Смертельный код Голгофы - Ванденберг Филипп - Страница 39

— Возможно, между этими людьми возникли разногласия, спор или просто несовпадение во мнениях.

— Может быть, но в таком случае людей обычно устраняют тихо, не привлекая внимания, чтобы никто и никогда больше не услышал о них. Смерть де Луки была уж слишком показная. Не случайно же все газеты трубят об этом. Я уверен, что смерть де Луки — знак.

— Кому?

Гропиус посмотрел Фелиции в глаза:

— Может быть, и мне. Это уже не первое предупреждение.

Робко и бережно Фелиция взяла ладонь Грегора в свою:

— Сколько ты еще собираешься этим заниматься? Иногда у меня возникает такое впечатление, что ты одержим желанием уничтожить самого себя. Почему ты не хочешь остановиться и передать все в руки полиции?

Гропиус горько усмехнулся.

— Ты же сама видишь, насколько хорошо полиция занимается этим делом. Для нее главным подозреваемым все еще остаюсь я. Я бы уже давно сидел за решеткой, если бы у них было хоть какое-то приемлемое доказательство. У меня такое впечатление, что в полиции сделали ставку на время. Там надеются на комиссара Случая, который решает у них половину всех дел. Но если так будет идти и дальше, то я могу точно распрощаться с карьерой и, как и многие медики, знавшие лучшие времена, могу идти работать фармацевтом или медицинским агентом и рассказывать сельским врачам о преимуществах нового слабительного.

— Если твой труп вытащат из реки, как де Луку, ты даже этого уже не сможешь сделать, — заметила Фелиция, — пожалуйста, будь благоразумным!

— Фелиция, эти люди могли убить меня уже десять раз, но не сделали этого. Почему? Потому что я им нужен. По какой-то причине я необходим им живым, а не мертвым!

— Звучит очень жизнеутверждающе!

Гропиус пожал плечами и посмотрел из окна на озеро.

— Они уже десять раз могли меня убить, — повторил он.

Доктор Раутманн прибыл точно в 14 часов, как и обещал. Его одежда была столь же корректной, как и его фразы: серый костюм, белая рубашка и — какое ребячество! — галстук в красно-черную полоску. Его темные кудрявые волосы и густые усы делали его старше, чем он был. Фелиция дала бы ему сорок — сорок пять лет.

С выраженным поклоном он передал ей свою визитку, а Фелиция представила Гропиуса как друга дома, который помогает ей в разрешении дел, которые обрушились на нее в связи с кончиной мужа.

Раутманн повторил свои извинения, которые он уже выражал ей по телефону, по поводу того, что он связался с ней так скоро, почти сразу после ухода из жизни Арно Шлезингера.

— Но дело в том, — заявил он с серьезным лицом, — что тот исследовательский материал, который оставил после себя ваш супруг, чрезвычайно важен для науки, чтобы оставлять его просто так. Кроме того, наш институт готов в случае дарения или добровольного пожертвования оформить все как полагается.

Грегор и Фелиция удивленно посмотрели друг на друга.

— Один момент, — вставил Гропиус, — вы ведь еще даже не знаете, что оставил Арно Шлезингер!

— Ах, ну что вы! — Раутманн поднял руки. — Мы знаем, чем он занимался. И его публикации хотя и появлялись от случая к случаю, всегда были чрезвычайно интересны!

— И чем же занимался Шлезингер в последнее время? — поинтересовался Гропиус.

Раутманн стал более сдержанным. С улыбкой, которую не могли понять ни Фелиция, ни Гропиус, он ответил:

— Ну, Шлезингер посвятил себя истории раннего периода Ближнего Востока, но имя он сделал себе именно как археолог, занимавшийся преимущественно Священным Писанием. Не так ли, госпожа Шлезингер?

Фелиция хладнокровно кивнула. То, что Арно занимался в основном библейской археологией, было для нее новостью, во всяком случае Шлезингер никогда об этом не говорил.

— Вы должны знать, — продолжил Раутманн, обращаясь к Гропиусу, — Палестина и места действия Нового Завета были до конца XIX века совершенно не исследованы с археологической точки зрения. Сегодня ситуация в корне изменилась. Сегодня Израиль и Палестина причислены к странам, наиболее хорошо изученным археологами. И не последний вклад в это дело внес Арно Шлезингер. Во всяком случае он тоже заплатил высокую цену.

— Высокую цену? — Гропиус вопросительно посмотрел на Раутманна: — Это вы о чем? Что значит «заплатил высокую цену»?

Раутманн бросил на Фелицию взгляд, полный мольбы о помощи, как будто ему было трудно ответить на вопрос Гропиуса.

— Ну да, — начал он неуверенно, — дело с этим несчастным случаем. Сначала говорилось, что Шлезингер наехал колесом своего джипа на старую мину, но это госпожа Шлезингер расскажет лучше меня.

— Вовсе нет! — запротестовала Фелиция. — Мой муж никогда не рассказывал, как произошел этот несчастный случай. Он не хотел меня беспокоить. Так это была не авария?

Раутманн нервно поправил галстук и тихо сказал:

— Это был взрыв бомбы. Я знаю это от Пьера Контено, нашего французского коллеги, который руководит раскопками в Беер-Шеба. Он был поблизости, когда это произошло.

— Взрыв бомбы, — повторил Гропиус, — в этом уголке мира бомбы взрываются чуть ли не каждый день. И это вовсе не означает, что взрыв бомбы имел какое-то отношение именно к Шлезингеру!

— Поверьте мне — все так, как я рассказываю. Там, где Шлезингер проводил свои раскопки, еще ни разу ничего не взрывалось, — сказал Раутманн.

Гропиус задумался.

— Но тогда это значит, что бомба была адресована именно Арно Шлезингеру!

— Или должна была уничтожить его работу.

— Или то и другое! — сказал Гропиус. — Все это не имеет смысла! Кто на всем свете может быть серьезно заинтересован в том, чтобы подорвать немецкого археолога на раскопках в Израиле? Если только…

— Я могу задать вам один очень серьезный вопрос? — продолжил Гропиус. — Существует ли в вашей области знания что-то похожее на конкурентную зависть? Вы понимаете, о чем я? Я врач и всегда считал, что не существует такой профессии, в которой бы профессиональная зависть была бы развита больше, чем у врачей.

— Конечно, она существует! Занятие наукой — дело нелегкое, большинство штатных должностей распределено, было бы смешно скрывать это.

— Скажите, в археологических кругах любили Арно Шлезингера?

Раутманн украдкой взглянул на Фелицию, она перехватила его взгляд и сказала:

— Вы можете не стесняться, доктор Раутманн, щадить меня не нужно!

Раутманн сглотнул.

— Если быть честным: Арно Шлезингера в научных кругах и ненавидели, и уважали одновременно. Уважали за его эрудицию и острый ум. Ненавидели, потому что он — извините меня за выражение — всегда имел огромные суммы на то, чтобы получить лицензии на раскопки, которых другие археологи напрасно ждали половину своей жизни.

— То есть вы считаете возможным, что…

— Нет! — прервал его Раутманн. — При каком угодно соперничестве я не знаю ни одного ученого, который был бы способен совершить убийство, ни одного! — Он повернулся к Фелиции: — Могу ли я напомнить вам о цели моего визита…

— Да, конечно. — Фелиция встала и попросила доктора Раутманна следовать за ней. На некотором отдалении, именно так, чтобы посетитель не подумал, что за ним наблюдают, Гропиус пошел за ними.

У Раутманна загорелись глаза, когда он увидел папки, сотни которых стояли на полках в кабинете. На большинстве были наклеены пожелтевшие листочки, сообщавшие об их содержании. Вместе с географическими названиями, такими как Саламис, Тирос или Тель эль-Фара, можно было увидеть ссылки на определенные эпохи: Микены III, Бадарийская культура или Вилланова.

— Тут беспорядок, — заметила Фелиция, перехватив изумленный взгляд Раутманна, — полиция конфисковала некоторые папки, но вскоре вернула. Похоже, что археологические термины им мало помогли.

То тут, то там Раутманн вытаскивал папки, перелистывал содержимое и понимающе кивал головой, потом ставил на место. Гропиус заметил, что Раутманн никак не отреагировал на замечание Фелиции по поводу изъятия некоторых папок полицией. Он просто принял это к сведению. Казалось, его ничем нельзя было вывести из себя, и он интересовался, по-видимому, всем подряд без разбора. При этом для чтения он надевал очки с такими линзами, которые превращали его глаза в совиные.