Путь хирурга (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 2

Кавернозная ангиома. Неоперабельная.

Левый глаз полностью заволокло бельмом…

Мне запретили нагрузки, запретили операции, и недавно забрали лицензию. Я слушал их до этого момента и отошел от дел. Но сейчас была другая ситуация.

Болезнь подползала тяжестью в груди, звоном в ушах и мельтешащим светом перед глазами. Но остановиться теперь — значит, предать. Прежде всего самого себя.

Я сцепил зубы и и упёрся взглядом в монитор. Ещё немного… чуть-чуть…

Последний сегмент. Последняя развилка.

Если я пройду, то он вытянет. Я тоже, может, вытащу себя за волосы, как барон Мюнхаузен. А может, и нет.

Но не говори гоп, пока не перепрыгнешь. Один из сосудов вдруг вспух и началось микрокровотечение. Пульсация усилилась. Только что было сто… вот уже сто пятьдесят.

— Мы его теряем! — занервничала медсестра.

— Без паники, — отрезал я.

Паника — это не для операционной. Если она начнётся, я потеряю контроль. Я знал, что у меня осталась минута. Может, меньше. Но просто так я тебя не отпущу на тот свет, Миш.

Родителей мы похоронили, когда мне было восемнадцать, а ему семь. С тех пор я обещал, чтобы не случилось дальше — это на мне. И сейчас я держу обещание, даже поставив на кон все.

В голове что-то изменилось, замедлилось.

Мир внезапно сделался вязким. Воздух липким, будто его наполнили мёдом, и каждое движение шло сквозь сопротивление.

Колени подкосились, но Аня подставила плечо. Посмотрела на меня, и в голосе у неё была уже не тревога — паника.

— У вас кровь из носа…

— Пустяки, — ответил я.

Кровь была тёплая, настоящая. Я понимал: ещё одно движение и не выкарабкаюсь. Тело умоляло остановиться, но я не выпустил из рук инструмента. Я доводил операцию до конца.

— Он стабилизируется, — прошептала Аня. — Пульс возвращается. Он держится!

Монитор мигнул… и на экране поплыла синусоида пульса. Внутри расползалось облегчение. Брат дышит… Миша будет жить.

Он вдохнул сам. А я — нет. Моё сердце остановилось в тот миг, когда его вернулось к жизни. Обмен. Сделка. Цена. Не знаю, как назвать. Знал только одно — я сделал то, ради чего пришёл в этот мир.

Я умер как хирург. И вернулся… кем-то другим. Или чем-то. Мир слепил не светом, а его отсутствием. Как будто стерли само представление о том, что есть «я». Но я чувствовал: это не конец. Это перезапуск.

Тело собиралось. В панике, как техник на войне, который чинит аппаратуру, не зная, к чему ведут провода.

Сдавило грудь — сердце вспомнило, что должно сокращаться. Застучал пульс, как капля воды падающая на барабан. Я вошёл в плоть, чувствуя как произошло вшивание с новым телом… Вдохнул — и пожалел. Воздух был пуст. Только мерзкая, тянущая слизь на вдохе…

Это не мое тело, обожгла догадка.

Пальцы не слушаются. Суставы чужие, будто перед смертью я подписал контракт на аренду чужой плоти. Но даже в чужом теле я чувствовал, как оно зовёт, будто пациент.

В связках шла дрожь, словно перед судорогой. Нервная система кричала: почини.

Я не просто вселился, а начал лечить. На ощупь, по памяти, как реаниматор в отключённой операционной.

Это не было возвращением к жизни — это было вшивание. Не меня в тело, а тела — в меня. Я видел перед глазами проекцию схожую с Витрувианским человеком Да Винчи. По телу вместо вен шло множество… каналов? Да, другое сравнение было сложно подобрать. По каналам текла некая субстанция, каналы огибали мышцы, суставы внутренние органы.

То что текло по ним явно заставляло работать организм. Это, черт возьми, жизненная сила — пронзила догадка. От осознания, на миг стало не по себе. Но у меня не было времени, чтобы о чем-либо размышлять.

Я отчетливо видел, что некоторые каналы перебиты и порваны. Места повреждений выглядели, как кровоточащие черным язвы. Они пульсировали, чернота будто вступала в конфликт с жизненной силой, пожирала ее.

Пришло осознание — будто на атласе, я вижу места повреждений собственного тела. Вижу, как чернота все больше расползается по каналам и мое новое тело… стремительно умирает.

Не знаю, как получалось, но усилием воли мне удавалось корректировать ток жизненной силы. Заставлять ее течь в обход черноты.

Это была игра в пятнашки, мне требовалось прокладывать каналы для светлой энергии, обходить очаги черни. Тут либо я, либо меня. Тело плохо подчинялось, но я понял, что если отпущу контроль, меня унесёт обратно, в белое марево.

Осознание пришло сразу. Раньше в прежней жизни я скорее брёл в темноте медицины, как в чужом костюме на два размера больше. Спотыкался, цеплялся за ощущения.

Теперь… будто инструкция появилась. Я понял, что передо мной наглядная настройка человеческого тела, схема сборки биологического организма.

Эх, мне бы такие фокусы раньше в реанимации…

Наконец, мне удалось проложить каналы вокруг черной пульсирующей клоаки, купировать ее и жизненная сила начала стремительно пожирать черноту.

Плоть была все еще не моя, но она отзывалось. Значит, я не просто вселился. Я восстанавливал эту оболочку, которая уже была обречена на смерть.

Справлюсь — выживу. Нет — ариведерчи.

Без паники, Мирошин! Паника не наш друг. У меня был новый шанс, хоть тело, в которое меня запихнули, не принадлежало мне. Но это пока.

Хрип раздался внезапно. Резкий, как рвущийся мех, с влажным «ххгф-фрх».

За ним крик, визгливый, срывающийся, будто кого-то лупили по почкам:

— Ааа-ааа!

Я вдруг понял, что хрипы и визги доносятся из моего рта. Словно чужая боль прорезалась сквозь мою глотку. Я все еще не чувствовал этой боли.

— Бей мясо! — послышался чей-то звериный рык.

А потом раздался звук удара. Мясистый, с эхом, если бы били по манекену, обтянутому кожей.

Глухой шлёпок.

Мясо ударилось о пол, и мясом оказался я.

Что черт возьми происходит⁈

Я заставил себя подняться на четвереньки. Все тело било мелкой дрожью жуткого рассинхрона. Будто я схватился обеими руками за отбойный молоток. Ощущение, что каждый нерв не на своем месте. Каждый сустав откликался с опозданием, я собрался заново, но схемы спутались. Каналы внутри, вновь проложенные, по которым текла энергия, только начинали работать.

И всё равно — усилием воли я встал.

Открыл глаза.

Мир был тусклым. Воздух мутным.

— Добей его, Ивлев! — сбоку кто-то сорвался в визг, дав петуха.

Передо мной стояла фигура в сером. Одежда напоминала кимоно из грубой ткани, как спецовка у рабочих. Я ещё не знал, кто он, но его взгляд не оставлял сомнений: я здесь никто.

Плечи сухие, правая рука замахнулась для удара, лицо перекошено в усмешке.

— Очнулся? — захрипел тот, кого назвали Ивлевым. — Сейчас прочувствуешь стиль Длани Предков!

Чего⁈ Я вскинул бровь, в смысле хотел, но на деле получилась гримаса.

Он шагнул. Я не отступил и… вдруг почувствовал как будто его импульс вошёл в мою нервную сеть. В тот миг я видел его изнутри, как до того видел себя на атласе каналов энергии. Только потоки Ивлева оказались заполнены черными энергетическими струями.

Я видел, как в его коленном суставе, в глубине связки, шел сбой. Чернота канала имела белые вкрапления, для Ивлева бывшими чужеродными по своей природе. Движение его ноги шло без опоры: нерв сработал, но мышца включилась на долю секунды позже. Я не просто увидел слабое место, а усилил поток своей жизненной энергии в его гниль…

Хфрщ!

Хруст был резкий, как у рвущейся парусины.

Связка не выдержала. Колено перекосило, и сустав зажил сам по себе — дёргался, искал опору, которой уже не было.

Он еще не понял, что тело сдало. Сделал шаг и закричал, согнулся, словно его подстрелили, и рухнул, вцепившись в ногу.

Воздух застыл. А потом раздался вопль:

— Он сломал мне ногу! У-у-у…

Я смотрел на него, всё ещё тяжело дыша. И только теперь начинал понимать, что сделал.

Мир всё ещё плыл, как масляная плёнка на воде. Но края уже становились четче, будто кто-то подкрутил фокус.