Проклятый Лекарь. Том 2 (СИ) - Молотов Виктор - Страница 49

Я положил обе руки на грудь Свиридова. Теперь не было разделения на тьму и свет. Только чистая, концентрированная воля.

Я начал медленно, осторожно, контролируя каждую каплю, вливать в него свою собственную Живу. Я чувствовал, как тёплая, золотистая энергия течёт по только что восстановленным путям, как она заполняет пустоту и смешивается с теми остатками Живы, что в нём были, заставляя спящую систему пробуждаться.

Это было похоже на то, как первая весенняя вода заполняет сухое, растрескавшееся русло реки.

Минута. Две. Пять. Десять.

Толпа за дверью уже начала волноваться, доносились нетерпеливые, пьяные голоса. Но здесь, в нашей пыльной, импровизированной операционной, время остановилось.

Когда я почувствовал, что система заполнена, то резко отдёрнул руки.

Я отшатнулся от тела, как будто меня ударило током, и тяжело опёрся о стену. Совершенно опустошённый. Руки подрагивали, перед глазами плыли тёмные круги.

Я мысленно заглянул в Сосуд. Шесть процентов.

Спасение от магической смерти на глазах у толпы аристократов было оценено проклятьем по самому высшему разряду. «Щедрая» плата за адский труд.

— Закончил, — прохрипел я.

— И что теперь? — барон Долгоруков, бледный от потери крови и напряжения, склонился над Свиридовым. — Он жив?

Я вытер пот со лба рукой. Я мог бы солгать. Сказать, что всё будет хорошо. Но я посмотрел на Долгорукова.

На его раненое плечо, на его стальное лицо солдата. Он заслуживал правды. Честность — лучшая политика. Особенно с такими, как он.

— Каналы восстановлены. Его собственная Жива теперь запечатана внутри и циркулирует. Я запустил систему. Но… его сердце не билось почти пятнадцать минут. Мозг был без кислорода. Я поддерживал минимальный кровоток своей силой, но хватило ли этого? Вернётся ли к нему сознание, или он останется просто… телом с работающей душой? Мне и самому интересно. Такого я раньше никогда не делал.

Мы стояли в полумраке пыльной подсобки — я, измотанный до предела; Аглая, сжавшая кулаки до побелевших костяшек; барон Долгоруков, забывший о своей ране; и Костомар, неподвижно застывший в углу.

Все мы, затаив дыхание, смотрели на неподвижное тело поручика Свиридова. Ждали. Секунды тянулись как часы.

И тогда…

Грудь поручика…

…едва заметно…

…приподнялась.

Он сделал вдох.

В напряжённой тишине подсобки раздался судорожный, хриплый, рваный вдох — звук человека, вырванного из небытия.

Свиридов дёрнулся всем телом, словно утопающий, выныривающий из-подо льда. Его руки судорожно сжались в кулаки, спина выгнулась дугой.

Его глаза распахнулись — сначала пустые, расфокусированные, как у стеклянной куклы. Затем зрачки медленно сузились, и в них начала проступать осмысленность, отражая дрожащий свет от щели под дверью.

— Жив! — выдохнула Аглая с таким облегчением, будто сама не дышала всё это время. Она обернулась ко мне, её глаза сияли от слёз и восхищения. — Святослав, у вас получилось!

Долгоруков тяжело опустился на одно колено рядом со Свиридовым. Он смотрел на поручика, и его солдатская маска цинизма на мгновение треснула, обнажив неподдельный ужас и облегчение.

Он отвесил Свиридову лёгкую, но звонкую пощёчину.

— Ну ты и напугал нас, сопляк! — прорычал он. Грубоватая офицерская бравада — лучший способ скрыть пережитые эмоции. — Честное слово, хотелось пристрелить тебя ещё раз, чтобы не был таким хрупким!

— Барон? — Свиридов моргнул, пытаясь сфокусировать взгляд на лице Долгорукова. Он смотрел по сторонам на пыльную подсобку, на меня, на Аглаю, и в его глазах читалась полная дезориентация. — Что… что произошло? Я помню только выстрел… вспышку… и потом… темнота. Холодная, дерьмовая темнота.

Они видели чудо.

Я же видел результат сложнейшей, рискованной операции. Сердце запущено. Дыхание восстановлено. Сознание вернулось. Базовые функции были в норме.

Но каковы будут долгосрочные последствия для его мозга после почти пятнадцати минут гипоксии? Этого я пока не знал. Эксперимент был успешным, но его полные результаты ещё предстояло изучить.

Я почувствовал, как волна адреналина отступает, оставляя после себя гулкую, звенящую пустоту. Я совершил невозможное. Соединил некромантию и целительство, переписал законы жизни и смерти этого мира.

И что в итоге?

Очередная спасённая жизнь. Очередная щедрая порция Живы, которая лишь туже затягивает петлю моего проклятья.

Какая восхитительная, какая тотальная ирония.

Меня пошатнуло, и я схватился за пыльную стену, чтобы не упасть. Ноги были ватными, руки мелко дрожали от чудовищного перенапряжения.

Каждая клетка моего тела кричала от истощения. Но нужно было сохранять лицо. Нужно было завершить спектакль.

Я выдавил из себя слова, стараясь, чтобы голос не дрожал, а звучал максимально буднично, словно подобные воскрешения случаются у меня каждый день.

— Ваш защитный артефакт сработал с побочным эффектом. Он спас вас от пули барона, но чуть не убил неконтролируемым магическим разрядом. Вы были в состоянии клинической смерти почти пятнадцать минут.

Пока Долгоруков тряс приходящего в себя Свиридова, а Аглая смахивала слёзы облегчения, я заглянул внутрь себя. Проверил Сосуд. После такой операции, после вытаскивания души буквально с того света на глазах у толпы аристократов я ожидал джекпот. Двадцать процентов как минимум. А может, и все тридцать. Это было бы справедливо.

И я почувствовал её.

Не мощный, горячий поток, как от Акропольского. Не тёплую, стабильную волну, как от Воронцовой. Это была тонкая, жалкая, почти незаметная струйка энергии, просочившаяся в Сосуд, как капля воды в пересохшую землю.

Три процента.

Всего три жалких процента!

Я едва не выругался вслух.

Я быстро прикинул баланс. На «операцию» я потратил почти всю накопленную некротическую энергию, а потом влил в него своей собственной Живы, чтобы запустить систему.

И что я получил взамен? Три! Общий баланс после всех затрат и «прибыли» — девять процентов! Расход был тотальным.

Я не просто не заработал. Я ушёл в глубокий минус.

Но черт побери, почему так мало Живы в благодарность? Военные не умеют говорить «спасибо»?

Почему? В чём ошибка?

Мой мозг, игнорируя физическую слабость, немедленно начал лихорадочный поиск причин.

Может, проклятье считает некромантию грязной энергией? Не засчитывает спасение, если в нём была использована магия смерти? Исцеление по его правилам должно быть чистым?

Но какая разница каким именно способом спасти жизнь? А ведь это было именно спасение.

Или всё-таки дело в самом Свиридове? Его благодарность ещё не «созрела». У него сильный шок, чтобы в полной мере осознать, что произошло. Его мозг ещё не обработал тот факт, что он только что умер и вернулся.

Благодарность — это осознанная эмоция. А он пока просто дезориентированный кусок мяса, не способный на сложные чувства.

А может, и то, и другое? Проклятье оштрафовало меня за использование тьмы, урезав награду, а тот мизерный остаток, что прошёл, был всем, на что был способен его потрясённый разум.

Какая бы ни была причина, результат был один. Моя гениальная схема «лечи живых — тренируйся на мёртвых» только что потерпела сокрушительное фиаско.

Холодный гнев, которого я не чувствовал с первых дней в этом мире, снова накатил волной. Если каждое такое «чудо» будет стоить мне огромных затрат энергии, а приносить жалкие крохи… Арифметика была простой и беспощадной. Я не смогу так выжить.

Я обманул проклятье, объединив две свои сущности. Но, похоже, оно обмануло меня в ответ, выставив счёт, который я не мог оплатить.

Но сейчас нельзя было этого показывать. Нельзя было оставаться здесь. Через минуту эйфория от «чуда» пройдёт, и начнутся вопросы. «Как вы это сделали, доктор?», «что это было за свечение?». Вопросы, на которые у меня не было ни сил, ни, что важнее, безопасных ответов.