Дело о даме-дуэлянте (СИ) - Куницына Лариса - Страница 19

— Александр упомянул, что утром у него немели пальцы, — озабоченно сообщил Марк. — Но, возможно, это не единственное, что помешало ему сразиться успешно. Он просто не хотел волновать своего юного приятеля или прослыть неженкой. При этом он отказался от даги, которая была бы хорошим подспорьем в поединке, и предпочёл воспользоваться плащом.

— Думаешь, ему сложно было держать в ладони рукоятку кинжала из-за этого онемения? — озабоченно уточнил лис. — Их чем-то травят?

Марк пожал плечами.

— Согласись, это могло бы объяснить её победы. Я не могу спорить, у неё хорошее фехтование, и она достаточно сильна, но вопрос: для какого противника? Может, для Бернье — да, но для Дюшарма…

— Тем не менее, Бернье тоже выглядел перед дуэлью не лучшим образом.

— Он ссылался на то, что нездоров, и даже думал, что лучше перенести поединок, но Жеральдина своими злыми насмешками вынудила его биться. Так что, похоже, наши предположения верны. Завтра я навещу Дюшарма и расспрошу его.

— А я продолжу следить за Жеральдиной, — кивнул лис. — Если она травит своих противников, чтоб легче было одержать над ними верх, то должна найти кого-то, кто подсыплет им эту отраву.

— В случае с Дюшармом это наверняка его жена, — заметил Марк. — А в случае с Бернье — Иветта Гримо. Я всё ещё не могу арестовать её, но, надеюсь, разговор с Дюшармом даст мне основания для этого.

Следующим утром Марк отправился навестить раненного. Дом, принадлежащий Анне Дюшарм, урождённой де Клевье стоял на улице Дорога роз, и ничем не выделялся в череде узких трёхэтажных особняков, чистеньких и нарядных, как пирожные в коробке. Легко взбежав по высокой лестнице, на боковых площадках которой вечно спали вытесанные из песчаника львы, и взяв висящий на бронзовой цепочке молоточек, он постучал в звонкий гонг. Ему открыл худой лакей и, выслушав посетителя, отправился, чтоб доложить о нём.

Вскоре из дальних комнат появилась Анна Дюшарм. Взглянув на неё, он на мгновение усомнился в своих подозрениях, потому что она выглядела утомлённой и встревоженной, её глаза покраснели, словно она плакала или не спала всю ночь. Снова представившись, Марк сообщил, что пришёл навестить господина Дюшарма.

— Ах, мой бедный Морис, — молитвенно сложив свои белые руки, запричитала она. — Это такое несчастье! Как жестоко было ранить его! Я так огорчена! Как раз сейчас с ним господин Фабрициус, и я не знаю, позволит ли он побеспокоить моего супруга в таком состоянии.

Это можно было расценить, как намёк на неуместность визита, но Марк не обратил на него внимания.

— Отлично! — деловито кивнул он. — Тогда я расспрошу лекаря о его самочувствии. Проводите меня!

Возможно, будь это кто-то другой, она попыталась бы возражать, но его статус был ей известен, да и повелительный тон, которым была высказана эта просьба, не допускал отказа. Тяжко вздохнув, она повернулась к лестнице, подобрала юбки и пошла наверх.

Уже подходя к дубовой двустворчатой двери, Марк увидел, как она распахнулась и на пороге появилась несуразная и немного мрачная фигура знаменитого лекаря.

— Я рад видеть тебя, дружище! — воскликнул он, кивнув ему. — Как твой пациент?

— Ему повезло, господин Марк, — сообщил Фабрициус, по привычке назвав его так, как звал ещё тогда, когда граф де Лорм был юным оруженосцем короля. — Рана тяжёлая, но не угрожает его жизни. К тому же он молод и крепок, потому, неделя, от силы две, и он сможет подняться с постели.

— Что скажешь о ране?

Лекарь внимательно взглянул на него своими выцветшими глазами. Он понял смысл этого вопроса.

— Я полагаю, что она целила в бедренную артерию, и если б попала, то шансов бы у него не было.

— И сильно она промахнулась?

— Не более чем на три пальца.

Марк отступил, пропуская его, и Фабрициус, поклонившись ему на ходу, удалился. Бросив взгляд на стоявшую рядом Анну Дюшарм, он заметил, что она встревожена ещё больше. Однако поймав его взгляд, она вымученно улыбнулась, немного неуклюже присела в торопливом поклоне и поспешила вслед за лекарем, видимо, чтоб расплатиться с ним за визит. Марк толкнул дверь и вошёл.

Просторная спальня была залита светом, лившимся в распахнутое окно. В воздухе чувствовался запах лекарств. Осмотревшись, Марк понял, что это мужская спальня, должно быть у супругов были раздельные покои. На небольшом столе рядом с отодвинутой на край стопкой книг, стоял медный таз с разложенной на бортике белой тканью. А возле него выстроились в ровную линию какие-то пузырьки и баночки с бальзамами. С другой стороны на чеканном подносе возвышался хрустальный кувшин с водой и кубок.

Морис Дюшарм лежал в постели и, несмотря на бледность, выглядел не таким уж больным. Меланхолично он рассматривал висевший на противоположной стене гобелен со сценой охоты и не сразу заметил визитёра, а заметив, сильно смутился. Марк присел в кресло возле кровати и поспешил объяснить, что вчера присутствовал на дуэли, видел, что господин Дюшарм ранен, и счёл необходимым навестить его и выразить ему свою поддержку.

— Боги, — потерянно пробормотал Морис, — неужели и вы видели этот позор? Как я теперь смогу выйти на улицу? Надо мной же будет смеяться весь город! Проиграть этой бешеной кобыле! Поверьте, я более страдаю от этой мысли, чем от раны!

— Она чуть не убила вас, — заметил Марк.

— Да лучше бы убила! — воскликнул тот, но потом мотнул головой. — Нет, не лучше! Умереть от её руки было бы ещё хуже! Я сгораю от стыда и обиды! Поверьте, я бы справился с ней, если б не моё проклятое невезение! Именно накануне я почувствовал недомогание, которое не позволило мне сразиться с этой выскочкой в полную силу.

— Вы были больны?

— Поверьте, я вовсе не лгу, чтоб оправдать свою неудачу! Так всё и было! Ночью мне стало плохо. Я проснулся от судороги, и с ужасом понял, что не чувствую ни рук, ни ног. Я был напуган, решив, что меня парализовало, но со временем мне стало лучше и чувствительность вернулась. Однако утром я ещё ощущал холод в ладонях и пальцы плохо слушались меня. И ноги покалывало.

— Нужно было отказаться от дуэли или перенести её, — заметил Марк.

— Чтоб на всех углах трубили, что я испугался женщины? К тому же я был уверен, что и так справлюсь с ней! Главное, что я мог удержать в руке меч, а там… — он горько улыбнулся. — Если вы там были, то согласитесь, что начал я неплохо! Но потом… Руки снова стали неметь, ноги похолодели, и я понял, что не знаю, как управиться со своим телом, которое не хотело слушаться. Словно я стал глупой деревянной марионеткой, которую надо дёргать за ниточки, чтоб она плясала. Я даже не понял, когда она проткнула меня мечом, потому что не испытал боли, просто на мгновение лишился чувств и очнулся, уже стоя на коленях. И снова потерял сознание.

— Выходит, вам стало хуже по ходу поединка? — озабоченно спросил Марк. — А потом? Вы ощущаете сейчас эту странную болезнь?

— Нет, — покачал головой Морис. — Я пролежал без памяти до ночи, а потом пришёл в себя, и, если не считать боли в боку, куда ранен, да слабости, не почувствовал ничего необычного. Конечно, руки и ноги у меня были холодные, но Фабрициус сказал, что это из-за потери крови, и дал мне какой-то обжигающий настой, который буквально вернул меня к жизни.

— Скажите, господин Дюшарм, мог ли ваш внезапный недуг быть следствием каких-то излишеств накануне?

— О чём вы, господин граф? — воскликнул тот. — Я же не ребёнок, чтоб так рисковать! С кем бы мне ни предстояла дуэль, я не склонен недооценивать противников и потому накануне избегаю подобных вещей! Я провёл весь вечер дома, поужинал с супругой. Нам нужно было помириться после ужасной ссоры! Однако за ужином я выпил лишь один кубок белого вина, наполовину разбавленного водой, а после отправился спать. Уснул почти сразу, хоть было ещё не очень поздно.

— И вы даже не предполагаете, что могло стать причиной вашего недомогания? Такое случалось раньше?