Невестам положено плакать (СИ) - Довгулева Александра - Страница 5

Разве что один, особенно пристальный взгляд никак не хотел покидать королевскую служанку. Он принадлежал юноше, который почти всё время смотрел на Гленну. Она заметила это не сразу, но была уверена: началось это задолго до того, как она смогла осознать.

Ей было неловко. В то же время, к собственному удивлению, девушки было и лестно. Ведь кем бы ни был этот наблюдатель, так и не решившийся подойти к ней в эту ночь, он был молод и красив.

Онора не осталась до конца праздника, сославшись на женскую слабость. Гленна ожидала этого: на Родине, принцесса тоже редко оставалась на пирах до самого конца. Исключением были лишь те случаи, когда сам король требовал от дочери иного. Служанка последовала за госпожой, потому, что так было должно, хотя происходящее больше не тяготило её.

На пути из залы взгляд Гленны, наконец, встретился со взглядом незнакомца. Девушка не могла сказать наверняка: то была случайность, или она сама искала его?

Незнакомец улыбнулся ей. Гленна позволила себе ответную улыбку.

***

«Бывает же так, что люди годами живут в мире и достатке, разве нет? Почему же так не может быть у меня? Почему на сердце так неспокойно?».

С такими мыслями Гленна просыпалась и засыпала, к ним же она возвращалась во время трапезы. Ей хотелось поверить, что всё и впрямь будет хорошо, что её ждут годы благоденствия и, возможно, только возможно, она сможет почувствовать себя счастливой. Волей-неволей, воспоминания о взгляде юноши, о ямочке на щеке, которая появилась в тот миг, когда он ей улыбнулся, волновали её. Девушка, приучившая себя не думать о любви и лучшей доле, оказалась бессильна перед одним лишь мигом симпатии, что выказал ей тот, чьего имени она не знала. Гленна видела его дважды после пира. Мельком, спешно. Третий раз – чуть дольше: он шёл по замковому двору, должно быть с поручением, и заметив Онору, поклонился ей в пояс. Улыбка блеснула на его лице, точно рыбка у поверхности пруда, заставляя сердце сладко сжиматься.

«И впрямь пора мне мужа искать, должно быть», – говорила себе Гленна, не найдя другого объяснения.

Разные чувства одолевали её. Она страшилась будущего и ждала его. Девушке хотелось верить, что всё будет хорошо. Она отчаянно уговаривала себя, убеждала собственную метущуюся душу, что будет именно так, но предчувствие неизбежной беды то и дело накатывало, точно приливная волна.

Бывало идёшь по мелководью в сторону берега, а штормовой ветер заставляет море бить тебя в спину, сбивает с ног, хотя мгновением раньше ты держался на них крепко. Таким было и сердце Гленны: то тревоги забывались в череде забот и новых открытий, то накрывали её с головой, лишая возможности вздохнуть.

На деле жизнь Гленны мало изменилась. Она всё так же проводила многие часы, расчёсывая косы Оноры, всё так же читала ей вслух, пока домовые слуги помогали ей облачиться в шитые цветной нитью дорогие одежды. Разве что кланялась Гленна чуть реже, по научению госпожи. Только вот если кланялась – куда ниже и почтительнее. Её положение было устойчивым, но невысоким. Девушка прекрасно понимала это. Она всегда знала своё место прежде, знала она его и здесь, при дворе короля Тибальда.

Онора не любила подолгу сидеть на месте, хотя её учили и женским искусствам, и пению. Куда больше ей по сердцу были долгие прогулки. В ходьбе, как казалось Гленне, будущая королева находила силы и утешение. Она мало говорила, а здесь, где равных ей почти не было, молчала ещё чаще.

Интересно, было ли Оноре одиноко? Гленна не знала. Сама она редко тяготилась молчанием, а пение птиц, радующихся приходу весны, прогоняло тишину. Конечно, Гленна следовала за своей королевой всюду. Именно в одну из таких прогулок, она и узнала: Онора и впрямь обладала секретами, которые стоило истово беречь.

В то утро она шла по замковому двору с накидкой Оноры в руках. Весна уже набирала силу, но холодный ветер нет-нет, да налетал откуда-то с запада. Принцесса не относилась к вещами бережно. Если ей взбредало в голову пролезть через ствол упавшего на дорогу дерева, а то и вовсе свернуть с протоптанной тропы в густой лес – она делала это. Голубой бархат накидки хоть и был прочен, сделанный искусной рукой, далеко не всегда терпел такое обращение. Нет-нет, а с краю полотна отходила серебристая тесьма, зацепившаяся за сук или острый камешек.

Гленна не была слишком искусна в шитье, потому носила порванные одежды будущей королевы местной мастерице. Её стежки, в отличии от пляшущих в беспорядке стежков Гленны, были крохотными и почти незаметными.

– Смотри-ка, ирландская кобылка идёт, – послышался грубый мужской голос, – я бы поскакал.

Грянул неприятный липкий хохот, заставивший Гленну ускорить шаг. Далеко не все местные знали, что личная служанка королевы обучена языку англичан. Пусть местное наречие было рваным и чуть отличалось от того, на котором говорил учитель принцессы, Гленна прекрасно всё понимала.

Правда необязательно было знать о чём именно говорят работяги, таскавшие камни для строительство крепостных укреплений. Их взгляды, маслянистые и похотливые, не раз провожали Гленну. Она знала: не красотой они прельстились, а недоступностью и необычностью иноземки.

Ей приходило в голову, что, возможно, она могла бы пожаловаться Оноре. Та, пусть и состроила бы неприязненное выражение, потребовала бы наказания для всякого, кто проявил хоть тень неуважения к её служанке. Только стоило Гленне лишь представить, что повлечёт за собой её жалоба – мысль тут же теряла всякую прелесть.

Ей никогда не нравились ни излишнее внимание, ни уж тем более раздоры, ссоры и наказания. Особенно, если Гленна сама являлась их причиной. Видели боги, девочка старалась избегать подобного всеми силами. Потому ей проще было продолжать притвориться, что она вовсе не понимает, о чём судачат работники, над чем смеются и какие гнусности, должно быть, обсуждают промеж собой.

– Ты вернулась быстро, – сказала Онора, когда она переступила порог её комнаты.

Не смотря на то, что большая часть ирландцев уже отправились домой, ко двору Эгга, Онора прибывала в хорошем настроении. Будущий муж не докучал ей излишним вниманием, за вечерней трапезой он говорил с ней с почтением и обходительностью. Слуги, придворные и другие жители крепости не позволяли себе лишнего взгляда в сторону ирландской невесты короля. Приподнятому расположению духа способствовали и дорогие подарки, которые преподносил король и лорды соседних земель в честь помолвки. Та должна была состояться в христианской церкви, после чего начнётся основная подготовка к свадьбе, назначенная на середину первого летнего месяца.

Онора не принимала участия ни в чём, что не касалось её напрямую. Всё, что касалось предстоящих обрядов, проводов невесты, отбытия воинов Эгга, присутствие которых весьма волновало местных – всё это обсуждалось с лордом Хойтом. Тот представлял короля Ирландии при дворе Тибальда, он же вкладывал руку его дочери в крепкую ладонь жениха. Наделённый в равной степени и даром красноречия, и поэзии, Хойт славился тем, что мог договориться с кем угодно и о чём угодно. Он останется при дворе Тибальда вплоть до свадьбы, а после так же отбудет на Родину с малой свитой, чтобы засведетельствовать: все договорённости соблюдены в точности, а обряды, как и старые, так и новые, завершены должным образом.

Онора недолюбливала Хойта. Она никогда не говорила Гленне об этом прямо, но девушка знавшая принцессу с детства, была в этом уверена. Благодаря свои талантам, лорд возвысился при дворе её отца и часто говорили, будто бы он взял то, что имел колдовством. На деле же, за Хойтом стоял небольшой, но стремительно богатеющий род. Залежи серебра на его землях делали его ценным союзником, но и несли угрозу: не сулят ли они лорду слишком много власти?

В неприязни принцессы к Хойту, как и в том, что именно его отправили распоряжаться приготовлениями к свадьбе, не было ничего неожиданного. Ко всему прочему, когда-то именно Хойта прочили в женихи подрастающей Оноре и тот, возгордившись, позволял себе в отношении принцессы много такого, за что иного били бы палками в назидание остальным.