Не смотри назад - Спейн Джо - Страница 13

– Вовсе я так не думаю.

– Что ж, отлично. Но, полагаю, вы до сих пор не хотите ни с кем встречаться, и насколько я понял…

– Мой бывший молодой человек бросил меня умирать.

Как только у Роуз вырываются эти слова, дыхание у нее перехватывает. Темно-серые глаза Люка резко распахиваются, челюсть отвисает. Он молча таращится на нее.

Ни к чему вытанцовывать вокруг неприятной темы, думает Роуз. Зачем тянуть, позволяя ему надеяться, что у них есть будущее, если ее уже ничто не исправит?

Роуз не позволит себе никаких чувств по отношению к Люку Миллеру.

– Это правда, – говорит она. – Мой бывший – психопат. Больше и добавить нечего. Я знаю, что нравлюсь вам. Я могла бы сходить с вами на несколько свиданий, улыбаться и демонстрировать дружелюбие, скрывая, что в душе нестабильна и глубоко травмирована, но какой в этом смысл? Рано или поздно вы обо всем узнаете. Убедитесь, что я шарахаюсь от собственной тени. Что мне невыносимо находиться с вами рядом. Рядом с большинством мужчин. Я вас оттолкну. Вы обидитесь. Для нас обоих это окажется пустой тратой времени. Простите. Вы были правы: я пришла сказать, что мне не стоило подавать надежды. Лучше бы я обманула вас и не пришла вовсе, и сейчас бы вы просто считали меня сукой. За это я прошу прощения. Только не надо меня жалеть. Просто поймите.

Роуз начинает сползать с высокого стула. Люк смотрит на нее потрясенно.

– Подождите, – говорит он.

Она избегает смотреть ему в глаза.

– Пожалуйста, – просит он. – Дайте мне пять минут, чтобы все это осмыслить. Вы мне ничем не обязаны, но умоляю, если вы сейчас просто уйдете…

– Зачем вам это? – устало спрашивает Роуз. – Вы ведь уже поняли, что я психическая развалина со сломленной волей, безнадежный случай. Вы правы, Люк, мы друг друга не знаем, но вы кажетесь мне симпатичным парнем, милым и забавным, наверняка у вас отбою нет от девушек…

– Мой отец бил мою мать.

Теперь черед Роуз испытать потрясение. Она падает обратно на стул. На лице у Люка написано отвращение, будто он проговорился нечаянно и был бы рад взять свои слова обратно.

Роуз смотрит на него.

– Сочувствую вам, – произносит она, – но я… не ищу спасителя.

– А я и не предлагаю себя на эту роль. Просто говорю, что понимаю вас. Нет, не так: я не знаю ни вашей жизни, ни того, что с вами случилось, но могу представить, почему вы не хотите ни с кем встречаться. Я не стану осуждать любой ваш выбор или доказывать, что я мужчина совсем другого сорта. Но позволите высказать всего одну просьбу?

Роуз, вздохнув, еле заметно кивает.

– Давайте выпьем вместе. Кажется, нам обоим это сейчас не помешает. Во всяком случае, я закажу себе стаканчик независимо от того, уйдете вы или останетесь. И мне почему‑то кажется, что вы предпочли бы напиток покрепче, так стоит ли пить в одиночку?

Роуз колеблется. Правильнее будет встать и уйти. И она это знает. Каждая клеточка тела кричит ей, что надо бежать от этого столика, из бара, от мужчины и того, во что все это выльется.

И все же…

– Белое вино, – говорит она.

Люк перехватывает официанта, который притормаживает ровно настолько, чтобы принять заказ.

– Даме, пожалуйста, белого вина, а мне виски, чистого.

– Пино гриджио, шардоне или…

– Совиньон, – перебивает Роуз официанта. Тот уходит, спинным мозгом чувствуя, что за этот столик не стоит подавать дешевую разливуху из бара.

– Однако вы не ходите вокруг да около, – отмечает Люк.

– Да. Извините. Просто… не в первый раз. Не здесь, а вообще.

– Я понял. На неловком первом свидании. А вы, гм… обычно всем рассказываете о том, что с вами случилось?

– Нет. Но я устала избегать упоминаний об этом. И притворяться нормальной.

– Я рад, что со мной вы решили говорить напрямик.

– Еще бы. Я не сомневаюсь, что это ваш лучший День подарков за многие годы: встреча в баре с сумасшедшей женщиной, которая словно явилась на кастинг реалити-шоу с шокирующими разоблачениями.

– Бывали у меня Дни подарков и похуже, тут вы угадали.

Роуз поднимает на него взгляд. В глазах у Люка пляшут смешинки. Почему он еще не сбежал без оглядки, вопя от ужаса?

– Сожалею по поводу вашей мэм.

– Кого?

– Мамы. Простите. Там, откуда я родом, говорят «мэм». Я из Донегола; может, слышали?

Роуз смотрит, как Люк моргает, смутно припоминая, в каком графстве может быть этот город, а потом, прищурившись, задумывается на несколько секунд.

– Да, я знаю Донегол, – сообщает он.

– Большинство англичан знают только Дублин и Белфаст.

– Вы удивитесь, но я знаком с людьми из самых разных уголков Ирландии.

Люк морщится, как будто нахлынувшие воспоминания не слишком приятны. Роуз наблюдает, гадая, что происходит у него в голове.

– Если вы собираетесь спросить, не знаю ли я кого‑то из ваших знакомых, ответ, скорее всего, будет отрицательным, – предупреждает она. – Ирландия намного больше, чем принято считать, но почему‑то англичане уверены, будто мы там все друг друга знаем.

– Понимаю. Удивительно, что там еще кто‑то остался: такое чувство, что все ирландцы давным-давно здесь.

– Ну, вы, англичане, тоже проводите много времени в наших краях.

Он улыбается, и она отвечает полуулыбкой.

– Многие эмигрируют. Из Донегола, наверное, уезжает больше народу, чем из других регионов Ирландии, вместе взятых. Изоляция влияет. Вы знали, что это крайняя точка Европы, от которой по прямой ближе всего до канадской Новой Шотландии? Впрочем, я ушла от темы. Мы говорили о вашей маме.

Он моргает, как будто вынырнул из посторонних мыслей, и взглядывает на нее.

– Не люблю об этом говорить, да и рассказывать особо нечего. Такое случалось всего пару-тройку раз, когда отец был пьян. В конце концов он бросил пить, но еще раньше я достаточно повзрослел, чтобы тоже успеть помахать кулаками. Он… подавал не самый хороший пример.

– Ваш отец жив?

– Ага. Но я с ним не общаюсь. С тех пор, как умерла мама.

Роуз выжидательно молчит. Взгляд Люка затуманивают, похоже, не самые счастливые воспоминания, но он встряхивает головой и возвращает все внимание ей.

– Впрочем, речь не обо мне, – говорит он. – И вообще, ненавижу, когда так делают: рассказываешь людям, что с тобой случилось, а они в ответ: о, понимаю, со мной такое тоже было! Так вот: со мной такого, как с вами, не было. Но понять я могу, пусть и не полностью, и сожалею о том, через что вам пришлось пройти.

Она пожимает плечами.

– Я тоже сожалею.

– Но вам удалось вырваться.

На этот раз Роуз не отрывает взгляд от стола.

Стоит ли с ним откровенничать? Выдать отредактированную версию или всю правду? Представить себя выжившей героиней или трусихой, которой она в глубине души и является?

Семь бед – один ответ, решает Роуз.

– Понимаете, Люк, – говорит она, – никуда я не вырвалась. Не в том смысле, как вы себе представили. Я не боролась. Не сдала бывшего в полицию, не упекла его за решетку, не сделала вообще ничего. Просто сбежала.

– В каком смысле?

Роуз чувствует его замешательство. Теперь он наверняка переоценивает весь разговор. Да, это не бытовое пьянство и рукоприкладство, как в случае его отца. Тут дело серьезнее, с таким он явно не сталкивался.

– В прямом. Я сбежала в Лондон, чтобы скрыться от него, и он не знает, где я.

– Господи.

– Ага.

– А Роуз – это ваше…

– Настоящее имя? Теперь да. Роуз Гиллеспи.

Он впадает в задумчивость.

– Даже не знаю, что сказать.

– Вы и не обязаны ничего говорить. Просто поймите, я девушка сложная. Багажа у меня побольше, чем на рейсе из Штатов после распродажи на День благодарения.

Люк фыркает.

– Что? – спрашивает она.

– Забавно, сколько в вас самоуничижения, когда вы об этом рассказываете.

– А что еще остается? – Она сглатывает: в горле встает ком. Официант с напитками появляется как нельзя более кстати. Он мечет на стол три картонные подставки и расставляет на них бокал с вином, стакан с виски для Люка и еще один с водой.