Шеф с системой. Гамбит повара (СИ) - "Afael" - Страница 20

Внезапно по кухне пронесся резкий, едкий запах подгорающей каши.

Я обернулся. Огромный котел на главном очаге, доверенный Федоту, начал предательски дымить. Сам Федот, бледный как полотно, с ужасом на лице, пытался огромным деревянным веслом отскрести от дна прилипшую крупу, но делал только хуже.

— Я… я… советник, я… — пролепетал он, когда я подошел. В его глазах стоял животный страх. Не страх перед побоями, а страх подвести, не справиться с оказанным доверием.

Остальные поварята замерли, ожидая взрыва. Они привыкли, что за такую ошибку следует жестокая расправа.

— Спокойно, — сказал я ровным голосом, кладя руку ему на плечо. — Отойдите все.

Я подошел к котлу. Жар от него был неровным, яростным. Федот, привыкший к примитивным методам Прохора, просто завалил очаг дровами, не регулируя тягу.

— Матвей, принеси совок с золой, — скомандовал я.

Когда он принес, я взял совок и начал аккуратно подсыпать золу под котел, на самые горячие угли.

— Смотри, — объяснял я Федоту, который наблюдал за мной, как завороженный. — Зола будет работать как заслонка. Она приглушает самый сильный жар, делает его ровным, мягким. Так мы спасем то, что еще не сгорело.

Затем я взял у него из рук «весло».

— Ты пытаешься отскрести, а нужно перемешивать. Вот так. Не по кругу, а от краев к центру, поднимая нижние слои наверх. Движение должно быть медленным, но постоянным.

Я начал размешивать густую, дымящуюся массу. Это была тяжелая работа, но постепенно запах гари стал слабее, а каша, благодаря правильному перемешиванию, снова стала однородной. Я с его помощью отодвинул котел на менее горячую часть очага.

— Она будет томиться здесь. Дойдет сама, — сказал я. — Мы потеряли немного крупы, но спасли остальное. Так что не страшно.

Я повернулся к застывшему Федоту. На его лице было написано безграничное облегчение и удивление.

— Проблема не в тебе, Федот, — сказал я тихо, но так, чтобы слышали все вокруг. — Проблема в старых привычках и в том, что Прохор вас ничему толком не учил. Этот котел — не враг, которого надо победить, раскалив докрасна, а инструмент, который нужно чувствовать.

Я похлопал по его теплой стенке.

— Ты должен слушать его, как слушаешь свое дыхание. Чувствовать, где ему горячо, а где — холодно. Когда научишься, он станет продолжением твоих рук.

Федот смотрел на меня, и я видел, как в его усталых глазах рождается не просто лояльность подчиненного, а преданность ученика. Он молча кивнул, и в этом простом жесте было сказано больше, чем в любых словах. С этой минуты он стал не просто исполнителем, а моим надежным, верным заместителем.

К полудню кухня превратилась в идеально отлаженный механизм. Воздух, густой и горячий, был наполнен не чадом и руганью, как раньше, а сложным, многослойным ароматом трех разных блюд, готовящихся одновременно. Я больше не стоял у одного котла. Моя роль изменилась. Я двигался от очага к столу, от огромного котла Федота к двум своим, пробуя, корректируя, отдавая последние команды.

— Федот, еще немного соли в ячмень, — говорил я, попробовав базовый рацион. — Мясо идеально.

Старый повар, чье лицо было сосредоточенным и серьезным, молча кивал, с уважением принимая мои указания. Матвей, с восковой дощечкой в руках, уже не просто записывал, а координировал младших поварят, которые с непривычным рвением готовили чистые миски и нарезали свежий хлеб.

Когда последний кусок мяса в «Силовом» рагу стал нежным, а «Легкая» похлебка для лучников дошла до идеальной прозрачности, я выпрямился и оглядел свою команду. Они были уставшими, но в их глазах горел огонь.

— Готово, — сказал я, и мой голос, хоть и негромкий, был услышан всеми. — Отдыхаем и готовимся кормить людей. Федот, на раздачу каши. Матвей, к входу, чтобы разбивать людей на очереди.

Федот кивнул, и под его руководством поварята начали выкатывать тяжелые котлы к импровизированной линии раздачи. Столовая располагалась рядом с кухней, что упрощало работу. Моя работа как повара пока закончилась. Теперь начиналась работа стратега. Я встал в тени, чтобы лично проконтролировать самый сложный прием пищи.

Воины, уставшие после утренних тренировок, начали стекаться к столовой. Слух о революции на кухне и падении Прохора уже облетел всю крепость, подкрепленный невероятными рассказами о сегодняшней утренней каше. Да, она была на удивление вкусной и сытной, но один удачный завтрак не мог смыть годы недоверия. Была ли это разовая акция? Подачка от нового начальника, чтобы задобрить их в первый день?

У самого входа я поставил Матвея. Он стоял, выпрямив спину, и хоть я видел, как дрожат его колени, голос его звучал на удивление твердо. Он был моим глашатаем, моим распорядителем, живым воплощением нового порядка.

— Лучники и дозорные — налево, к малому котлу! — выкрикивал он, указывая на дымящуюся похлебку из птицы. — Тяжелая пехота — направо, к рагу! Остальная дружина — по центру, к каше!

Воины, привыкшие сваливаться в одну общую, беспорядочную очередь, озадаченно тормозили. Затем ставили свои миски на дубовые прилавки, переглядываясь и пытаясь понять новые правила. Разделение! Для них это было в новинку. Подгоняемые голодом и командами Матвея, они нехотя начали расходиться, формируя три отдельные, еще неровные очереди.

Первые реакции были именно такими, как я и ожидал. Воины из основной дружины, заглядывая в котел Федота, недоуменно хмурились.

— Это что за варево? — пробасил один из ветеранов, тыча ложкой в густую, темно-коричневую кашу, от которой шел невероятный мясной дух. — Где привычная еда? Эта какая-то… темная.

— И пахнет странно, — подхватил его сосед. — Жареным чем-то. Не отравят нас, часом, с этими новшествами?

Федот, стоявший на раздаче, сжал черпак так, что побелели костяшки. Я видел, как в его глазах вспыхнула ярость, как ему хочется рявкнуть в ответ что-то привычное, грубое, поставить наглеца на место, но он сдержался, помня мой приказ. Это была не его битва, а моя как нового шефа.

Я вышел из тени. Прошел мимо растерянных поварят и встал рядом с Федотом, прямо перед недовольным ветераном. Я не стал кричать. Посмотрел ему прямо в глаза — спокойно, без страха и без злобы.

— Отравят? — переспросил я, и мой голос, хоть и негромкий, разнесся по всей столовой. — Прохор травил вас годами, подавая вам гниль и отбросы, и никто из вас не сказал ни слова. Сегодня, впервые за долгое время, перед вами настоящая еда, и ты говоришь о яде?

Ветеран опешил от такой дерзости. Он открыл рот, чтобы возразить, но я не дал ему.

— Я видел, как вы возвращаетесь с дозоров, — продолжил, обводя взглядом всю очередь. — Видел ваши серые от усталости лица. Видел, как вы валитесь с ног после смены и я знаю, почему. Потому что еда, которую вам давали, была плохой. Она не давала силы, она ее отнимала.

Я указал на котел с кашей.

— Эта еда другая. Она сварена не для того, чтобы просто набить живот и уснуть. Она сварена для того, чтобы дать вам силу на весь день. Чтобы ваша рука, держащая копье, была твердой, а спина — прямой. Я отвечаю за это своей головой.

Я замолчал, и в этой тишине мои слова повисли в воздухе. Я говорил с ними не как повар, а как человек, который понимает их нужды лучше, чем они сами.

— Если не веришь мне, — я снова посмотрел на того самого ветерана, — можешь не есть. Иди в казарму голодным. Остальные — пробуйте, а вечером, после тренировки, сами решите, какая еда делает вас сильнее — эта или помои Прохора.

Это был рискованный, но единственно верный ход. Я не заискивал, не оправдывался. Бросил им вызов, апеллируя к их воинской логике и здравому смыслу и это сработало. Ветеран, смущенный и обезоруженный, пробормотал что-то себе под нос и, взяв свою миску с кашей, отошел в сторону.

Затем настоящая буря разразилась у другого котла. Туда подходили лучники и дозорные — люди, для которых я создал свой «Легкий» рацион. Когда первый из них заглянул в котел и увидел почти прозрачный золотистый бульон с нежными кусками белого мяса птицы и зеленью, он отшатнулся, как от оскорбления.