И тут я увидела чудовище (СИ) - Началова Екатерина - Страница 27

Он говорил, что мне надо бежать, а я ощущала не страх, совсем не страх — восторг влетал в кровь и бурлил в жилах. Осознание, что Ингренс хочет спасти меня от чудовища, дошло до меня как теплый ветер, и накрыло с головой. Ничто в мире сейчас не могло заставить меня отказаться.

Если бы он хотел быть чудовищем, разве бы он пытался отговорить меня?

— Ингренс, — тихо произнесла, ощущая, как внутри распускается счастье. — Вы лучше, чем думаете...

Дракон в ответ усмехнулся — ласково, снисходительно.

— Ошибаетесь. Я точно такой, как говорю. Или хуже.

Помотала головой.

— Я останусь, — однозначно произнесла.

Ладони на моей спине ласкающе шевельнулись.

— Род золотистых упрямцев... У вас крайне неразумный ход мыслей. Но я рад...

Он выглядел таким близким, только протяни руку и... коснешься. Ведь можно? Робея, я медленно потянулась к мужской щеке кончиками пальцев в белой перчатке, каждую секунду ожидая, что меня осадят.

Недоверчиво проводив мою руку взглядом, Ингренс вздохнул, но не отстранился — наоборот прикрыл глаза и чуть потерся гладкой щекой о мои пальцы. Напряженный лоб немного расслабился. Я завороженно смотрела на пепельные ресницы — не верилось, что он позволяет мне прикасаться к себе. Так странно выглядит внезапная ласка дикого зверя — сложно поверить, что он откликается на прикосновения, что может не только рвать и кусать, а способен и ластиться к пальцам с непривычной ему самому угловато-неуверенной робостью.

Наверное Ингренс и сам это почувствовал, потому что приоткрыл глаза, полоснув по мне холодным серым.

Ладони сильнее сжали бока, затем ослабили хватку, и мужчина неожиданно скользнул вниз. Ахнув, я одной рукой подхватила грудь, другой — прикрыла низ живота. Сидя внизу, Ингренс смотрел на меня снизу вверх, и, не торопясь, нащупывал под ногами простынь.

Его глаза отдавали холодом закаленной в огне стали. Его взгляд... Никто никогда не смотрел на меня так восхищенно, с голодной тоскливой алчностью, жадно прожигающей каждый сантиметр кожи.

Потянувшись, Ингренс медленно коснулся губами пальцев руки, которой я прикрывала лобок.

— Прекрасные бедра...

Поцелуй приземлился на ткань перчатки, проник под кожу и откликнулся глубоко внизу живота.

Прихватив простынь, Ингренс не спеша поднялся.

Второй поцелуй он подарил второй руке, что прикрывала левую грудь.

— Прекрасная грудь...

Этот достал до сердца...

На плечи легла простынь. Уха коснулся тихий шепот.

— Прекрасная леди... Простите меня и мое отвратительное поведение. Одевайтесь.

Прикрыв глаза, Ингренс резко отвернулся и вышел из комнаты.

К себе я вернулась рассеянно-задумчивой, но поплавать в сладких грезах после произошедшего не удалось. В комнате я обнаружила сразу троих: швею Миару, прислужницу Стиниру и маму. Мама лучилась и выглядела счастливее обычного сразу в несколько десятков раз. Яркая светская дама, которая на десятки лет оказалась взаперти — то по финансовым причинам, то из-за особенностей дочери — внезапно оказалась в центре жизни, по которой так соскучилась. В отличие от меня, дикой и несоциализированной, мама чувствовала себя как рыба в воде или как птица в небе.

— Переволновалась за всех сразу. Полночи глаз не могла сомкнуть, — оживленно делилась она со мной, взирая чистыми, без следов невысыпания глазами. — Утром к отцу сходила. Злой, но спокойный, клеточка беленькая, чистенькая... Я думала, будет хуже после всего, что он наговорил. А отец сказал... Угадай, что?!

— Что?

Я уныло задумалась, перебирая малоприятные варианты того, что именно мог сказать отец, находящийся в «белой клеточке». Маме хватило терпения подождать секунды две:

— Они с Его Величеством договорились! Арс подробно не объяснял, но заверил, что противиться не будет. Слышишь? Все лучше лучшего!

Получив еще одно свидетельство, что Ингренс говорил правду, я просияла.

— Мне Ингр... Его Величество обещал, что отпустит его сегодня. И наказывать не будет, — поделилась в свою очередь.

Показания сошлись. Вместе мы завизжали так, что Миара, колдующая над подолом, сморщилась, пережидая приступ радости. У нее было много работы — на смотре мне надлежало быть в новом платье. Посещать мероприятия в одном и том же наряде два дня подряд — недопустимо.

— Давайте не будем делать лишних складок на бедрах. У Его Величества изящное телосложение, Клари не должна выглядеть грузнее... Оставьте лаконичный силуэт, — авторитетно проговорила швее мама, поправляя складки собственного роскошного платья. Если как следует приглядеться, на ткани тонкой золотой нитью были вышиты павлины. Павлины! Не знаю, когда и как она успела заполучить и павлины, и платье. Вероятно, вывернула швею наизнанку. — Нет-нет, никаких блесток! И бантик не надо. Его на лоб кому-нибудь положите.

Зная, что мама в моде и фасонах разбирается куда лучше моего, я не сопротивлялась. Миара тем более.

В отличие от отца, леди Ровена сразу приняла Ингренса как моего «того самого», и никакие его грехи ее не интересовали.

«Пф-ф! Кто без недостатков? Красив, богат, умен, знатен... Король! А какой тонкий вкус! Смотри, какую ткань он мне прислал! Ну, неэмоционален... Значит не будет орать! Ну, кровожаден... А ты — не будь жертвой! Я видела, как он тебя защищал, как за руку держал. Пусть другие боятся».

О том, что произошло у лекаря, я маме не сказала. Секрет горел во мне угольком, только вынутым из костра, и, лежа в тайном кармашке у сердца, плавил ткань, прожигал кожу.

«Ингренс, Ингренс, Ингренс...»

От мыслей о нем щеки опять загорелись. Если бы мама не была так занята разведкой, она бы точно уже приперла меня к стенке. Но сейчас она ничего не замечала.

— ...все устроено крайне разумно, — брызжа во все стороны энергией, мама ходила туда-сюда по комнате. — Я уже разузнала.

— Когда ты успела? — спросила, без интереса оглядывая закуски, оставленные на столе. Позавтркать я не успела — платье важнее. Аппетита все равно не было.

— Клари, если не спать, времени становится много, — мама отмахнулась. — Участницы смотра распределены по разным этажам, к каждой приставлен Ворон, самостоятельно вылетать и обращаться запрещается всем. Возможность встречи сведена к минимуму. Но, на всякий случай, ничего подозрительного не принимай. Ни от кого. Ни еды, ни подарков, даже заколочку подержать не бери.

— Не думаю, что высокородные дамы пойдут на такие уловки, — думая совершенно не о дамах, я покачала головой. — Я общалась с ними. Все приветливые, никто не напрягается. Они уверены, что смотр — только повод для знакомства.

Мама скептически посмотрела на меня, чинно устроилась на банкетке и без запинки поведала около пятнадцати назидательных историй о том, как улыбчивые высокородные дамы устраняют конкуренток.

— ...ещё иголки втыкают. Или попросту дают выпить слабительного. Это вообще идеально. Вред жизни минимален, а жених близко уже подойти не сможет. Из-за вони, — она кровожадно расхохоталась, с удовольствием лопая языком сочные зеленые виноградины.

— Сколько ты лично конкуренток устранила? — поинтересовалась, впечатлившись детальностью рассказов. Чего стоил цветок, который понюхаешь — и тебя рвет, рвет...

— Парочку... Максимум пять, — неопределенно заявила мама, явно не собираясь «портить» образ чинной матери благородного семейства. Она поймала мой удивленный взгляд и завела глаза к белому потолку. — Если партия завидная, приходится и побороться! Думаешь, я одна на твоего отца смотрела? Да на него гроздьями вешались всякие прошма... — она поправилась — ... недостойные дамы! А у тебя тут вообще-то король, а не сын мельника! Что ты хотела? Реверанс, «я уступаю его вам»? Не будешь сражаться, могут сразить. Это жизнь, гусеничка.

— Ма! — я покосилась на Стиниру, столбом стоящую за банкеткой.