Жестокие чувства - Лав Агата - Страница 9

– Злость, – отвечаю, поднимая взгляд. – Ты зол.

Он усмехается, наклоняется ниже, его дыхание горячей волной проходит по моей коже.

– Разумеется, зол. Ты врала мне. Ты считала себя умнее, верно? Считала, что можешь играть со мной?

Его ладонь скользит по моей щеке, затем жестко обхватывает подбородок, заставляя меня смотреть в его глаза. В этих глазах нет жалости. Вообще больше нет никаких эмоций, словно он запретил себе чувствовать хоть что-то наедине со мной.

– А теперь думаешь, что я должен простить тебя? – продолжает он. – После всего?

– Нет, – признаю я. – Ты не должен меня прощать.

Его брови слегка поднимаются.

– Вот как? – Он насмешливо наклоняет голову. – Интересный поворот.

– Но и ты не хочешь просто сломать меня, – говорю я осторожно. – Не сразу.

Он останавливается на долю секунды. Я вижу, как в его глазах что-то мелькает. Может быть, сомнение, а может… Черт, я не могу прочитать его.

– Ты хочешь больше, – продолжаю, пытаясь сохранить самообладание. – Не просто тело. Ты хочешь видеть, как я сдаюсь. Как перестаю сопротивляться.

Он наклоняется ближе, его губы касаются моей кожи.

– Как банально, – шепчет он, а его ладонь жестко скользит по моей спине, изучая, запоминая каждую реакцию. – Не думай, что контролируешь ситуацию. С этим покончено раз и навсегда.

Герман вдруг замедляется. Его хватка ослабевает, пальцы скользят по моей коже, но не жадно, а словно задумчиво. Он не отстраняется сразу, но я чувствую, как меняется его настрой. Он словно обдумывает что-то. Наконец, он отстраняется, встает с кровати и выпрямляется, нависая надо мной.

– Я хочу использовать тебя по-другому, – говорит Третьяков.

– Как?

– Ты слишком талантливая и искусная стерва, чтобы быть просто шлюхой, – отвечает он.

Я сжимаю губы, но молчу.

– Ты во вкусе Романа Лебедева, – добавляет он, бросая это имя так, будто оно должно мне о чем-то сказать. – Он тоже любит породистых кобылиц. Ему нравится, когда у девок подвешен язык и они знают хоть что-то, кроме брендов.

Я ровно дышу, не позволяя эмоциям выдать меня. Ему удалось удивить меня и выбить почву из-под ног, я не ожидала, что наш разговор повернет в такую сторону. Я медленно спускаю ноги на пол, садясь на кровати, и не торопясь накидываю на себя платье.

Герман наблюдает за каждым моим движением, а потом усмехается.

– Оно прозрачное, – говорит он лениво, почти равнодушно.

Я вскидываю на него взгляд.

– Я в курсе, – огрызаюсь. – Мой гардероб теперь состоит только из таких тканей.

Германа это нисколько не трогает.

– Так случается, малышка, когда слишком многое скрываешь и тебе перестают доверять.

Его слова впиваются в меня, и я смотрю на него с лютой злостью. Между нами повисает пауза. Воздух становится вязким, напряженным, как перед грозой.

– Так что ты хочешь от меня? – выдыхаю с раздражением.

– Если ты достанешь из Лебедева всю нужную мне информацию, я отпущу тебя.

– И как именно я должна это сделать?

– Тебе просто нужно залезть ему в голову. Так же, как и мне.

Я едва сдерживаю нервный смешок.

– Используй любые средства. Можешь сосать ему или подвергать гипнозу – мне плевать. Главное, чтобы он ничего не заподозрил. Выуди из него все, что мне нужно.

– Подожди… – я медленно качаю головой, словно пытаясь забыть его слова. – То есть ты хочешь подложить меня под другого мужика?

Герман всегда был собственником. Безжалостным, бескомпромиссным, он никогда не делился. Ни с кем. Я готова поверить в его ненависть, в его жажду мести. Но в то, что он позволит другому мужчине дотронуться до меня, – нет.

Но он не выглядит разъяренным. Не выглядит, будто это дается ему с трудом. Он просто… уверен.

– Он не извращенец, – бросает он, застегивая рубашку. – Много платит, мало требует. Никакой экзотики или боли. Просто секс.

Я чувствую, как внутри все холодеет. Но я упрямо стараюсь не показать свой шок, поэтому отвечаю ему нервной шуткой.

– У тебя остались нормальные приятели? – бросаю, не подумав.

– Он мне не приятель, а конкурент. А может, и предатель.

Герман вынимает телефон из кармана и бегло просматривает сообщение, его лицо при этом остается непроницаемым. Я не могу прочитать, что там, но это уже не имеет значения.

Все и так становится предельно ясным. Я была уверена, что меня готовили для него. Для Третьякова. Что все, что со мной сделали, было ради нашей встречи. Но теперь оказывается, что цель была иной. И мне предстоит встреча с другим мужчиной.

Я глубоко вдыхаю и судорожно выдыхаю.

– Узнаю тебя, Герман, – произношу выцветшим голосом. – Изворотливый, умный сукин сын.

Он лишь чуть поворачивает голову в мою сторону.

– Двойная выгода, да? – продолжаю я. – Ты и мне отомстишь, и используешь мои навыки в своих целях.

Я складываю ладони, как будто хочу поаплодировать ему.

– Браво, просто браво. Только надеюсь, ты хорошо подумал и сможешь довести свой план до конца.

Герман наконец поднимает на меня взгляд.

– Что мне может помешать?

Я встаю с кровати, позволяя платью плавно скользнуть по телу, но не тороплюсь запахнуть его сильнее. Пусть видит.

– Ревность, – говорю я, подходя ближе. – Жгучая, собственническая, мужская ревность.

Герман не двигается, но его глаза вспыхивают. На какое-то мгновение мне даже кажется, что я зацепила что-то внутри него.

Но он быстро берет себя в руки и усмехается:

– Посмотрим, Алина. Посмотрим.

У меня нет доступа в интернет, и это сильно усложняет дело. Я не могу ничего узнать о Романе Лебедеве, а его имя мне ничего не говорит. Хотя тот момент, что он водится в тех же кругах, что и Третьяков, не обещает ничего хорошего. Вообще вся сложившаяся ситуация обещает только трудности, проблемы и испытания.

Чтобы не расклеиваться, я обращаю внимание на малейшие уступки. В моем гардеробе появляются два нормальных платья, и это уже хороший знак. Я связываю это с тем, что подходит час икс и, видимо, у Лебедева не такие вкусы, чтобы девушки сразу появлялись перед ним голыми. Если это так, то у меня появляется шанс. Я в любом случае буду сопротивляться и не лягу в постель с незнакомым мужчиной, но если есть возможность сыграть в более интересную партию, то я сделаю все от меня зависящее.

Во мне даже просыпается азарт.

Мне очень хочется, чтобы Герман пожалел, что вообще ввязался в эту игру. Я не хочу быть жертвой в его жестокой сказке, я хочу перевернуть роли и доказать ему, что, если противник не носит брюки, это еще ничего не значит. После его поступков – после того как он запер меня на острове и приказал относиться ко мне как к девушке для досуга – у меня теперь развязаны руки. Раньше я прятала подальше угрызения совести и думала, что, может, стоило выбрать другой путь и попробовать уйти от него не так радикально. Я не была виновата в перестрелке, которая случилась в день моего бегства, я не предавала его, но я стала катализатором этой ситуации. И это изводило меня, тянуло тонкие, хрупкие нити в прошлое, в котором он был моим мужчиной.

Но сейчас я вижу, что была абсолютно права. Он животное. Жестокое, расчетливое, любящее только подчинение. Другой человек не выжил бы в его мире или остановился на ступеньке подчиненного, как Барковский, но это в любом случае его выбор. А свой я уже сделала. Еще два года назад.

И я накажу его за то, что он захотел вернуть меня и сыграть в изощренную месть.

Есть женщины, которых нельзя унижать. И я из таких.

Я тоже умею играть умно, изощренно и с необходимой жестокостью. Я не буду безропотной малышкой в этой истории. Мне никогда не нравилось, когда за меня решают. Я никогда не нуждалась в папике, и с Германом меня свела не тяга к беззаботной жизни, в которой можно только выбирать наряды и украшения и ни в чем себе не отказывать, обменивая все это на право голоса. Когда я поняла, что рядом с ним будет только это и когда гормоны перестали бить наотмашь, я начала искать указатели на «выход».