Бунт (СИ) - Старый Денис - Страница 32

Никанор посмотрел на меня изучающим взглядом — мол, пацан же ещё совсем, как так. Я лишь усмехался. Но не сможет же он додуматься, что именно произошло с тем Егором Ивановичем Стрельчиным, которого нынче уже и не существует, а осталась лишь его телесная оболочка.

Впрочем, могло бы найтись и другое объяснение тем изменениям, которые произошли в молодом десятнике, во мне. Например, обвинили бы, что в меня вселился бес. Однако и серебряный крестик, будто бы растущий из моей груди, и, вероятно, всё мое рассудительное поведение не свойственны бесноватым.

Но всё равно нужно быть начеку. Одна серьезная ошибка в поведении и все… Считай окрестят бесноватым.

— Сколь часу потребно для выхода полка? — поспешил я вновь перевести разговор в деловое русло.

— Ещё час, не меньше. Некаторые стрельцы отправилась по домам, родичей своих подымать. Иные скарб собирают стрелецкий… Другие исполнением твоей воли заняты, — отвечал дядька. — А есть те, кто почином до усопших занимается. Нужно же похоронить по-христиански.

Я принял оправдание от начальника своего штаба, как я теперь воспринимал дядьку Никанора. И понял сам, что мне нужно сделать…

Да-а-а. Впервые за последние сколько-то часов меня посетило сомнение, нерешительность. Но хватило ещё запала злости, чтобы подавить в себе эмоции слабого человека.

— Схожу до своих! — сказал я, вставая с дубовой лавки. — Повинно батюшку покойного отнесть.

Объяснять, к каким именно своим я собрался идти, нужды никакой не было. Моим родственникам уже сообщили о том, что отец погиб, но им, вместо того, чтобы оплакивать кормильца и главу семьи, надлежало теперь быстро собираться в дорогу.

— Погодь… Соберу близких твоего батьки, моего товарища. Немного… но есть мужи, кои сильно осерчают, если не проводят в последний путь родителя твого. Да и спросить нужно, все ли готово… Тризну справить потребно. Батька твой зело любил пировать, — говорил Никанор и все по делу.

Я вышел из дома, оставаться одному, когда всем раздал приказы, не хотелось. Стрелецкая усадьба в этот час напоминала муравейник. Кто-то что-то тащит, выстраиваются целые вереницы из муравьёв-людей, стоящих в очереди, чтобы взять свою ношу из оружейного или вещевого складов.

— Наказной! Подвод не хватает! — тут же мне прилетела проблема.

Вот не вышел бы, так сами решили. А тут… Любят у нас перекладывать на начальство решение вопросов. А ты инициативу прояви! Впрочем, и руководство чаще всего желает вникать даже в мелочи.

— Просите у иных полков! Кто даст, за каждую подводу заплатить полтину. Не дадут, так и мы ничего доброго не сделаем, — сказал я.

Но не только просить помощи в логистике нам нужно. Мы также произведём попытку сагитировать хоть сколько-то стрельцов, чтобы они влились в наш полк и выступили на правой стороне.

Уже через десять минут почти полторы сотни стрельцов были во всеоружии, получили нужные для двенадцати выстрелов боеприпасы и порох. Всякие эксцессы могут случиться, и давать своих людей в обиду я не собирался. И это и будут наши просители. Где телегу попросить, где рассказать, что в полку происходит и за что стрельцы готовы грудью встать.

Однако, если стрельцы узнают о том, что есть альтернатива воззваниям Хованского, да ещё до того момента, как в обед или к вечеру начнут раздавать жалование, есть шанс сколько-то пополнить ряды личного состава.

А потом… Я ещё не был в доме своего отца, в своём, то есть, доме. И не знал бы, куда идти. А так как шёл теперь в сопровождении дядьки Никанора и Прошки, то мог ориентироваться по ним.

Сзади нас шла делегация не менее, чем из двух десятков стрельцов из командного состава. Они несли гробовину. Удивительно, но на складе нашлось больше двух десятков гробов. И не скажу, что это хозяйство оказалось бесполезным грузом. Были уже потери: двое стрельцов были ранены в ходе той драки с бандитами и вскоре скончались. Нужно будет что-то думать с медициной. Стрельцов тех никто даже не пробовал лечить.

По обряду, наверное, нужно, чтобы гроб несли впереди родственников или близких людей усопшего. Но я распорядился иначе. Почему-то для меня стало очень важным зайти в родительский дом в первый раз и не с горем. Пусть оно и последует сразу же за тем, как я переступлю порог. Суеверие? Так в таком времени нынче живу, что без него никак.

— Ты! Это ты его загубил! — ещё метров за десять до крыльца дома меня встречала…

Девчонка. Лет… Четырнадцать, это я знал. Но выглядела она по-старше. Светленькая, с грозными и решительными яркими, зелеными глазами. Ох… придется оглоблей отваживать толпы женихов. Красивая сестренка у меня.

— Скажи девке, сестре твоей, кабы ушла в дом да не показывалась, особливо простоволосой, — громко, но чтобы не слышали окружающие, советовал мне Никанор.

Мне ни к чему отказываться от советов старика. В какой-то степени его стремление мне подсобить помогает ориентироваться в нравах этого времени.

— А ну, Марфа, уйди в дом! Нешто гоже простоволосой брата с мужами иными встречать? Замуж не выйдешь! — все мои слова канули словно в пустоту, но вот угроза, что девчонка не выйдет замуж…

Её тут же как корова слизала — так быстро умчалась Марфа в дом. Но мне было неприятно, что семья вот так обо мне думает. Так ведь недалеко и до бунта в элементарной ячейке общества — в нашей семье. Не хотелось быть обвиненным в смерти отца. Неприятно мне это.

Жилище знатного стрелецкого сотника Ивана Даниловича Стрельчина не казалось богатым. Но всё здесь было основательным. Вот заходишь в дом и видишь: всё чисто, все на своих местах, крепкие столы, лавки, ничего не шатается, не мокнет и не рассыхается.

Всё по-хозяйски. Пусть без ковров и стёкол. Маленькие оконца были затянуты слюдой, и в доме было темно, несмотря на то, что солнце уже взошло и день сегодня обещал быть безоблачным. Но это не портило впечатление от ухоженного жилья.

Я прошёл в большую комнату. Видимо, это была столовая — или, как теперь говорили, трапезная. Тут сидела пожилая, может, и не выглядела красавицей, но почему-то сразу мне показавшаяся милой и родной женщиной.

— Мама… — сказал я, и даже не знаю, правильно ли сделал, что подошёл, но тут же встал на одно колено и поцеловал обе руки женщины.

Охов и ахов возмущения от тех людей, что зашли в дом следом за мной, не было слышно. Да и плевать мне было бы на реакцию людей, если я хотел отдать данность женщине, которую очень хотел бы видеть и чувствовать своей матерью.

Не сразу, раздумывая, прислушиваясь, видимо, к собственным ощущениям, мама положила мне руку на затылок.

— Бог простит… И я прощаю… — сказала Агафья Стрельчина, моя мать. — Ведаю, что в бою батюшка наш погиб. То его воля. Страшился он помирать от старости, в саблей в руках желал почить.

— Матушка, — уже более решительно стал говорить я. — И ты, ни кто другой не ищите вины во мне.

Я посмотрел на молодого парня, сидевшего рядом с матерью и сжимавшего и кулаки, и зубы. Он смотрел на меня с ненавистью, будто бы готовился прямо сейчас рвануть в бой. Данила. Это не мог быть никто, кроме младшего брата, о котором успел рассказать отец. Он гордился Данилой-мастером.

— Данила, я поведу полк на защиту царя. Тебе же, как старшему, охранять родичей наших. В обитель пойдёте, сто рублей дам тебе. Отдашь их настоятелю монастыря, — говорил я.

— Уже отцовским серебром распоряжаешься? — прошипел Данила Иванович Стрельчин.

— Своим, Данила. Ещё раз перечить мне станешь — стрелецкий кафтан наденешь, а иным стрельцам я накажу охранять мать и сестру, — жёстко сказал я, ударяя кулаком о стол. — Нынче я голова рода нашего. И слушать меня станешь, аки батюшку ране.

Судя по всему, Данила — очень рукастый, мастеровитый парень, с техническим складом ума, но при этом не лишённый и воображения. Отец, конечно, говорил иными словами, но я для себя перевёл это так.

Но что Данилу пугало — это служба. Я не знаю пока, по нормативным ли актам стрелец, если имел сыновей, должен был их определять на стрелецкую службу. Или это не имело законодательного оформления, а было лишь данью традиции. Вместе с тем, если глава семьи — стрелец, то его детям, как правило, уготована подобная отцовской судьба.