Боберман-стюдебеккер - Алмазов Борис Александрович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/9
• Следующая

Странная все-таки порода…

…боберман-стюдебеккер! — бормотал себе под нос Резус, когда они шли домой. — Никогда про такую не слышал. В профиль на овчарку похож, а если прямо посмотреть — вроде эрдель, или боксер… Лапы-то передние, как у эрделя! Точно! А вот задние… Задние не знаю, как у кого…

Георгин тащился позади приятелей, как вьючная лошадь, преодолевшая тяжелый горный перевал, едва не подметая кудлатой мордой истоптанный снег.

Все шавки и волкодавы, выведенные на продажу, завидев бобермана, начинали биться в истерике, а их продавцы застывали с открытыми ртами.

«Во как смотрят!» — думал Вовка, уверяясь, что не промахнулся в покупке, и боберман, действительно, уникальная собака.

Сам же виновник переполоха совершенно не обращал внимания на шум. Только однажды, когда уж совсем наглая моська подскочила к самому его носу, Георгин остановился и, подняв над зеленым глазом развесистую бровь, по-человечьи мрачно спросил:

— Н-нннну?

Моська, жалобно пискнув, испарилась, а стюдебеккер, тяжко вздохнув, опять опустил разбойничью рожу к самой земле и поплелся дальше, виляя всеми позвонками и выставив тощие лопатки над облезлыми ребрами.

Однако на трамвайной остановке покорность его кончилась. Он упрямо мотал башкой и упирался всеми четырьмя лапами. А когда подкатил трамвай, пес так заголосил, что Вовка от неожиданности выронил веревку. До дому пришлось добираться пешком.

В парадной Вовкиного дома стюдебеккер с неудержимой силой поволок приятелей в подвал, и только убедившись, что вход туда прочно заколочен, дал втащить себя на шестой этаж.

Ехать в лифте он тоже не пожелал.

— Батюшки светы!..

…Да что это такое! — запричитала бабуля, когда Вовка затолкал упиравшегося Георгина в квартиру. — Мил мои! Да где ж ты таку страховину выискал? Да ведь это ж телок цельный! Мил мои!

— Погоди, бабуля! Мы его кашей подкормим, он еще больше вырастет! — обнадежил ее Вовка.

— Осподи! — застонала бабушка. — Да где же в таком разе мы сами ночевать-то станем?

— А что такого? — сказал отец. — «Помнится, прежде и не в такой тесноте жили, а не в пример дружнее как нонеча!»

Бабка поджала губу и ушла в свою комнату.

— Костя! — умоляюще посмотрела на отца мать. — Ну придумай же что-нибудь…

— Вот это — пардон! — сказал отец. — Что пардон, то пардон! Я умываю руки. — И действительно ушел в ванну бриться. — Это не моя идея! — закричал он оттуда. — Что хотите, то и делайте!

— Вовочка! — робко предложила мама, с опаской поглядывая на Георгина. — А может, мы его накормим да и отпустим на волю?..

— На какую волю! — закричал Вовка. — Что он, чижик в день птиц?!

Но мама уже открыла холодильник и вытащила оттуда кусок колбасы.

— Ну-ка, собачка, собачка…

Георгин, который смущенно жался в прихожей, вдруг вздыбился, в животе у него заурчало, точно там завели небольшой тракторный мотор.

Вовке показалось, что от тарелки с колбасой до клеенчатого псиного носа натянулась невидимая нить, прямая, как луч лазера, и Георгин пошел-пошел по этому лучу, перебирая кривыми задними лапами и нервно топоча передними… В какое-то неуловимое мгновение он скакнул (или мелькнул)!

Мама вскрикнула, тарелка грохнулась вдребезги! Георгин гамкнул, и колбасы, вместе с бумагой, как не бывало. Стюдебеккер ошалело завертел глазами, не веря своей удаче, и со страшным воплем ринулся в раскрытый холодильник.

— Костя! Костя! — отчаянно закричала мама.

— Что такое? — отец с намыленной щекой выскочил из ванной.

— А ну поди прочь! — Бабуля ворвалась в кухню, воинственно размахивая шваброй. — Осподи! Дак ведь он весь недельный провиант сничтожит!

Георгин, урча и постанывая, жрал все подряд вместе с полиэтиленовыми мешками и картоном упаковок. Его сутулая, с выпирающими позвонками спина дрожала от восторга. Ошалело вертелся обрубок хвоста.

— А вот я тебя, злыдню! — закричала бабуля басом, замахиваясь шваброй.

Вовка невольно зажмурился, понимая, что бабуле нет дела до уникальности бобермана, и что она не дрогнет…

— А вот это, мамаша, не стоит! — услышал он страшно спокойный голос отца.

Вовка раскрыл глаза и увидел, что швабра, только что будто карающий меч воздетая над бабулечкиной головой, — в руке отца. А сама бабуля открывает и закрывает беззвучно рот, как рыба.

— Не стоит, — повторил отец.

Вовка невольно подивился не только той спокойной твердости, с какой была отнята швабра, но и грустным нотам, явственно звучавшим в голосе отца.

Отец подождал, пока совершенно обалдевший и раздувшийся, как дирижабль, стюдебеккер отвалился от опустошенного холодильника. Снял с его расписанной всеми закусками морды веточку укропа и, уверенно взяв за ошейник, сказал:

— А ну пошли! — и повел повизгивающего от преданности и восторга Георгина в ванну.

— Владимир! Иди сюда и смотри! — позвал отец. — В дальнейшем мыть его будешь сам.

— Але-гоп!..

… — скомандовал отец.

Георгин не понял.

— Ну! — повторил отец, чуть дернув за поводок. — Але-гоп!

Георгин опять не сообразил, чего от него требуется. Он восторженно смотрел на отца и мотал обрубком хвоста.

— Ну давай! Давай!

Георгин застонал от преданности, но не сдвинулся с места.

— В воду! В воду! — пояснил Вовкин отец. И для наглядности поболтал рукой в воде. — Мыться-купаться! А? Ух хорошо! Ух…

— УУУУУУх! — взвыл сообразивший, к чему клонит отец, Георгин и рванул во всю мочь из ванной в коридор.

— Дверь! — страшным голосом закричал отец. — Держи дверь!

Он вцепился обеими руками Георгину в загривок и со стоном, как тяжеловес штангу, оторвал от кафеля и макнул в воду. Пес орал так, что вот-вот, казалось, перегорит лампочка.

— Ишь ты! Ишь ты! — приговаривал мокрый с головы до ног Вовкин отец. — Шпана! Дефективный! Его в ванну, как человека, а он не желает! Его импортным шампунем, а он не хочет… Ишь ты!

Постепенно боберман успокоился. Стал с интересом присматриваться к мыльным пузырям. Правда, когда самый большой из них лопнул, и мыло брызнуло ему в глаза, он опять попытался выскочить в коридор. Но то ли теплая вода подействовала на него успокаивающе, то ли он признал в отце хозяина, а только справились с ним на этот раз быстро.

— Сообразил! — приговаривал отец, вытирая тощего и облезлого бобермана пожертвованным для такого случая старым маминым халатом. — Не совсем, значит, дурак! Понимает!

— Что понимает? — спросил Вовка, потому что по тупой, но преданно глядящей на отца морде перспективной собаки трудно было судить о ее умственных способностях.

— Хозяйскую руку почувствовал, — объяснил отец. — Тряхнешь за шкирку, сразу понимает, кто главный. Это рефлекс собачий такой. Их и матери так таскают. А когда я на севере работал, то своими глазами наблюдал, как вожаки упряжек лодырей вот так-то раз-раз тряхнут — и все в порядке… Бежит упряжка ровно. Все тянут!

И Вовка с удивлением узнал, что отец долго работал на севере. Ездил там на оленях, на собачьих упряжках…

Отец был маленький, щуплый, нервный. Он пропадал на работе с утра до вечера, и что он там делал, Вовке было неизвестно. Да честно сказать, и неинтересно, потому что отец был совершенно не знаменитый, а Вовку интересовали только знаменитые люди. Но сейчас, стоя в луже, налитой при купании пса, он почувствовал к отцу уважение. И вместо того, чтобы похихикать над обычной отцовской рассеянностью, сказал:

— Пап, у тебя это… щека в мыле.

Отец стал добриваться. Георгин блаженствовал около электрического рефлектора — обсыхал.

— Видать, этому псу досталось, — говорил отец, снимая бритвой пену со щеки. — Видал, как он в холодильник-то!.. «Хоть убейте, но дайте поесть!»

• Предыдущая
• 3/9
• Следующая