Продам жену, торг уместен - Рыжая Ехидна - Страница 2

Если бы я приехала в срок…

От «Монфор Альба» хоть что-то осталось бы?

– Если бы я задержалась еще хоть на день, ты бы, наверное, уже продал не только рецепты, но и стены, и фамильный герб, – бросила я холодно.

– Не драматизируй. – Ричард улыбнулся, поправляя ворот рубашки, где еще виднелись следы чужой помады. – Я лишь вернул фабрике прибыль. Разве не этого хотел твой дед?

– Прибыль? – Пальцы непроизвольно впились в складки платья. – Продажей родовых рецептов?!

Ричард небрежно повел плечом:

– Неэксклюзивные лицензии, Амалия. Они варят, мы получаем проценты. Никаких убытков.

Воздух словно загустел, каждый вдох обжигал легкие, как будто я вдыхала раскаленный пар из перегретого котла.

– Мы могли захватить весь рынок! – Я резко подошла к столу и, опершись о его край ладонями, склонилась вперед, нависая над Ричардом. – Могли утроить производство! Разорить конкурентов! А ты… – я со злостью сжала пальцы, – ты предпочел ползать перед ними, как последний лавочник!

Ричард резко нахмурился.

Упоминание о его прошлом, о торговой крови, которую он старательно прятал под маской аристократа, задело больнее, чем любые обвинения.

Не проронив ни слова, он поднялся с кресла, обошел стол и направился к резной тумбе у стены. Плечи его были напряжены, шаги – нарочито медленны.

Я молча наблюдала, как он плеснул бренди в два бокала, не разбавляя ни водой, ни льдом. Сделал медленный глоток, будто пытаясь запить что-то горькое внутри.

Потом подошел ко мне и, держа второй бокал в вытянутой руке, усмехнулся:

– Тебе тоже стоит выпить. Нервы, как я вижу, никуда не годятся.

Я машинально взяла бокал, даже не глядя на него.

– Сколько? – Мой голос был холодным как лед. – Сколько рецептов дома Монфор теперь штампуют наши конкуренты?

– Все, что не под королевским указом, – пожал он плечами.

Тошнота подступила к горлу.

Не думая, я взмахнула рукой. Бренди плеснулось мужу в лицо густой янтарной дугой. Ричард вздрогнул, отшатнулся, заморгав от неожиданности.

Ему еще повезло, что я не швырнула сам бокал!

Я выдохнула, пытаясь взять себя в руки. Но в голове звенела одна мысль: он продал все.

Все, что поколениями создавали мои предки. И если бы не королевский запрет на особые формулы – те самые, за которые наш род удостоился приставки «де», став частью магической аристократии, – продал бы и их.

Я вдруг ясно осознала страшную истину: без этого указа нас бы стерли с рынка, как мелких торговцев зельями, а фамилия Монфор растворилась бы в прахе забвения – как имена тех, кто оказался слишком слаб, чтобы защитить свое наследие.

Пока Ричард, сыпля проклятиями, торопливо вытирал лицо салфетками, мой взгляд скользил по столу, цепляясь за разбросанные бумаги. Фамильная печать «Монфор Альба», стопки свежих контрактов, еще пахнущих чернилами, и везде размашистая, наглая подпись Ричарда под грифом «Уполномоченное лицо».

Пора было лишить его этих полномочий.

Раз и навсегда.

– Я подаю на развод, – сказала я, чеканя каждое слово. – Ты не достоин ни моего имени, ни моей семьи, ни той чести, которую тебе доверили. И уж тем более тебе не место среди магической аристократии.

Подхватив сумочку и резко развернувшись на каблуках, я уже собиралась хлопнуть дверью, оставив его в прошлом – там, где ему и место.

Но не успела сделать ни шага.

– Как торопливо… – Его голос, ленивый и язвительный, прозвучал за моей спиной, заставив замереть. – Но теперь слушать будешь ты.

Я обернулась. Ричард шагнул ближе, сокращая расстояние. В его глазах плясала самодовольная усмешка. Я почувствовала, как внутри все скручивается от плохого предчувствия, но лицо осталось безупречно спокойным.

– Я хотел разойтись мирно, – протянул он, смакуя каждое слово. – Но раз ты напомнила о моем месте, я напомню о твоем.

Он коснулся моего лица, лениво накрутив локон на палец. Я напряглась, но не отшатнулась.

– Твой дед так заботился о тебе, что добавил в контракт особый пункт, – продолжил он, понизив голос. – Закон о перепоручении супруги… слышала о таком?

Кровь отхлынула от лица. Сердце заколотилось.

Не может быть!

– Вижу, знакомо. – Его улыбка стала шире.

Ричард отступил и рухнул в кресло, развалившись.

– Если мы разведемся, я обязан найти тебе нового мужа, – протянул он. – Думаю, устрою аукцион. Посмотрим, сколько дадут за последнюю Монфор.

Земля ушла из-под ног.

Все, что казалось прочным и незыблемым: имя, честь, род, – теперь могло быть продано с молотка, выставлено на торги вместе с моим будущим.

Ричард Вальмор – подлец, каких свет не видывал. Истинное отродье торгашей!

– Леди Амалия, – негромкий голос раздался рядом.

Я обернулась. Молодой распорядитель в сюртуке цвета старого золота склонил голову. В его взгляде – редком для этих стен, полных алчности и холода, – скользнула искра сочувствия.

– До начала аукциона осталось полчаса, – напомнил он.

Я кивнула, принимая приговор.

Великая Торговая Палата – сердце Лазории. Здесь уходили с молотка редчайшие драгоценности, фамильные особняки, манускрипты эпохи Древних Королей и чартеры, стоившие больше, чем целые графства.

Здесь продавали мечты. Истории. Целые династии.

И сегодня здесь продавали меня.

Зал «Гранд-Этериум» ломился от зрителей. Казалось, собрались все: от жеманных дамочек из высшего света, чьи бриллианты соперничали с блеском люстр, до толстосумов-дельцов с алчностью во взгляде, мечтавших урвать хоть что-то, связанное с именем Монфор.

Даже если это «что-то» – последняя представительница некогда великого рода.

Я стояла за бархатным занавесом, сжимая брачный контракт. Позолоченные буквы поблекли, но печать деда жгла пальцы.

Он думал, что защищает меня.

Закон о перепоручении супруги – пережиток эпохи, когда честь ценилась дороже золота. Если род женщины угасал, если не оставалось мужчин, способных о ней позаботиться, муж должен был найти нового покровителя – достойного сохраняющего ее статус и имя.

Но Ричард, скользкий, как ртуть в тигле, воспользовавшись размытыми формулировками исказил закон до неузнаваемости. То, что должно было стать моей защитой, он превратил в публичное шоу, в грязный и позорный фарс.

«Перепоручение» стало «продажей».

«Покровительство» превратилось во «владение».

А я, леди де Монфор, стала главным лотом аукциона.

Мой бедный дед, наверное, сейчас в гробу переворачивается от того, что его последнюю волю превратили в скандал, от которого бурлила вся столица, словно кипящий котел.

Газетчики были ко мне беспощадны.

Они чуяли кровь, как стервятники над полем битвы, и знали, что я беззащитна. Без влиятельных покровителей, без сильной семьи за спиной я стала для них идеальной добычей: можно рвать, терзать и топтать – без страха, без последствий, без оглядки.

«Последняя Монфор – на торги! Редкий экземпляр благородной крови ищет нового владельца!»

«Аукцион века: кто станет новым хозяином Амалии де Монфор?»

«Закон или месть? Скандальный развод потрясает высший свет!»

На витринах булочных, в лавках алхимиков, в приемных банках – повсюду мое изображение: уверенный профиль молодой женщины, верившей в честь и справедливость, под жирными, хищными заголовками, словно афиша ярмарочного балагана.

Вся Лазория гудела, как растревоженный улей. Аристократы, упиваясь чужим позором, наперебой спорили, смакуя детали моей трагедии: одни кричали о варварстве, прикрывая лицемерным возмущением жажду зрелища, другие сгорали от любопытства, пытаясь разгадать тайну моего падения, третьи… третьи уже подсчитывали, сколько я могу стоить, словно оценивали породистую кобылу на ярмарке.

– Прости меня, дедушка… – Шепот растворился в нарастающем гуле зала, будто его и не было. – Я сделала все, что могла.

Две недели я жила в тени закона.