Император Пограничья 10 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич - Страница 42

База Гильдии Целителей под Владимиром. Наконец-то!

Я переглянулся с Зарецким, и на моих губах появилась хищная улыбка.

— Какое удачное совпадение. Александр только что сообщил о прорыве в программе улучшений. Что ж, появился отличный шанс проверить достижения в деле. Скоро эти бойцы покажут, на что способны против настоящего противника.

Зарецкий побледнел, но кивнул. Коршунов же усмехнулся — он понял, что операция одобрена.

Я вошёл в просторное помещение на первом этаже цитадели, где ещё месяц назад укрывались от атаки Бездушных мирные жители Угрюма. Сегодня здесь выстроились восемь человек — элита из элиты, прошедшая через горнило экспериментальной программы улучшений. За моей спиной следовали Коршунов, довольно потирающий щетинистый подбородок, Борис с каменным лицом и взволнованный Зарецкий, едва сдерживающий гордость за свою работу.

— Изначально их было десять, — негромко пояснил алхимик, пока я рассматривал выстроившихся бойцов. — Но Васнецов погиб при отражении третьей волны штурма, а у Грекова обнаружилась индивидуальная непереносимость алхимических компонентов — пошла сильная аллергия. Пришлось исключить из программы.

Я медленно прошёл вдоль строя, изучая каждого. Изменения бросались в глаза даже при беглом осмотре — все восемь двигались с той особой грацией хищников, которая выдаёт абсолютный контроль над телом. Мышцы под одеждой перекатывались плавно и мощно, взгляды оставались острыми и сосредоточенными, несмотря на долгие часы тренировок.

— Два с половиной месяца, — продолжил Александр, доставая свою записную книжку. — Начали ещё до Гона и продолжали всё это время. Четыре полных цикла укрепления костей через Костяницу — это примерно половина от необходимого для постоянного эффекта, но кости уже стали прочнее процентов на шестьдесят. Три цикла повышения силы с комплексом Перелиста и Харнеции — тоже около трети пути. Сейчас завершаем второй цикл на выносливость с Агнолией. До полной трансформации ещё далеко, но результаты уже впечатляют. После операции продолжим — доведём каждый параметр до максимума.

Остановившись перед первым бойцом, я встретил взгляд Дмитрия Ермакова. Молодой соматомант стоял прямо, но без напряжения, его необычайно развитая мускулатура угадывалась даже под броней.

Глядя на него, я невольно вспомнил ту лечебницу Фонда, где нашёл его и Раису — забившихся в угол карцера, изломанных, превращённых в живое оружие. Теперь передо мной стоял другой человек. Но что двигало им, когда он соглашался снова подвергнуть своё тело экспериментам, пусть и безопасным? Мне нужно было знать — не из праздного любопытства, а чтобы понимать, на кого опираюсь. Гвардия — это не просто оружие, это люди, которым я доверю самые опасные задания. И я должен быть уверен в их мотивах.

— Дмитрий, — обратился я к нему, — скажи, что заставило тебя согласиться на эксперимент? В теории всё выглядело безопасно, но мы оба знаем — любая инновация несёт риски.

Парень чуть склонил голову, и я заметил, как его пальцы слегка сжались — единственный признак волнения.

— Воевода, вы вытащили меня из того ада в подвалах Фонда. Дали шанс стать человеком, а не оружием в чужих руках, — голос звучал глухо, но твёрдо. — Если для защиты Угрюма нужно было рискнуть — я готов был рискнуть. Это меньшее, чем я мог отплатить за спасение.

Рядом с ним стоял Игнат Молотов — коренастый мужчина лет тридцати с руками кузнеца. На вопрос о мотивации он мрачно усмехнулся в густую бороду:

— А что терять-то было, воевода? Я благодаря вам из долговой ямы вылез, семью потерял, пока там гнил… Вы дали крышу над головой и работу. Если есть шанс стать сильнее, чтобы защитить новый дом — почему нет? К тому же, — он похлопал себя по груди, — теперь я «Трещотку» как пушинку таскаю. Раньше после часа стрельбы руки отваливались.

Марья Брагина, светловолосая женщина с острыми скулами, поймав мой взгляд, ответила, не дожидаясь вопроса:

— Не буду лукавить, воевода. Я хочу большего, чем просто выживать. В Овечкино я бы до старости коровам хвосты крутила да о погибшем женихе плакала. А тут… — она провела рукой по ложу снайперской винтовки, висящей через плечо на ремне. — Тут я могу стать кем-то. Боец высшей пробы стоит дороже простой крестьянки. Больше возможностей, больше уважения. И да, защищать Угрюм тоже хочется — это теперь мой дом.

Емельян Железняков, высокий и жилистый, с лицом, изрезанным шрамами, пожал плечами:

— После того как Бездушные сожрали мою деревню, я живу одной целью — убивать этих тварей. Чем я сильнее, тем больше их положу. Всё просто.

Всеволод Каменев, его напарник по штурмовой паре, добавил спокойно:

— Согласен с Емельяном. Только у меня ещё жена и двое детей в Угрюме. Хочу, чтобы они спали спокойно, зная — отец сильнее любого голодного выродка.

Марина Соколова выпрямилась ещё больше, когда я остановился перед ней. В её глазах читался вызов, смешанный с решимостью.

— Все думают, что я тут из-за отца, — начала она резко. — Мол, папина дочка, Командир Валькирий пристроил. Но я сама пробилась в медики, сама научилась у итальянца латать раны под огнём. И в программу пошла, чтобы доказать — я чего-то стою не из-за фамилии, а благодаря собственным силам. Теперь могу вытащить раненого с поля боя в одиночку, даже если он в два раза тяжелее меня.

Севастьян Журавлёв, невысокий плотный мужчина с ироничной улыбкой, хмыкнул:

— У меня всё проще, воевода. Сапёр ошибается один раз. С улучшенной реакцией и скоростью шансов ошибиться меньше. А ещё теперь могу нести вдвое больше взрывчатки и быстрее уходить после закладки. Практично.

Последней была Раиса Лихачёва. Тенебромантка смотрела прямо, без малейшего смущения, хотя её фигура почти терялась в тенях помещения — побочный эффект её дара.

— Как и Дима, я в долгу перед вами, воевода. Фонд сломал бы меня окончательно, превратил в безмозглое оружие. Вы дали шанс остаться собой. Если нужно снова стать сильнее, но уже по своей воле — я готова. К тому же, — уголок её губ дёрнулся в подобии улыбки, — мой новый дар прекрасно сочетается с улучшенной скоростью. Могу проникнуть куда угодно и исчезнуть прежде, чем меня заметят.

Я кивнул, переводя взгляд на их экипировку. Борис, заметив моё внимание, шагнул вперёд:

— Совместно с кузнецами и Арсеньевым обеспечили их самым лучшим, воевода. У шестерых — панцири из Костедрева, как ваш, только перекрашенные в тёмно-серый для ночных операций. Молотов и Ермаков, как пулемётчики, получили усиленные комплекты из Сумеречной стали — полное покрытие от макушки до пяток. Да, подвижность страдает, обзор ограничен, зато могут выдержать прямое попадание из гранатомёта и выжить. Скорее всего…

Кто-то из бойцов мрачно хмыкнул.

Я подступил ближе, рассматривая экипировку. Панцири из Костедрева выглядели зловеще в своей новой окраске — тёмно-серая краска с матовым покрытием превратила органическую броню в нечто среднее между хитиновым покровом насекомого и тактическим бронежилетом. Костяные пластины, обычно молочно-белые, теперь поглощали свет, а красноватые прожилки стали почти чёрными, создавая рисунок, напоминающий венозную сетку.

Комплекты пулемётчиков впечатляли ещё больше. Массивные доспехи из Сумеречной стали покрывали бойцов с головы до ног, превращая их в ходячие крепости. Толстые пластины на груди и спине соединялись массивными наплечниками, от которых спускались сегментированные рукава. Шлемы с узкими прорезями для глаз и дыхательными отверстиями делали их похожими на средневековых рыцарей, переосмысленных для современной войны.

Несмотря на внушительные размеры и толщину брони, Ермаков и Молотов двигались удивительно легко — магические свойства Сумеречной стали делали доспехи практически невесомыми для владельцев. Любой другой едва смог бы поднять такой комплект, но для них это была вторая кожа, пусть и ограничивающая периферийное зрение.

Командир дружины подошёл к стойке с оружием: