Исключительное право Адель Фабер - Арниева Юлия - Страница 4

Мадам Мелва, напротив, не скрывала своего интереса. Её пронзительные серые глаза следили за каждым моим движением, каждым жестом. Она стала чаще приглашать меня на чай в свои покои, обставленные в старомодном стиле, с портретами суровых предков на стенах и тяжелой, почерневшей от времени мебелью. Там, среди ароматов лаванды и сухих роз, она задавала вопросы о моем самочувствии, планах, интересах – словно пыталась собрать осколки разбитой вазы и понять, каким был первоначальный узор. Я отвечала уклончиво, но вежливо, подбирая каждое слово. Что-то подсказывало мне, что, несмотря на внешнюю строгость и приверженность традициям, она может стать союзницей.

– Знаешь, – сказала она на третий день, когда мы сидели в оранжерее среди экзотических растений, – мой сын никогда не был особенно проницательным. Особенно когда дело касается женщин.

– Вы имеете в виду его любовные похождения или деловые связи? – невинно поинтересовалась я.

Мадам Мелва усмехнулась:

– И то и другое. Он уверен, что женщины нужны лишь для двух вещей: украшать гостиную и рожать наследников. Полагаю, тебя не устраивает ни одна из этих ролей?

– Представьте себе, нет, – я улыбнулась. – Я предпочитаю быть… полезной.

– Интересная формулировка, – она постучала веером по ладони. – Знаешь, когда-то я тоже мечтала о большем, чем просто быть хорошей женой. Я изучала историю, литературу, даже немного философии. Но мой муж… – она покачала головой.

– Ваш муж был таким же, как ваш сын?

– О нет, – она неожиданно рассмеялась. – Он был гораздо хуже. Мой сын хотя бы не бьет тебя. Уже достижение для нашей семьи.

Я промолчала, не зная, что сказать на такое откровение.

– Впрочем, – продолжила мадам Мелва, – времена меняются. И женщины тоже, как я вижу. Особенно ты, моя дорогая. Скажи, – она понизила голос, – как ты умудрилась так безупречно составить тот документ?

– Много читала, – уклончиво ответила я. – В библиотеке есть несколько интересных книг по юриспруденции.

– В самом деле? – она изогнула бровь. – И когда ты успела их прочесть?

– Во время болезни, – я пожала плечами. – Бессонница, много свободного времени.

Мадам Мелва смотрела на меня с явным недоверием, но допытываться не стала.

– В любом случае я восхищена, – наконец сказала она. – Мой сын не знает, что с тобой делать. И это… освежает. Почти двадцать лет я не видела его таким растерянным.

За ужином в тот вечер муж, наконец, нарушил трехдневное молчание:

– Платье, – сухо сказал он. – Для приема. Синее, с кружевной отделкой. То, что было на рождественском балу в прошлом году.

– Нет, – так же сухо ответила я.

– Что? – он замер с вилкой в руке.

– Я надену бордовое. С закрытым воротом и длинными рукавами.

– Это не обсуждается, – он стукнул вилкой по тарелке.

– Напротив, – я спокойно продолжила есть. – В нашем соглашении нет пункта о том, что вы выбираете мой наряд. Только о моем присутствии и внимательном слушании.

Мадам Мелва едва заметно улыбнулась, скрывая усмешку за бокалом вина.

– Ты… – муж побагровел, но сдержался. – Как скажешь, – он медленно прокрутил между пальцами вилку из полированного серебра. – Но волосы уложи иначе. Без этих, – он сделал неопределенный жест над своей головой, подыскивая слово, – строгих пучков. Распусти их или собери в локоны.

Я вспомнила, что Адель гордилась своими волосами – длинными, шелковистыми, цвета спелой пшеницы. Муж всегда любил, когда она носила их распущенными, особенно в интимной обстановке. Память подбросила неприятный образ его пальцев, запутавшихся в её локонах.

– Если настаиваете, – я кивнула, отгоняя воспоминание. – Что-нибудь еще? Может быть, вы хотите выбрать мои перчатки или веер?

Моя ирония, кажется, задела его за живое. Скулы побледнели, а глаза потемнели, как грозовое небо. Он отставил бокал с вином, на скатерти расплылось маленькое бордовое пятно.

– Да, – его глаза сузились, став похожими на щелки. – Завтра я хочу, чтобы ты присутствовала на моей встрече с мсье Леваном. Здесь, в кабинете. В четыре пополудни.

– Зачем? – я удивленно подняла бровь, ощутив легкий укол беспокойства. Это не входило в наш договор.

– Считай это репетицией, – он криво улыбнулся, и эта улыбка не коснулась глаз. – Проверкой твоих навыков внимательного слушания.

В его интонации проскользнуло что-то зловещее, но я не подала виду. Мадам Мелва заметно напряглась в своем кресле, её пальцы сжали резную ручку кресла так, что побелели костяшки.

– Как пожелаете, – я промокнула губы салфеткой и аккуратно сложила её рядом с тарелкой. – А теперь, если позволите, я хотела бы подняться к себе. Мигрень…

– Конечно, дорогая, – неожиданно ласково сказал муж, и от этой внезапной перемены тона по коже пробежал холодок. Он даже поднялся, чтобы отодвинуть мой стул – жест, которого я от него не видела многие недели. – Отдыхай. Завтра тебе понадобятся силы.

В его голосе слышалась угроза. Или мне показалось? Когда я уже была в дверях, я обернулась и поймала его взгляд – холодный, расчетливый, совсем не соответствующий приторно-любезному тону. У меня возникло неприятное ощущение, что я иду прямиком в ловушку, дверцы которой вот-вот захлопнутся.

Кабинет герцога утопал в зловещем полумраке, несмотря на яркий день за окном. Тяжелые бордовые портьеры были задернуты наполовину, пропуская лишь узкие полосы света, которые причудливыми линиями ложились на темный паркет и тускло поблескивающий глобус в углу. Пахло кожей, табаком и чернилами – запахи, к которым я уже начала привыкать, но до сих пор находила неприятными. Воздух казался густым и тяжелым, как перед грозой.

Я сидела в глубоком кожаном кресле, расправив юбки домашнего персикового платья с кружевной отделкой, которое выбрала специально для этой встречи – не слишком нарядное, но и не небрежное. Точно отмеренная доля уважения, без намека на желание произвести впечатление. Муж нервно постукивал пальцами по инкрустированной столешнице, поглядывая на часы. Было без пяти четыре.

– Надеюсь, ты помнишь наш уговор, – произнес Себастьян, в третий раз поправляя безупречно завязанный галстук.

Себастьян. Я только недавно начала называть его по имени даже в своих мыслях. До этого он всегда был «муж» или «герцог» – нечто абстрактное, функция, а не человек. Но чем дольше я жила в этом теле, в этом доме, тем больше деталей прорисовывалось в общей картине. Маленькие привычки, жесты, тембр голоса… Себастьян Эшфорд, сорок два года, единственный сын своих родителей, унаследовавший титул и состояние в двадцать три после скоропостижной смерти отца и женившийся на Адель из соображений выгоды – её отец, хоть и не имел громкого титула, владел обширными земельными угодьями на юге.

– Конечно, – я спокойно улыбнулась. – Слушать, запоминать, быть любезной. Не маленькая.

Его передернуло от моей последней фразы – слишком современной, слишком непривычной в устах аристократки. Но возразить он не успел – из коридора донеслись размеренные шаги и голос дворецкого:

– Мсье Альбер Леван, господин.

Я приготовилась увидеть грузного мужчину с масляными глазками, которого рисовали в моём воображении обрывки воспоминаний Адель. Но когда двери распахнулись, на пороге возник высокий, болезненно худой человек с острыми скулами и тонкими, бескровными губами. Его лицо было испещрено следами оспы, создававшими жуткий рельеф в боковом освещении из окна. Глубоко посаженные глаза казались темными провалами, и только когда он шагнул вперед, я разглядела их цвет – льдисто-голубой, почти прозрачный.

– Добрррого дня, дорррогой дрруг, – произнес он, и я поняла причину моего присутствия здесь. Его речь была настолько искажена заиканием, что требовалась немалая концентрация, чтобы разобрать слова. А вид настолько страшен, что любая дама отпрянула бы от отвращения, что и было на руку моему мужу. В любом случае, что бы ни задумал муж, перехватив инициативу в свои руки, я буду управлять этой странной ситуацией.