Личный интерес (СИ) - Вечная Ольга - Страница 47

— Не лишай меня удовольствия. — От его мягкого, но напряженного тона мои колени слабеют.

Только многолетняя тренировка выдержки не дает прижаться к Савелию всем телом, положить голову на грудь и расслабиться. Я могу лишь представить, как бы это было хорошо и приятно. И улыбнуться смелой фантазии.

Савелий снова наклоняется к моему уху:

— Ради этих двух минут я перетанцевал, кажется, с тысячей женщин.

Сотни игл вонзаются в кожу.

Я делаю шумный вдох, обнимаю его немного крепче и возвращаю одну из иголок:

— Еще скажи, что делал это через силу.

— Такого я не скажу.

Знаю. Ни разу не слышала, чтобы Савелий при мне оскорблял женщину. Он продолжает:

— Но я ненавижу танцевать.

— Мы можем закончить сию секунду.

— Как иначе я смогу тебя обнять? Других идей нет.

Я снова закрываю глаза. Его ладонь обхватывает меня крепче, однако по-прежнему находится строго на талии. Савелий ведет.

— Может, ты и не любишь танцевать, но определенно умеешь.

— Я ходил в кружок.

— Серьезно?

Он пожимает плечами:

— В жизни нужно уметь все. Никогда не знаешь, что именно пригодится. Вот представь, как смешно бы мы сейчас смотрелись, стоя словно истуканы. И разве мне отвечали бы согласием, если бы я наступал партнершам на ноги?

Меня разрывает от жгучей ревности из-за того, что Савелий никому не наступал на ноги, что этими руками он других женщин трогал.

Кровь продолжает кипеть. Я страстно хочу положить голову ему на грудь. Кажется, мы не виделись целую вечность. Этот коктейль из нежности, ревности, обиды и влечения нужно принимать залпом. Мы же по глотку цедим, будто пытая друг друга.

— Про Дарью, — произносит он. — Вы говорили обо мне?

— Немного. Но я готова выслушать твою версию.

Савелий усмехается довольно сухо. Не улыбается совсем. Напряженный весь.

— Боюсь, всё, что она сказала, — чистая правда. Дарья не из тех женщин, кто лжёт по мелочам.

— Знаю, что правда, — шепчу я в ответ.

Она по тебе скучает. Ты ей нравишься, великан. Пусть ты закрытый человек, пусть пробиться к тебе непросто, но тому есть причины. Вполне понятные причины.

— Меня интересует другое. Почему она так сильно похожа на меня?

Савелий прокашливается:

— Что?

— Длинные волосы, примерно тот же рост и пропорции...

— Она другая.

— У нас даже платья похожего фасона, благо разного цвета.

— Чушь.

— Как скажешь.

— Кхм. Сменим странную тему. Ты дала номер Прохорову, Саша. Как это понимать?

Я растерянно моргаю. Савелий смотрит в упор. В его голосе не было претензии, но была строгость, которую он будто бы сдерживал, однако она все же пробилась наружу.

Да он же уязвлён!

Все мои придирки насчет длинных волос его бывшей не конкурируют с тем, что он себе навыдумывал. Шампанское, быстро ударившее в голову, окончательно выветривается, и я холодею, осознав, как наш флирт с Ваней выглядел в глазах Савелия.

— Играли в тайный роман и заигрались, — бормочу я.

Он не улыбается. Ни мило, ни ехидно, вообще никак.

Качаю головой. Ну ты что? Совсем мне не доверяешь?

Наплевав на безопасность, я на пару мгновений обнимаю Савелия за шею, приподнимаюсь на цыпочки и шепчу ему на ухо:

— Ваня был довольно настойчив, и я призналась, что у меня есть мужчина. Имя которого я раскрыть не могу. Тогда он попросил записать его номер, чтобы я позвонила, когда мой мужчина накосячит.

Савелий сжимает мою талию крепче, но как будто расслабляется.

— Это похоже на манипуляцию, моя рыбка. — Впервые за наш танец улыбка трогает его губы.

— Злишься?

— Нет. Ты же сказала, что у тебя есть мужчина.

— Разумеется, сказала.

Его дыхание касается моей щеки, и кажется, что все рецепторы на коже оживают, воспринимают его, реагируют.

Савелий сделал ремонт в моей квартире, и все, что на мне сегодня надето, в том числе украшения, куплены на деньги с его карты. С моей стороны флиртовать с другим было бы просто подло. Даже если бы я захотела.

Я бы никогда так не поступила, ты что? В каком мире ты жил раньше, Сава, если допускал, что я приму твою заботу как должное? В мире интриг, больших денег, жестокости и выживания?

На какой-то миг представляю себя второй Дарьей, и становится страшно от мысли, что Савелий со мной так же легко расстанется и потом на тусовках будет из вежливости здороваться первым.

Уверена, она сейчас на нас смотрит. А может, кто-то еще. Но он со мной, и я не хочу терять ни секунды этой близости.

— Теперь я хочу тебя поцеловать, — говорит Савелий.

Качаю головой. Он вздыхает.

— Хорошо. Что если мне это нужно? Что, если я всё же злюсь, причем достаточно сильно, чтобы снова рискнуть и предложить тебе быстрый, неудобный секс в машине?

Вот блин.

Трезвая как стекло, дурная от ревности и горячая как печка, я выпаливаю:

— Что если я достаточно накидалась, чтобы согласиться?

Громко выдыхаю, Савелий тоже. Мы смотрим друг другу в глаза. Песня заканчивается. Пульс взлетает до неба.

Савелий

Хочу привести вам цитату из книги Фила Найта «Продавец обуви. История компании Nike, рассказанная её основателем», которую я прочитал в прошлом месяце:

«Либо расти, либо умирать — вот во что я верил вне зависимости от ситуации».

Найт считал стагнацию синонимом смерти, и я с ним совершенно согласен.

Был согласен до этого дня, точнее, до той самой минуты, пока не осознал себя тащащим по третьем этажу табличку «Туалет сломан». Можно ли пасть ниже?

Честно — не знаю. Но когда в венах бурлит кровь, да так, что голову обносит, о подобных мелочах не задумываешься. К тому же если и падать, то на самое дно и вдребезги.

Табличку эту я заметил в свой прошлый визит в ресторан. С тех пор прошло три месяца и туалет уже починили, поэтому хранилась она в кладовке. Успела запылиться.

Туше, Александра, туше. Ты победила, смотри, что делаю.

Я устанавливаю табличку перед лестницей, и спустя минут пятнадцать весь третий этаж становится пустым.

«Можно», — отправляю сообщение. И все же надеюсь, что здравый смысл проснется хотя бы в Саше, потому что очевидно — у меня остановиться не получается.

Что ж, если не расти, будем умирать.

Ждать приходится довольно долго. Я даже успеваю немного успокоиться, как вдруг слышу шаги и вижу ее торопливо взбегающей по лестнице. Взволнованная, щеки пылают — и простая человеческая радость кольцом сжимает мою грудную клетку.

Когда я обхватываю Сашино запястье, она начинает хихикать. Оборачиваюсь, дескать: что смешного? Тут вообще-то целый план «Перехват».

— Прости, это от азарта и возбуждения! Что дальше?

— Дальше мы поспешим.

Мы быстро проходим стандартный для таких ресторанов коридор, я накидываю Саше на плечи свой пиджак и открываю балконную дверь. Свежий воздух ударяет в лицо порывом осеннего ветра. Саша кутается в пиджак, пока я торопливо веду ее за угол. Отсюда, кстати, прекрасный вид, и я бы постоял покурил, но явно не сейчас.

Обогнув здание, мы спускаемся по железной, дребезжащей пожарной лестнице. Саша постоянно спрашивает, не разобьемся ли мы, но делает это так радостно, будто опасность только приветствуется. Теперь моя очередь усмехнуться. Эти смелые серые мышки судебной системы.

От нижней площадки до земли около метра, лестница кончилась. Небо затянуто тучами, и приходится включить фонарик на телефоне, чтобы хоть что-то видеть.

Я спрыгиваю первым и раскрываю объятия. Саша, смеясь, хватается за поручень. Но не спешит. Страшно.

— Тут никого нет. Смелее.

— Ты точно поймаешь?

— Да, Господи!

Закрыв глаза, она делает вдох-выдох, присаживается, свешивает ноги и падает прямиком мне в лапы. Попалась! Кружу ее и заявляю, что теперь отступать некуда.

Мы выходим в соседний переулок, где я оставил машину. Оглядевшись, открываю заднюю дверь и пропускаю леди в салон.