Военный инженер Ермака. Дилогия (СИ) - Воронцов Михаил - Страница 32

Скорее всего — никак. Поставили б большой отряд, и татары бы не атаковали. А так без потерь уничтожили большой диверсионный отряд Кучума. Гвардию, можно сказать. Элиту.

Я пытался держаться в стороне от выпивки, но и мне в ладонь сунули деревянную кружку с лёгким запахом хмеля. Пришлось пить со всеми, а потом закусывать.

Мы молча жевали, а потом Лапоть попросил взглянуть на трофейный пистолет.

— Хорош, — сказал он с некоторой завистью.

Я показал ему еще и сумку с пулями, пыжами и прочим.

— Хозяйственный был татарин, — хмыкнул Лапоть.

— Ага, — кивнул я. — Понять бы, откуда это у него. Кто-то из Европы или Москвы здесь появлялся.

Потом кто-то затянул частушку. Смеялись, не очень громко. Пели про баб у Волги, про коней, про горелку. Хотя и без особой пошлости.

Ермак тоже пришел. Встал у края, с чашей в руках, оглядел всех. Затем поднял чашу, сказал:

— Сегодня мы победили. Однако не забывайте, что завтра снова в дело. Но сегодня можно выпить.

Затем залпом осушил чашу и ушел.

А казаки вернулись к разговорам. Сидевшие рядом с нами плотники из команды Лаптя обсуждали, как сушить стволы под навесом, как бы ещё укрепить дула деревянных пушек, чтобы стрельнуть второй раз. Другие казаки говорили про набеги, про схватки, про страшных чудовищ, прячущихся в сибирских лесах. А кто-то сидел молча и смотрел на огонь.

Царила темнота, разбавленная неярким светом костров.

— А я вам вот что скажу, — рассказывал худощавый казак, поправляя нож на поясе. — Было это лет десять назад, когда я по Волге шастал. Зашли мы тогда в одно село, меж болот, заброшенное. Люди там — ни крестов, ни икон, всё молчаливые, как будто глухие от рождения. Глаза светятся непонятно, будто в них луна отражается.

Переночевать нас пустили, но староста сказал: «Лучше уходите, а то вдруг туман ляжет». Мы посмеялись. Мол, тумана бояться — не по-казачьи.

А как вечер наступил — туман и правда пришёл. Не туман, а муть какая-то, сизая, будто живая. И началось…

Ночь, мы в избе сидим. Вдруг — тук-тук. Сначала тихо. Потом громче. Будто кулаком, потом ладонью, потом всей тяжестью. Дверь ходуном заходила.

Мы с Филатом к двери — кто там? Тишина. Только снова тук. Филат приоткрыл щёлку — и хлопнул резко: «Не смотри туда». Но я всё равно глянул. Там что-то стояло… не зверь и не человек. Спина горбатая, лицо в шерсти, пальцы — длинные, костяные, только что скребли по косяку.

Не впустили мы его, понятное дело! До самого рассвета сидели со свечами и с ружьями. А как солнце появилось — осторожно выглянули. Никого! Только на дереве у двери — борозды, будто когтями прошлись.

С тех пор — если туман, я хоть три раза пьяный — а дверь на засов.

— Заливаешь… — посмеивались над рассказом казаки.

И тут я заметил её.

Чуть поодаль, около избы, в полутени, стояла Даша. Та самая, из лекарни. Которая как я и любит купаться в холодной воде Иртыша.

Мне показалось, что она смотрела на меня.

Я опустил глаза, сделал вид, что пьяный. Потом снова посмотрел — она всё ещё там. Не двигается. Как будто ждёт. Как будто зовёт.

Я встал и пошел к ней. Она скользнула в темноту, дальше от костра. Дойдя до места, около которого она стояла, я заглянул за угол и снова увидел Дашу.

Вот она, около другой постройки. Стоит и смотрит на меня. Точно на меня, больше тут никого нет.

— Даша… — сказал я и направился к ней.

Она пошла по направлению к стене, ограждающей город. Я — снова за ней. Сейчас я ее снова увижу. Дальше идти некуда.

Но за углом девушки не оказалось. Только земля, притоптанная подошвами, кусок стены и чёрная тень от деревянных зубцов частокола. Тихо. Даже гул праздника будто отодвинулся.

Я остановился. Прислушался. Ни шороха.

— Даша? — тихо позвал я.

Тишина. Лишь с другой стороны стены закричала сова — громко, неожиданно. Сердце ёкнуло.

Я обошел все вокруг, но Даши не было нигде.

Утром я проснулся мгновенно, будто не спал вовсе, а лишь ждал, когда серый рассвет вытеснит остатки темноты из углов избы. Тело, несмотря на вчерашний вечер, бодрое. Готовое к работе и к схватке.

Я быстро оделся, вышел на улицу и пошёл к Иртышу.

Воздух был свежим, влажным, с тонким ароматом дыма и тины. Где-то вдали скулил пёс, а над крышами стелился лёгкий туман — лето в здешних краях бывает разным. Я шёл быстро.

Интересно, придет ли сегодня на речку Даша. И куда она, в самом деле, вчера подевалась? Превратилась в птицу и перепорхнула через стену? Да уж. В мистику я верю слабо, хотя несколько раз приходилось сталкиваться с непонятным.

Неужели она и вправду ведьма, как о ней говорят некоторые.

А зачем она звала меня за собой? Решила поиграть?

…Даши на речке не было. Хорошо это или плохо — не знаю.

Я разделся, шагнул в воду. Холод охватил грудь, сбивая дыхание, но я нырнул, разом отбрасывая и мысли, и тревоги. Вода Иртыша бодрит, да еще как!

Когда я вышел на берег, оделся и пошёл обратно в город.

Там уже просыпалась жизнь. Кто-то чистил оружие у избы, кто-то топил печь. Пахло хлебом и углём. Мимо прошёл Лиходеев, кивнул мне, но не стал останавливаться — дел, видать, по горло. В кузнице уже звенело железо.

Все, сказал я себе, настраивайся.

Сегодня много работы. Засада на руднике, пусть и очень удачная, выбила из графика. Надо достраивать стрельбище и делать самострелы. Кузни уже готовы, печи благодаря огню подсохли. Кучум наверняка скоро захочет отомстить. Колесцовое оружие — интересно, но пока что неактуально. Подходящего кремня или пирита нет, а без них эта затея бессмысленна.

Я кивнул свои мыслям и пошел к кузнецу Макару.

…Совещание проходило в просторной избе, находящейся в остроге под Сольвычегодском. Она была обшита тесаным кедром, с окнами из слюды и высоким потолком. Под кровлей темнел брус, на котором висели связки сушёных трав. По углам — массивные сундуки, обитые железом. У стены — натёртый до блеска длинный стол из лиственницы.

За ним и сидели три брата Строгановых.

Старший, Яков, держался прямо, как на казённом приёме. Суровое лицо, аккуратно подстриженная борода, одежда — простая, но дорогая: черный кафтан, серебряный пояс, перстень с резным агатом. Он казался человеком железного порядка и жесткой воли. В этих краях его слово весило больше, чем грамота воеводы. На вид ему было лет сорок.

Средний, Семён, был мягче, и внешне походил на священника: округлое лицо, широкие ладони, чуть поношенный, но тоже очень дорогой кафтан.

Максиму, младшему, было меньше тридцати. Рядом со своими братьями он казался почти мальчишкой. Он держал на коленях пухлую счетную книгу с чернильными пятнами на страницах.

На столе стояли расписанные кубки с морсом, лежали кожаные тетради. Потрескивал огонь в каменной печи.

— Значит, вот что, — сказал Яков, уперев ладони в край стола. — Хватит с нас этих фантазий. Поход Ермака — дело гиблое. Деньги он жрёт, как прорва, людей — как мясорубка, а отдачи нет ни гроша.

— Ну, не совсем так, — возразил Семён, нахмурившись. — Люди Ермака Кашлык взяли, хан в бегах. Это, хочешь не хочешь, успех.

— Успех, — фыркнул Яков. — Во сколько он нам обошелся? Мы за огромные деньги снарядили отряд Ермака, а потом постоянно посылаем ему лодки с солью, оружием, порохом. Мы знаем, во сколько нам обходится такая экспедиция! А еще и не каждая доходит.

— Надеемся, что будут доходить, — вмешался Максим. — Провожатые теперь у нас надёжные, казаки опытные. Ермак сам велел не рисковать зря.

Яков отмахнулся:

— Надежды — для дураков. А мы с вами купцы, не игроки. Нам отчёт важен. Что там по цифрам, Максим?

— Большие издержки, — честно вздохнул тот. — А доходов, по сути, ноль. Ясак, то есть дань, собираемая отрядом, мала. Только письмо от Ермака, где он просит ещё, ещё и ещё.

— Вот то-то и оно, — кивнул Яков. — Ермак — человек военный. У него меч вместо счёта. А у нас — лавки, рудники, варницы. Нам дела вести надо. А не войну с диким ханом, которую выиграть, похоже, не получится.