Клювы - Кабир Максим - Страница 37

Филип смотрел на полотна. В какой-то момент Яна ожила, как невесомое перышко, спланировала с холста. За ней спрыгнула другая Яна — более зрелая. И третья Яна покинула парковую скамью.

— Мне так жаль… — тихо проговорил он.

Девушки окружали его. Локоны плавали в серой дымке, будто странные рыжие водоросли. Локоны пробивались из ран в предплечьях и тоже струились вверх. Героини картин, его Яны, льнули к ногам, скользили юркими пальцами по штанинам, обнюхивали пальцы.

— Усни, — шепнули на ухо ледяные губы, — и луна пойдет на убыль.

— Двух минут достаточно, — проворковала, дохнув ароматом мыльной воды, последняя из Ян, написанная за месяц до смерти.

В черепе щелкнуло.

Филип яростно взъерошил волосы.

Яна, растиражированная на холстах, не шевелилась. Фантомы сгинули. За занавесками ползло предрассветное марево.

— Мы пережили ночь, — сказал Альберт.

Филип встал, рассеянно обозревая картины. Да, он был гораздо опытнее и выносливее в вопросах бодрствования, но усталость задела крылом и его. Галлюцинации… зрительные и осязательные… Что будет дальше?

— Я разбужу Корнея, — вызвалась Оксана, выключая плеер.

— С меня завтрак… — зевнула Камила. И добавила, проморгавшись: — Где Вилма?

— Наверное, принимает душ.

Корней уже сидел на кровати и избавлялся от пут. Оксана бросилась к нему, обняла:

— Ты проснулся!

— Никто прежде так не радовался этому факту. — Корней поцеловал Оксану в краешек губ. Филип заметил, как девушка зарделась.

— Как вы? — виновато спросил Корней.

— Ты проспал все веселье, — сообщила Камила. — Альберт учил нас танцам. Потом мы играли в города и в пантомиму. И выхлебали столько кофе, что я не усну до заморозков.

Филип оставил их обсуждать уникальность Корнея. Пошлепал по коридору туда, где час назад ласкал изнывающую от страсти Вилму.

Ванная была наполнена. Розовая пена таяла на чугунных бортах. Настырно капал кран. В багровой воде лежала Яна. Рыжие завитки отяжелели на голых плечах. Бритва, прогулявшись от ладони до локтевого сгиба, распорола веснушки, которые так любил Филип.

Капля разбилась о рукомойник. Из сливного отверстия, из вентиляционной решетки под потолком, из душевого раструба вперемешку с кровавыми сгустками сочилась музыка.

The House of the Rising Sun группы The Animals.

Руки Яны вытянулись вдоль бортиков. Разрезы подрагивали от каких-то внутренних колебаний, словно из ран дул воздух. Изумруды глаз смотрели на Филипа с укором.

Филип застонал. Невидимый шип впился в сердце.

Удары капель. Голоса в коридоре. Яна.

Он прислонился к стене и съехал на пол.

Чьи-то ладони захлопали по щекам.

— Не теряйте сознания! — Альберт встряхнул его. — Вы здесь?

Сердце нехотя завелось. И музыка, и шип, и Яна пропали.

— Здесь… — прошептал Филип. — Здесь.

Вскрикнула и притиснулась к Корнею Оксана. Камила встала на пороге ванной.

— Что же ты, девочка? — спросила она с тоской.

Плавающая в крови Вилма ничего не ответила.

Как ни парадоксально, это утро оказалось хуже предыдущего. Вчера, спасая свою шкуру, Корней не мог осмыслять происходящее, жалеть себя и скорбеть о мире. Сегодня ему выпала такая возможность. Соратники, белее мела, толкались в прихожей. Пока он дрых, не стало Вилмы, нервной женщины с синими волосами. На душе было гадко от того, что он выспался, от сонной неги в голове.

Камила закатала рукав и сунула пятерню в красную воду. Слив противно чавкнул, проглотив жижу.

На кафеле блестело лезвие, которым Вилма свела счеты с жизнью. Филип корил себя за то, что пользовался старомодной разборной бритвой, но Камила заметила, что, не отыскав бритвы, Вилма воспользовалась бы кухонным ножом.

Кожа мертвой женщины напоминала пластик. Труп накрыли полотенцем и вытащили из ванны.

— Выйдите, — велела Камила, — мы оденемся.

Щербатая дверь притворилась.

Оксана схватила Корнея за плечо:

— А вдруг это и есть карма?!

Тени пролегли под ее глазами — он едва не попытался стереть их, приняв за растекшуюся тушь. Морщины подковали искусанный рот. За ночь она постарела лет на пять.

— Нет никакой кармы.

— Мы бросили того наркомана на трассе. И улыбавшегося мужчину в холодильнике супермаркета.

— Мы бы не спасли их.

— Мужчину из холодильника спасли бы! Мы просто забыли про него, увидев грузовик.

— Он был нездоров, раз улыбался. Как и наркоман. С ними в команде мы бы сами погибли.

— Но карме этого не объяснишь.

— В какого бога ты веришь? В Будду?

— Я не знаю. — Оксана оттянула пальцами щеки, и под нижними веками обнажились воспаленные лунки слизистой. — Ночью я писала знакомым в Харьков. Никого из них не было в Сети уже несколько часов. Они молодые, они могли не спать двое суток. Значит, их убили. Дьявол хочет покарать каждого, кто не спит.

Слово «покарать» из уст парикмахерши скребнуло по ушам, запахло ладаном и просвирами.

— Дьявол? — покачал головой Корней. — С рогами и копытами?

— А кто же? — не унималась Оксана. Корней встревоженно нахмурился. — Я пробовала связаться с родителями. Со всеми, кто записан в телефонной книге. Там, — она кивнула на входную дверь, — никого нет.

Перед тем как выключиться накануне, Корней тоже тщетно звонил матери.

— Есть мы, — твердо сказал он и снова устыдился того, что крепко спал, а девчонка в его объятиях вымотана до предела. — Будет надо, — проговорил Корней, глядя в сухие испуганные глаза Оксаны, — я понесу тебя на горбу. Но сейчас нам нельзя отчаиваться.

— Почему? — спросила она. — Почему бы тебе не уйти, не спрятаться в лесу? А мы спокойно уснем и постоим у окна, пока не закончится лунный цикл.

«Потому, — подумал он с ужасом, — что теорию про лунный цикл мы накарябали на коленке».

— Ты не знаешь наверняка, чем займешься, став жаворонком. А этот кошмар может закончиться раньше. Сегодня или завтра. И я хочу быть с тобой, когда мир проснется.

Она прижалась к нему, мелко дрожа.

— Мы готовы, — сказала Камила.

Раны Вилмы забинтовали. Уложили тело в спальне, на подушки, нагретые Корнеем. Укутали сиреневым одеялом.

Пятеро стояли вокруг кровати. Филип — в изножье.

Корней вспомнил похороны бабушки. Венчик на лбу, цветы. Стенки могилы выстлали жестяными листами, чтобы рыхлая песчаная почва не осыпа́лась. Бабушке было восемьдесят. Вилме — от силы сорок. В смерти она странно помолодела.

Филип прочистил горло. Он по-прежнему выглядел свежее товарищей, но говорил, словно отплевывался от пыли:

— Я познакомился с Вилмой прошлой ночью. Я не знаю ее фамилии. Может, она называла, но я забыл. Вилма была… — Он растерялся. — Была… одинокой. Испуганной. И… славной.

Речь давалась Филипу тяжело. Лицо его налилось пурпуром. Пальцы вцепились в ремень джинсов.

— Мы занимались сексом ночью.

Присутствующие воззрились на оратора.

— За час до…

Филип облизал губы.

— Она была красивой, когда мы… — Он ошеломленно посмотрел на собравшихся. — Простите, я не знаю, что говорю.

— Продолжай, — подбодрила Камила.

— У Вилмы была дочь, Дениса. Она умерла в младенчестве. Вилма… ее очень любила. Должно быть, они встретятся в раю. Но я не верю в рай. Аминь.

— Аминь… — шепнула Камила.

Оксана перекрестилась.

— Пора собираться, — сказал Альберт.

Они втолкнули в себя завтрак: поделенный на пятерых омлет из пары яиц, остатки риса и хлопья, залитые кипятком. Запили горьким кофе.

Подавленный Корней наблюдал за товарищами.

Перемещаясь по кухне, Камила то и дело вздрагивала, будто врезалась в невидимые предметы. Вопрос о горючем для транспорта Филип повторил трижды. Так вела себя мама Корнея, опустошив бутылку шампанского. Последние годы, впрочем, она не употребляла алкоголь. Начались проблемы с поджелудочной. Она растолстела и много спала.

Альберт суетливо орудовал вилкой. Скрипел стул — учителю никак не удавалось нормально усесться. Рис сыпался мимо рта.