Воин-Врач III (СИ) - Дмитриев Олег - Страница 26

— А вместе с силой ратной со мною Правда и сам Господь Бог, что отвернулся от вас, ляхи! И Он сказал мне, что не уберегут врагов моих ни высокие стены, ни крепкие ворота!

В это время две еле различимых отсюда фигуры в белых удивительных одеждах, похожих на сшитые вместе просторные рубахи и порты, с такими же белыми куколями-капюшонами, закончили разматывать уж точно неразличимую отсюда проволоку и замерли по разные стороны от надвратных башен, левой и правой. Оставалось только надеяться, что смотрели они оба сюда, в эту сторону. И что всё пройдёт штатно.

— Ваш город сам распахнёт мне ворота, хочет он того или нет, ибо на то есть воля Божья! — прокричал князь, указывая золотым орлом на собранные из тяжёлых дубовых брёвен и обитые железом створки.

Штатно не получилось.

Щепки и земля с камнями долетели почти до ног Бурана, удержать которого получилось непонятно как. Но то, как взвился на дыбы конь русского князя, явно смотрелось частью плана, зрелищно и эффектно. Свались Всеслав в сугроб, эффект был бы совершенно иным, конечно. Просто снова повезло. Нет, не просто — несказанно повезло.

Распахнуться, как планировалось и как обещал Чародей, вратам не удалось. Одна створка влетела внутрь, пусть и не вся полностью. Судя по истошному крику из-под неё, явно кого-то там покалечив. Вторая створка, точнее — оставшаяся от неё верхняя треть, некоторое время покачалась на вывернутой толстой и широкой железной полосе петли́ с душераздирающим скрежетом, а потом рухнула вниз.

Но Всеслав смотрел не на неё, а на две еле заметных белых тени на чистом снегу, что скользнули вдоль стен и пропали за углами. На них, кроме него, вряд ли обратила внимание хоть одна живая душа: ворота выступили ярко, с огоньком, приковав к себе всё внимание оглохшей и перепуганной до смерти аудитории, подобного бенефиса точно не ждавшей. Князь же вздохнул поглубже зимнего воздуха, отметив, что двигались оба белых призрака вполне плавно и красных луж и полос на снегу за собой не оставили.

— А кроме того сказал мне Господь, что на непокорных, кто слову Его и моему не поверит, ниспошлёт он ангела своего с карающим огненным мечом! — напряг снова голос Чародей, очень надеясь на то, что не всех на стене контузило наглухо.

И поднял над головой отцовский меч, трижды крутанув его, резко, со свистом рассекая воздух.

С вершины лысого холма, от Солнца, поднялась ввысь огромная крылатая тень. Люблин завыл и завизжал от ужаса, кажется, весь, до единого жителя, да так, что недавняя волчья песенка из леса как бы и не тише выходила.

— Сдавайтесь миром, ляхи, не злите Богов! — проорал уже начинавшим садиться голосом Чародей, едва не выпав из образа примерного христианина. Но на это вряд ли обратили внимание на крепостной стене. Зато оттуда вылетела сперва рыжая лисья шапка, а следом за ней — отчаянно упиравшийся и цеплявшийся за крепостные зубцы пузатый тонко визжавший мужик. Который сразу же затих, грянувшись оземь. Следом и почти синхронно «вылетели из гнезда» ещё пятеро орлов, судя по доспехам — воины. Они тоже застыли не шевелясь в снегу.

— Поддамсе*! — заорало разом несколько голосов со стены. И наружу полетели копья и луки. Просто вниз, не в кошмарного русского, чьими устами говорил сам Бог.

Poddajemy się (польск.) — [pɔdˈdam.ɨ. ɕɛ̃w̃] общее значение — «сдаёмся».

Всеслав поднял над головой и скрестил отцов меч и воеводин жезл. От всей души надеясь на то, что наш Икай с высоты сможет это разглядеть: очень он сетовал на то, что наверху холоднее и ветер больно уж силён, поэтому слёзы, что им обязательно вышибались из глаз, тут же замерзали на ресницах и щеках, намазанных гусиным жиром. А через полоски из скоблёной рыбьей кожи или бычьего пузыря видно ничего не было, да и примерзали они к морде почти сразу.

Лешко не подвёл, пролетев плавно и высоко над притихшим в ожидании кары небесной городом. И бочонок с громовиком сбросил, нажав на рычажок, уже за крепостной стеной. Поднявшись без груза под грохот и вой снизу ещё выше и уйдя на юго-запад, где был выбран заранее подходящий прямой и относительно широкий, метров десять, участок Быстри́цы-реки, которую тут звали «Быстши́ца». Туда, где его уже ждали наши. Но взглядом его провожал, наверное, только Всеслав. Остальные, кому было видно, смотрели сквозь рассеивавшееся дымное облако на то, как падала с неба промороженная и потревоженная взрывом поднятая в воздух земля с камнями с противоположной от холма стороны крепости. Прямо в яму. На том самом месте, где вот только что стоял белоснежный каменный костёл, гордость города.

Пыль ещё не успела осесть и разнестись лёгким ветерком, когда жуткий колдун, страшный князь диких русов, прозванный своими же Чародеем, молча убрал и меч, и жезл, развернул в звенящей полной тишине своего серого коня и шагом ушёл в лес, откуда совсем недавно появился. Пропали, как призраки, все разом, и «бесчисленные» полки русского воинства. А через некоторое время вышла с той стороны, где исчез князь, сотня пеших воинов. И впереди шагал высокий светловолосый молодой бородач, державший в одной руке щит со знаком Всеславовым, а в другой — драгоценный и статусный жезл воеводы, увенчанный орлом. Для того, чтобы остановиться вскоре в раздумьях. Щит княжий велено было прибить ко вратам города, захваченного снова без единого погибшего или раненного с нашей стороны. Но к обломкам дубья, валявшимся в проёме стены, тоже заметно пострадавшей от «громового колдовства», крепить символ победы было явно не с руки. Первый приказ воеводы Стеба Судовича, сына соседского вождя, был о восстановлении городских ворот, что уже в процессе изготовления получили название Всеславовых.

Фигура всадника на сером коне, в шеломе, в ярком красном плаще-корзне, двигалась по зимнему лесу плавно, неспешно и почти беззвучно. И только державшийся в полушаге позади и чуть справа воевода Рысь чуял, насколько измотала друга и эта трёхдневная скачка, и в особенности это недавнее выступление, небывалое, жуткое, изумившее даже видавших хоть что-то похожее нетопырей и следопытов. Судовых же воинов и горожан Люблина напугавшее примерно одинаково. Но кроме Гната, знавшего князя с детских лет, от этом вряд ли кто-то догадался бы.

— Как⁈ — выкрикнул он. Хотя скорее даже прорычал.

Серые глаза горели огнём, тёмно-русые волосы растрепались и частью прилипли под короной ко лбу, что покрылся испариной. Крылья тонкого породистого носа раздувались, как ноздри любимого вороного коня, подаренного торговыми гостями с Нижних Земель Священной Римской Германской Империи. Всего двое было тех драгоценных, редких ста́тей жеребцов. Одного он подарил воеводе Сецеху, что был рядом с самого детства.

Воины, что шли дозором за войском, отправившимся в помощь Изяславу, родичу из тех земель, молчали. Их вернулось только четверо. И говорили они невероятное. Вернее, уже трое и уже не говорили, хмуро глядя на того, кого король Болеслав Щедрый только что забил насмерть скипетром, услышав страшные новости.

— Я спрашиваю, как⁈ — рявкнул он снова, впившись глазами во второго в шеренге дозорного.

— Войцех правду сказал, мой король, — хрипло ответил тот. Они все выглядели крепко помороженными и явно оголодавшими, но Болеслава волновало вовсе не это.

— Ну так повтори, не заставляй меня сердиться, пся крев! — заорал он.

И второй дозорный, сглотнув и с трудом отведя глаза от замиравшего, перестававшего судорожно «стричь» ногами тела Войцеха с разбитой головой, рассказал всё снова. Дрожа и вжимая голову в плечи. Но вряд ли от страха лечь в расползавшуюся красную лужу рядом с первым докладчиком. Просто вспоминая гром среди ясного неба и предсмертные крики и хрипы огромного воинства не дрожать он не мог.