Земляничное убийство - Данилова Анна - Страница 20

В шифоньере, трехстворчатом, с мутноватым зеркалом посередине, висели яркие, нарядные платья, блузки. Юбки продавщица носила узкие, темные. Потрепанная норковая шубейка, короткая, с вытертыми рукавами, была упакована в полиэтиленовый мешок, сквозь который просвечивал фиолетовый ярлык лавандового средства от моли.

Никитишна, которую Петров позвал с собой в качестве неофициальной понятой (поскольку разрешения на обыск пока не получил), скорее даже свидетельницы его осмотра, следуя за ним по пятам, комментировала все подряд, говорила много лишнего, бесполезного, а потом и вовсе расплакалась, устроившись в продавленном кресле в гостиной.

В кухне было все прибрано, дешевая посуда в небольшом количестве стояла рядком на сушилке, старые кастрюльки и сковородки прятались в шкафчиках. В холодильнике он обнаружил остатки колбасы, сыра, кастрюльку с овсяной кашей, вскрытую коробку с молоком и кочан засохшей капусты.

– Скажите, пожалуйста, какой была ваша соседка?

– Натка-то? – Женщина промокнула слезы краешком халата, обнажив жуткое, белое, в сиреневых прожилках, бедро. – Да потерялась она.

– В смысле?

– Когда-то в молодости она была красивой девкой. Прямо как актриса. Яркая, одевалась красиво. Я же помню ее, какой она была. Но как ребеночка-то ее украли, так и потерялась она.

– Какого ребеночка? – Егор сделал вид, что ничего не знает об этой истории.

– Да роман у Наташи был. Красивый такой роман. Но жила она тогда не здесь, а в нашем же дворе, но в другом доме, что построили позже нашего, там у нее и квартира была большая, и ванная, ковры, хрусталь… После смерти матери Натка поначалу убивалась, но потом взяла себя в руки, устроилась на работу в скобяной магазин, зарабатывала неплохо. Потом решила выучиться на бухгалтера. Это она мне после уже рассказывала. Но не выучилась. Повстречала в баре, это в центре, знаете, бар «Калиновка», красивого парня, командировочного, вроде из Москвы. Не знаю точно. И так влюбилась, что совсем потеряла голову. Все, что я сейчас вам рассказываю, повторяю, она говорила мне сама. Парень, видать, крепко задурил ей голову, наобещал много. Уехал, но клялся вернуться за ней и забрать с собой. А она забеременела. Вовремя аборт не сделала, все ждала своего любимого. А эта скотина и не думала возвращаться. Короче, исчез он. А Натка наша родила девочку. И вот кто-то в роддоме, кто-то, кто, видать, потерял своего ребенка или не мог родить, короче, кто-то из персонала роддома помог бездетной матери украсть девочку Наткину. Пропал ребенок, и все тут! Да весь город был в шоке от такого! Искали-искали, но так и не нашли. Натка так убивалась, потом потихоньку пить начала. Работу потеряла. Жить было не на что, вот она и поменяла свою квартиру на эту. Все там оставила – и мебель хорошую, и сантехнику… А какая там плитка была, она мне сама рассказывала… Получила деньги, ну, разницу от продажи квартиры, и вообще запила. Вот это уж точно происходило на моих глазах. Иногда напьется, сидит, уставившись в одну точку, и разные глупости говорит… Все мерещилось ей, что она сама кому-то ребенка отдала. Разные истории придумывала. То цыгане забрались в роддом утром, то вроде кто загипнотизировал ее, и она сама отдала дочку, то продала. Я вообще боялась, что она умом тронется – это же надо, такие глупости придумывать! А потом она познакомилась с одним парнем, он в гараже у нас работал. Видать, влюбился в нее. Так он отучил ее от водки. Помог ей, устроил на работу в наш магазин. Заботился о ней, шубу ей купил, правда, с рук взял, но все равно – шикарная шуба, норковая. Подарки ей тащил из города, возил ее на природу. Да они стали вместе на рыбалку ездить. Вернутся с Волги загорелые, довольные. Вот такой счастливой, получается, она была, когда с москвичом своим познакомилась, а потом – с Виталькой. Но расстались они. Он уехал в Сургут на заработки и там женился. Вот такая история. Я боялась, что Натка снова запьет, но нет. Просто она стала какая-то пришибленная. Потеряла интерес к жизни. Утром идет на работу, вечером с работы, и все. Никуда не выходит. К ней подружки заглядывали, звали ее погулять, посидеть в кафе, но она отказывалась. Она на время пришла в себя и в ней заиграла жизнь, вы не поверите, когда ее позвали помочь отремонтировать помещение в старом кинотеатре, где Атамас решила устроить женское общежитие для тех, кого, короче, мужья избивали. Жертвы домашнего насилия, вот!

– Атамас?

– Ну, Эмма. Вдова нашего известного бизнесмена, Виктора Владимировича Атамаса, царство ему небесное. Такая женщина! Вот ведь не дал бог деток, так она все свои деньги, все силы людям отдает.

– И почему, как вы думаете, Наташа воспряла, как вы говорите, духом, когда помогала с ремонтом общежития?

– Знаете, я что думаю? Просто она знала некоторых женщин, которых мужья изуродовали, понимаете? И вот на их фоне, как мне кажется, ее жизнь показалась ей не такой уж и плохой. Подумаешь, мужик бросил! «Я же не вещь какая, как меня можно бросить?» Вот так она говорила.

– А потом?

– А потом стала жить тихо, время от времени впускала к себе мужичков, да все больше женатых.

– Когда я спросил вас о вашей соседке, вы сразу, что называется, с порога, назвали ее шалавой, почему?

– Да это я так… Я же не знала тогда, что ее того, убили… Просто так сказала. Не по злобе. Характер у меня такой. Да и не люблю я, когда с женатыми якшаются. Вот и весь сказ.

Егор еще некоторое время пробыл в квартире Кленовой, после чего запер ее, вернул ключи соседке и поблагодарил ее за помощь.

– Постойте… Я кое-что вспомнила. Вот я сказала, что она с радостью помогала ремонтировать, штукатурить там, красить стены в общежитии… Так-то оно так. Но потом она резко бросила это занятие. Утром, как сейчас помню, хоть это в прошлом году было, мы с ней еще вместе из дома вышли, я двинулась на рынок, а Натка в рабочей одежде направилась как раз в сторону старого кинотеатра. И когда я возвращалась, купила капусту, силы не рассчитала, шаг сделаю, стою отдыхаю… Так вот, смотрю, Натка несется обратно. Увидела меня, остановилась. Гляжу – вся зареванная, тяжело так дышит. Спрашиваю, что случилось? Кто умер? Она аж зажмурилась. Потом замотала головой, замычала и сказала, что кругом одни твари… Я еще удивилась, хотела спросить, почему все твари, кто ее обидел, а она вдруг как посмотрит мне в глаза, страшно так посмотрела, и сказала: да потому, что я первая тварь. Вот такие дела. И больше она туда не пошла.

Женя не выдержала и поздно вечером позвонила все-таки Петру, брату мужа. Старалась разговаривать с ним спокойно, как если бы сердце ее не разрывалось от боли – она уже поняла, что Борис бросил ее.

– Женечка… – услышала она мягкий баритон деверя. – Что случилось?

– Почему должно было что-то случиться? У меня все в порядке. А вот Борис почему-то трубку не берет.

– Боря? А… У него просто телефон барахлит. Ой, вот я идиот… Простите, Женечка… Он же просил меня перезвонить вам, объяснить, а я забыл, закружился совсем…

– Что объяснить?

– Ну, что у него проблема с телефоном. Он завтра купит новый и перезвонит вам.

– А с вашего телефона позвонить мне не судьба?

– Может, он просто не догадался?

– Я поняла. Хорошо. Спокойной ночи.

И она отключила телефон, отшвырнула его от себя, он упал на подушку. Счастье, что не разбила. Вот что бы она тогда стала делать? Ведь она не помнила наизусть ни одного номера, привыкла к телефонному комфорту. Хотя нет, кое-какие номера она помнила, конечно: свой и Антонины. Почему же не выучила номер телефона мужа? Причем ни одного не знала, хотя у него три телефона, один для своих, домашних, два других – рабочие.

Мысль о том, что ей предстоит развод (а как еще иначе, если Борис разлюбил ее и не хочет ее ни видеть, ни даже поговорить по телефону?!), лишила Женю сна.

Она лежала в маленькой комнатке деревенского дома, смотрела сквозь кружевные занавески на небольшое оконце, выходящее в голубой от луны сад, и спрашивала себя, правильно ли она сделала, что бросила Бориса, что вместо того, чтобы находиться рядом с ним (ведь не так много времени прошло с момента их свадьбы, им рано было еще устать друг от друга), она предпочла какую-то там свободу. И что это за свобода? От чего, от кого? От Бориса, которого она любила страстно и который ее боготворил? Или все-таки она ошиблась и это его отношение к ней, его внимание и эта ласковость, которая проявилась у грубоватого и жесткого на вид мужчины, не были любовью? Но тогда что? Почему она предпочла побыть одной, а не остаться с ним? И зачем ей было придумывать, что ее отъезд и его освободит на время, даст ему возможность заняться своими делами?