Индульгенция 4. Без права на сомнения (СИ) - Машуков Тимур - Страница 30
- Предыдущая
- 30/53
- Следующая
Итак, государства разъединены. Знания утрачены. Союзы забыты. Мы живем в мире островов, окруженных реками безумия. Пустоши — это наша история, наша ошибка, наша тюрьма. Изучайте их. Не с мыслью о завоевании — с мыслью о понимании. Потому что пока мы не поймем природу этих ран на теле мира, мы не сможем их исцелить. И не питайте иллюзий, юные умы. Там, в сердце Пустошей, не сокровища ждут. Там ждет лишь подтверждение того, насколько хрупка наша реальность перед лицом разгулявшейся, искаженной Вечности.
Лекция окончена. Завтра — классификация известных — подчеркиваю, известных — угроз Северодвинской Пустоши. Приготовьтесь. А особо впечатлительным советую принять зелье храбрости. Оно вам понадобится.
После того, как преподаватель вышел, все сидели в полной тишине. И только я резко встал и, не обращая внимания на взгляды, вышел наружу. Мне срочно нужна была связь с отцом. Мне надо попасть в Пустошь. Любую. Кажется, я знаю, почему маги не могут их пройти…
Глава 16
Глава 16
— Снежана, мне срочно нужна твоя помощь! — связался я с ней через браслет.
— А ты где?
— У главного входа стою.
— Жди. Через пять минут буду, -последовал быстрый ответ.
Что ж, большой плюс ей в карму — ничего не стала спрашивать, а сразу отреагировала. Растет. На свидание ее, что ли, пригласить? Хотя нет — лучше чуть подожду. Мне бы с принцессами разобраться, да с Танькой помириться. На новые любовные свершения я пока не готов.
— Готова. Что надо сделать? –появилась она. Собрана, деловита, готова к драке. Уважаю.
— Надо связаться с отцом и срочно. Пусть вытащит меня отсюда на пару дней.
— Случилось чего?
— Неважно. Но мне надо попасть в поместье.
— А чего официальный запрос не сделаешь или не позвонишь из приемной? Кстати, у Кристины, как главы студенческого совета, тоже есть связь с внешним миром.
— Официально — долго. Пока дашь запрос, пока его рассмотрят — а это время. И с Кристиной я поругался, не хочу ее ни о чем просить. А то еще надумает себе бог знает что. Кстати, у ворот же должен постоянно дежурить наш гвардеец. Можно передать информацию через него. Поищи на стоянке машину с гербами Раздоровых.
— Поняла. Сейчас сделаю.
— Пошли вместе к выходу. Меня-то не выпустят, но хоть подожду рядом.
Ну, мы и двинулись. Снежане было, конечно, любопытно, но вопросов больше она не задавала. Поняла, что если посчитаю нужным, сам расскажу. К тому же это, возможно, были дела рода. А в них совать свой нос чревато и крайне опасно — у Раздоровых богатая фантазия.
Вышла она без проблем. Повертела головой и сразу отправилась куда-то в сторону. Пара минут, и вот уже перед входом стоит суровый мужик с нашим гербом на груди. Внутрь его, конечно, не пустили, но мы могли разговаривать и так. Еще минута, и вот он связался с отцом.
Тот тянуть не стал — раз я говорю, что срочно, значит, срочно. Еще десять минут ожидания, и вот охрана меня пропускает на выход, убрав прозрачный щит, через который все видно и слышно, а вот войти и выйти без допуска нельзя. Упырева после последних событий сильно озадачилась охраной и, кажется, даже чуть перестаралась. Но не суть.
— Я тогда на занятия пошла, — сказала Снежана. — Не знаю, что ты там задумал, но в любом случае береги себя. А наших я предупрежу.
— Договорились.
Не удержавшись, я обнял мгновенно покрасневшую девушку. Однако это не помешало ей так же сильно ко мне прижаться и тяжело выдохнуть в ухо, отчего у меня в организме поднялось все, включая брови.
Машина плыла по утренней Москве, мягко покачиваясь на амортизационных рунах. Я сидел сзади, стиснув кулаки так, что ногти впивались в ладони. Запах дорогой кожи салона «Волхва» смешивался с холодным ароматом ветра, залетавшим через вентиляцию, и едва уловимым запахом оружейной смазки от телохранителя.
Игнат, сидевший справа, был неподвижен, как скала. Его профиль, будто высеченный из камня, был резок и бесстрастен. Глаза, прищуренные чуть больше обычного, методично сканировали тени за тонированными стеклами.
Водитель, старый гвардеец Борисыч, в своей неизменной фуражке с алюминиевым значком нашего рода, вел машину с невозмутимым мастерством, его короткие пальцы уверенно лежали на руле в оплетке из шерсти огнестойких баранов.
За окном струилась столица Империи. Неоновая вязь рекламных заклинаний ползла по стенам небоскребов-зиккуратов, где в окнах-бойницах светились кабинеты бухих алхимиков. По выделенным полосам бесшумно проносились навороченные машины, похожие на стальные капли ртути. Над нами, в холодном черном небе, разрезая световое загрязнение, плыли патрульные гирокоптеры с мерцающими рубиновыми «глазами» локационных сфер. На перекрестках светофоры-хамелеоны переливались стеклянными сферами, а под их светом спешили по своим делам прохожие — студенты Академии с сумками, полными говорящих гримуаров, усталые офисные клерки, закутанные в охлаждающие плащи, группа рабочих в ярких комбинезонах ремонтников городских энергетических линий.
Но весь этот оглушительный, дышащий магией калейдоскоп был для меня лишь размытым фоном. В ушах стоял гул — не от двигателя, а от собственной крови. Лекция профессора Колыванцева… Его слова о Пустошах как о не отсутствии, а об иной форме бытия, о тишине, которая есть не молчание, а чуждая песня, врезались в мозг, как раскаленные иглы. Он не дал ответов, он дал ключ. И этот ключ, страшный и манящий, идеально подошел к замку моих собственных, смутных догадок. Я понял. Не все, но суть. И эту суть нужно было проверить там, на границе, где мир истончается и рвется, превращаясь в серое, пожирающую магию ничто.
— Быстрее, Борисыч, — прозвучал мой голос, жестче, чем я хотел.
Тот лишь кивнул, не отрывая глаз от дороги. «Волхв» прибавил ходу, его мощный мотор запел глубже, а выхлопная труба выплюнула сноп сизых, мерцающих искр. Игнат повернул голову на долю секунды — быстрый, оценивающий взгляд. Он ничего не спросил. Он и не должен был. Его работа — довезти. Живым. До особняка в квартале аристократов.
Отец. Он годами бился над загадкой Пустошей и тоже искал ответ. Но искал, как дипломат, из кабинета. А я… Я чувствовал, что ответ — там. В самой сердцевине тишины. Он еще не знал, что после сегодняшней лекции сомнений не осталось. Только жгучая, почти болезненная необходимость действовать. Сейчас. Пока озарение не остыло.
Машина свернула в тихий переулок. Шум магистрали сменился гулкой тишиной. Тут стояли особняки старых родов, похожие на крепости. Каменные стены, увитые мерцающими рунами защиты, высокие заборы с вмурованными в них каменными стражами-горгульями, чьи глаза слабо светились в темноте. Наш дом — мрачный, готический, с острыми шпилями, увенчанными кристаллами-громоотводами.
— Приехали, Ваше Темнешество, — буркнул Борисыч, плавно притормаживая у знакомых чугунных ворот.
Змеи, оплетавшие прутья, шевельнулись, узнавая сигналы машины. Их рубиновые глаза вспыхнули ярче.
Игнат первым вышел, его широкая спина перекрыла мне обзор. Он быстро осмотрел улицу, его рука лежала на рукояти компактного магострела под пиджаком. Только потом он открыл мою дверь. Холодный воздух ударил в лицо, смешавшись с запахом старого камня и вечнозеленых рунических кустарников у ворот.
Я вышел. Ноги были ватными. Сердце колотилось о ребра, как птица в клетке. Внутрь заезжать не стали — лишний раз распахивать ворота ни к чему. Быстро добрался до дома.
Сделал шаг к тяжелой дубовой двери, украшенной барельефами древних духов-хранителей рода. Ключ — знание от Пустошей жгло душу. Ключ понимания. Ключ к безумию? Отец должен был узнать первым. Сейчас. Пока серая муть на краю карты не поглотила все мои мысли, кроме одной — скорее. Скорее. Скорее! Я поднял руку к холодной бронзе дверного молотка в виде совы. Его круглые глаза, инкрустированные обсидианом, казалось, смотрели мне прямо в душу. Пора.
— Сын? — отец чуть привстал приветствуя меня. — Что случилось?
- Предыдущая
- 30/53
- Следующая
