Маршрут: Ноль (СИ) - "Mrs. Mracopisec" - Страница 7

Я замер, почувствовав, как холодок пробежал по спине. Пальцы непроизвольно сжали камеру.

— Она… живая? — спросил я шёпотом, боясь спугнуть видение.

— Пока да, — ответила Ольга так, будто это было временным состоянием, не более.

Мы подошли ближе. Песок хрустел под ногами слишком громко. Девочка спрыгнула с горки — движения её были чересчур чёткими, быстрыми, лишёнными детской неуклюжести. Она приземлилась бесшумно.

— Вы долго шли, — сказала она. Голос был тихим, но отчётливым, словно эхо отдавался в пустоте вокруг.

— Кто ты? — спросил я, стараясь говорить спокойно.

— Аня. Отвезёшь меня домой? — Она смотрела на меня с безнадёжной надеждой.

— Где ты живёшь? — спросил я, оглядываясь. Только старые деревья, кривые и молчаливые.

— В посёлке. Его больше нет. — Она кивнула в сторону, где виднелись лишь очертания разрушенных домов на холме.

— Но мы можем сделать вид. Как будто он есть.

Я посмотрел на Ольгу, ища поддержки, объяснения. Та кивнула, её глаза были тёмными, как бездонные колодцы.

— Она не из сейчас, — тихо пояснила Ольга, глядя не на девочку, а сквозь неё. — Но и не из тогда. Она из между. Из зазеркалья между реальностями.

Красный зонт. Он всплыл в памяти, как пузырёк в мутной, стоячей воде. Толпа на вокзале. Шум, гудки, запах мокрых пальто. Я — маленький, лет пяти, крепко держу мамину руку. Потом рука выскользнула. Я потерял её из виду в мелькающих ногах. Паника. И вдруг я увидел её — уходит с зонтом. Красным. Я побежал, крича: «Мама! Мама!». Лёгкие горели. Я догнал, дёрнул за рукав плаща… И обомлел. Это была не она. Лицо незнакомое, испуганное. Женщина отшатнулась. Я стоял один посреди зала, а красный зонт удалялся, превращаясь в маленькую точку.

Аня тем временем качалась на качелях. Раскачивалась всё выше и выше, почти до горизонтального положения, и пела. Мелодия была странно знакомой, но я не мог вспомнить, откуда. И вдруг до меня дошло: эта песня! Она вышла лишь в середине нулевых! Я слышал её по радио, когда уже был подростком.

— Ты ведь сказала, что из семидесятых? — спросил я, подходя ближе. Качели скрипели в такт её пению.

— Да, — ответила Аня, не переставая качаться. Её лицо было спокойным.

— Но эта песня вышла через тридцать лет! После твоего времени! — почти выкрикнул я.

Она покачала головой, волосы развевались, хотя ветра не было.

— Здесь всё выходит раньше. Или позже. Смотря кто смотрит. И с какой стороны.

Внезапно она остановила качели резко, как по команде. Сдёрнула с шеи простой медальон на тонкой цепочке. Открыла его. Внутри было пожелтевшее фото молодой женщины. Я присмотрелся… и узнал лицо. Не черты, а именно выражение глаз. Глаза. Те самые глаза, что смотрели на меня сейчас из лица Ольги. Глубокие, печальные, знающие что-то, что мне не дано.

Реальность вокруг начала казаться хрупкой, как тонкое стекло. Я решил проверить её, достал навигатор — экран был чёрным. Ни одной полоски сигнала. Достал телефон — на экране горели ледяные нули: 00:00. Дата была сброшена до 01.01.1980. Как будто время здесь просто перестало считать, утратило смысл.

Аня подошла совсем близко. В её глазах не было ничего детского — только древняя усталость.

— Не бойся, — прошептала она. Её дыхание было холодным, как затхлый воздух заброшенного подвала. — Это только сон. Очень длинный сон.

— Я не сплю! — отрезал я, но в голосе слышалась дрожь.

— Тогда тебе будет больнее, — констатировала она безжалостно, как врач, ставящий диагноз.

Я поймал себя на том, что каждая клетка моего существа кричала: «Убегай! Прочь отсюда!». Но ноги не двигались. Они вросли в этот серый, мёртвый песок. Красный зонт лежал неподвижно, но мне казалось, что он пульсирует. Медленно. Как огромное, спящее сердце.

— Что ты здесь делаешь, Аня? — спросил я, заставляя себя говорить.

— Жду, — ответила она просто, глядя куда-то сквозь меня, на разрушенный посёлок на холме. — Я всегда жду. На своей станции.

Внезапно она замерла, её взгляд устремился на вершину горки. Там, на самом краю, сидел кто-то ещё. Мужская фигура в тёмном пальто, силуэт, обращённый спиной. Он не двигался. Просто сидел, как статуя, глядя в никуда.

— Он снова пришёл, — прошептала Аня, и в её голосе впервые прозвучал настоящий, почти детский страх. — Он всегда приходит, когда я пытаюсь уйти.

Мы молча повернули и пошли к машине, оставленной у въезда на площадку. Аня шла за нами, её шаги были бесшумными. Её маленькая фигура казалась одновременно и хрупкой, и неестественно прочной. У самой кромки площадки, где начиналась заросшая травой тропинка, она вдруг остановилась, как наткнувшись на невидимую стену.

— Я дальше не пойду, — сказала она. Её голос звучал издалека. — Здесь заканчивается моя линия. Мой отрезок пути.

— Что ты имеешь в виду? Аня? — спросил я, оборачиваясь.

Она посмотрела на меня. В её глазах плескалась бездна.

— Ты же знаешь, Марк, — тихо сказала она, и в её словах звучала горькая истина. — Мы все уже умерли. Просто некоторые ещё не проснулись.

В этот момент поднялся ветер. Сильный, холодный, он подхватил красный зонт. Но зонт не упал. Не улетел. Он медленно поднялся в воздух, как флаг на мачте, и повис горизонтально, паря над землёй. Потом так же медленно опустился обратно, точно на то же место, где и лежал, вонзившись в асфальт. Как будто его кто-то аккуратно поставил на место.

Я обернулся к Ольге, чтобы спросить, что это значит. Ани уже не было. На том месте, где она стояла, лежали только цветные мелки. И на асфальте были нарисованы круги. Множество концентрических кругов, как мишени. Точно такие, как она рисовала, пока мы подходили.

Я посмотрел на Ольгу. Лицо её было бледным, как мел.

— Это была… — начал я, не в силах договорить.

— Отражённая, — закончила она. Её голос был сухим, как песок. — Отражение того, что могло бы быть. Или того, что было в другом варианте реальности. Тень на стене пещеры Платона, которая обрела сознание.

Мы сели в машину. Я завёл двигатель. Он чихнул, закашлялся, но завёлся. Я включил передачу. В салонное зеркало заднего вида бросил взгляд на пустую площадку. И в этот миг в зеркале, на заднем сиденье, промелькнуло лицо Ани. Грустное. Понимающее. И исчезло.

И вдруг, как удар током, голос в радиоприёмнике. Не музыка. Не помехи. Чёткий, знакомый до боли, шёпот, звучавший прямо у самого уха:

— Марк… ты же помнишь? Красный зонт? На вокзале?

Я резко нажал на тормоз. Машина дёрнулась. Холодный пот прошиб меня. Я закрыл глаза, пытаясь прогнать этот голос, это воспоминание. И тут меня осенило. Зонт! Красный зонт! Он остался в багажнике! Хотя мы его не брали. Мы его не трогали. Он просто… появился там.

Я открыл багажник. Там, на сером коврике, лежал красный зонт. Тот самый. Старый, с потрёпанными краями, с деревянной ручкой, холодный на ощупь. Капли воды стекали по его куполу… против гравитации. Вверх. Он ждал. Ждал меня.

Дорога, вилась вдоль стены сплошного, мрачного леса, внезапно оборвалась. Не плавно сошла на обочину, не превратилась в тропу — она просто закончилась, как кинолента, которую забыли домонтировать. Перед нами зияла пустота, а за ней — странная, почти театральная сцена. Машина, послушно тарахтяшая последние километры, замерла, словно наткнувшись на невидимую стену. За бортом повисла звенящая тишина, нарушаемая лишь остывающим стрекотом мотора и шелестом ветра в кронах старых елей.

Посреди этого обрыва стояла тележка. Синяя, облезлая, на крошечных, кривых колёсиках, которые скрипели бы даже на идеальной поверхности. Она казалась нелепой и одинокой, как брошенная игрушка гиганта. Рядом с ней, словно статуя, высеченная из тумана и времени, стоял человек. Он был высоким, неестественно худым, в тёмном, до колен пальто и шляпе с широкими полями, отбрасывающей тень на лицо. Не карикатурный Странник из дешёвых ужастиков, нет. Скорее… неправильный. Его пропорции едва заметно смещались, если смотреть слишком долго, а фигура казалась то твёрдой, то размытой на краях зрения, как мираж на раскалённом шоссе.