

Но после сегодняшнего выпуска из интерната, ухода из него, очнулся Скала от внутреннего погружения в себя уже внутри Академии. Как попал туда? Да Предел знает.

Просто шёл куда-то, не особо смотря по сторонам, запоминая детали. А зачем? Незачем, неинтересно это ему. Камешки на земле да камешки по бокам, сложенные друг на друга — так что в них такого-то?

Внутри Академии было очень много людей. Неуютно. Чересчур много эмоций — волнение, страх, надежда, радость, томление, ожидание, тревога, разочарование, любопытство, досада, трепет, гордость, смирение, отрешённость и бесчисленное число прочих. Слишком много, слишком ярко.

Среди присутствующих оказался и этот мелкий, круглый и приставучий. Хотя все мелкие по сравнению с ним, Скалой. Даже те Воины Предела, что на входе стояли. Не дай Предел, упадёт случайно на кого-то из таких мелких будто настоящий шкаф — раздавит же, неловко будет. Им. Ему-то чего? Встанет, отряхнётся и дальше пойдёт.

Так этот Круглый ещё и бегал вокруг него, постоянно что-то говоря и лишь изредка ненадолго умолкая. Этот локальный шквал эмоций утомлял даже сильнее, чем всё разнообразие, царящее на площади. Потому Скала и попробовал скрыться от всего в одном из проходов за пеленой, где исчезал прочий люд. Так Круглый опять за ним увязался, продолжая что-то тараторить, что-то предлагать, о чем-то рассказывать. Прибить бы во имя тишины, но лень. Так и продолжал того игнорировать на протяжении всего пути по Лабиринту.

И, как оказалось, Скала тогда сильно заблуждался в том, что Круглый много говорит.

Много говорить тот начал после речи Голоса.

Так много и быстро, что у Шкафа даже глаз дёргаться начал. Впервые в жизни-то. Бытует мнение, что молния и скалу может расколоть. Может, этот Круглый — его молния-наказание за безучастность ко всему происходящему вокруг? Остаётся верить, что нет… Но если и так, то век молнии недолог. Мгновение — и нет её. И нет, Скала не желал смерти или какого зла этому Репейнику, просто пусть путь того будет вести куда-то в иную сторону от него. Например, налево, а его — вон туда прямо. Идеально же. Хотя крик неизвестных раздался как раз оттуда, так что лучше Шкаф — налево в тишину, а Круглый — прямо.

Но мысли эти так и не смогли обрести материальное воплощение. Увы.

Метры пути, испытания Лабиринта — всё оставалось позади.

Кроме этого доставучего. Тот то отставал, что-то тихо шепча, — жуть, — то, наоборот, вырывался вперёд, что-то воодушевляюще для себя бормоча, а иногда и вовсе вопя, — жуть десятого уровня. Ненормальный какой-то.

Хуже же всего, что Репейника Шкаф знал — тот из того же интерната, что и он. Ну как знал? Собственно, на этом все знания и заканчивались. Даже имени не ведал несмотря на то, что крутился тот подле него не только сейчас, но и всё совместное прошлое обучение.

Крутился и постоянно попадал в какие-то передряги. То бишь мало того, что Репейник, так ещё и бедовый. И ладно бы несчастья случайно находили Круглого — с кем не бывает? Но нет. Тот сам их притягивал словно магнит, а то и хуже — создавал.

Стоило лишь отлучиться на день-другой на какое соревнование, как по возвращении Шкафа ждала новая и каждый раз неповторимая история о злоключениях, зачастую связанная с кем-то из сокурсников или старших. В чём конкретно там проблемы заключались, Скала никогда не то, что не пытался вникать, а даже не слушал. Но, несмотря на, казалось бы, полное безучастие, а вклад в помощь по расхлёбыванию последствий вносил. Не то, чтоб совсем уж помогал целенаправленно, но стоило сесть обедать в столовке, как Репей пристраивался на соседнем месте, а проблемы сами собой тут же и решались, уходя торопливо куда-то прочь из зала…

Помимо проблем, вызванных неуёмным языком, с Круглым случались и всякие иные. Одни, например, были курьёзными до невозможности, а другие — опасными. Для мелких опасными, само собой. Не для Шкафа.

Ведь что такого в том, чтобы отбиться от первоуровневой Стальной Крысы, повадившейся таскать запасы со склада столовки? Вроде ничего такого, а поди ж ты. Криков и паники средь сосланных в столовку на отбытие повинности плескался бескрайний океан, центральным островом которого обязательно оказывался Круглый. Раздражающий океан ярких эмоций. А всего-то и надо подойти, схватить тварь за хвост да о ближайший стеллаж приложить, расплескивая серо-бурую массу по округе. И всё — проблема решена. Потом, правда, приходилось убирать заляпанное, но то уже не его, Шкафа, дело.

Или взять вот ситуации, постоянно возникающие при уборке прилегающей территории интерната. Занятие регулярное для всех курсов, ведь как любили говаривать учителя: «Терпение и труд всё перетрут». И стоило только Круглому остаться одному на каком участке, как тут же появлялся какой-нибудь мелкий Зверь, навроде той же Гипноулитки Обычной. И опять пиши пропало.

Так что из-за редкой конституции и тотальной невезучести, потому и запомнил этого мелкого. Один такой на весь интернат. Остальное же и вовсе не пытался фиксировать в памяти. Зачем? Круглый же всё равно мелкий, как и прочие, а для Скалы все они одинаковые, на одно лицо. Почему так? Отчего? Этого он не знал. Точнее, неправильно выразился — вернее будет сказать, что не «не знал», а «лень знать». Именно это ближе к истине.