Убийство перед вечерней - Коулз преподобный Ричард - Страница 2

Потомок того лорда, нынешний лорд де Флорес, как всегда, вышел из церкви первым.

– Туалет, Дэн? У них был такой вид, будто вы при них выругались.

– Странно, правда? Как вы думаете, почему они так отреагировали?

– Их пугают все эти туалетные темы – как можно в церкви думать о том, что хочешь по-большому или по-маленькому? Боюсь, нам предстоит борьба. Приходите сегодня на чай. И маму, пожалуйста, берите с собой.

– Спасибо.

Маргарет Портеус, как верная последовательница лорда де Флореса, вышла из церкви следом за ним.

– Ректор [7], – сказала она, взглянув на Дэниела, – какая прекрасная служба! – И поспешила догнать Бернарда.

Следом из церкви вышли члены цветочной гильдии [8]: великолепная миссис Стелла Харпер и ее верная соратница миссис Анна Доллингер. Подобно многим своим коллегам, они столь рьяно были преданы цветочному делу, что ничего иного, казалось, и знать не желали – и обе пришли в тематических, хоть и не сочетавшихся по цвету, платьях с цветочным узором, приобретенных по оптовым ценам в магазине миссис Харпер. На отвороте жакета у Стеллы, точно форменный знак отличия, болталась шелковая брошка в виде цветка. Увы, природа не одарила этих дам весенней свежестью: миссис Харпер была худая, жилистая и какая-то колючая – «сердитый артишок», как выразилась однажды мать Дэниела; миссис Доллингер, напротив, массивная, квадратная и со слюнявым ртом («прямо собака живодера в юбке»). Они выделялись среди жителей деревни и усердно посещали церковь, но ни богословие Никейского символа веры, ни особенности литургики годового круга их не интересовали: для них превыше всего были цветы. Великим постом велись дебаты: миссис Доллингер искала повод нарушить запрет на украшение церкви цветами в эти строгие дни. Она уверяла, что «скромненький мрачный гиацинт» вовсе не противоречит этому запрету, а Дэниел решительно возражал ей, что противоречит. Иногда ему казалось, что для двух этих леди церковь – это гигантский цветочный горшок: купель – источник столь необходимой влаги, алтарь – огромная витрина для цветочной экспозиции, а деревенские дети – ходячие подставки для увитых цветами обручей и букета для Королевы мая [9]. Мальчики Гоше, словно тренируясь перед майской процессией, нарезали круги по кладбищу – выпускали накопившуюся после чинного сидения энергию. Стелла Харпер поморщилась.

– Доброе утро, ректор, – неожиданно сухо обратилась она к нему. – Эти… улучшения… Они планируются когда?

– Не прямо сейчас, Стелла. Пока что это только предложение, я хочу, чтобы его обсудили на приходском совете. Что вы об этом думаете?

– Это все не нужно. К тому же будет морока с прокладкой труб.

– Думаю, не все с вами согласятся. Во многих церквах теперь есть туалеты, и с прокладкой труб не возникало особых проблем. В конце концов, у вас уже есть кран и раковина для цветов.

– Да, но это совсем другое. Дэниел, вы только представьте себе эти звуки! Кто захочет слышать, как бурлит слив, во время Божественной литургии?

– Вот именно, – горячо поддержала ее миссис Доллингер.

– Когда мы оборудовали туалет в моем прежнем приходе, никто не жаловался, – сказал Дэниел. – Наоборот, люди были рады.

– Здесь – это вам не там, – парировала миссис Харпер.

– Мы что, лемминги? Раз другие прыгнули со скалы, то и нам надо? – вопросила миссис Доллингер.

– Да и где его разместить? У вас в ризнице или, может, на колокольне?

– Стелла, но ведь сзади полно места. У нас гораздо больше скамей, чем нам нужно. Если грамотно использовать это пространство…

– Я так и знала! – сказала Стелла. – За что вы, викарии, так ненавидите скамьи? Вам бы только пустить их на опилки!

– А ведь это наше наследие, – вставила миссис Доллингер.

– Это совсем недавнее наследие, скамьи в основном викторианские. Веками люди как-то без них обходились.

– А на чем же они сидели?

– Ни на чем. По крайней мере, большинство ни на чем. Раньше в церкви все, кто мог, стояли. Отсюда и пошло выражение «слабым место у стены» [10]. Старые и немощные сидели на лавках, стоявших вдоль стен, – объяснил Дэниел.

– То есть вы хотите отнять у нас наши чудные скамьи и заставить нас стоять всю вечерню?

– Нет, достаточно убрать пару задних рядов. Но, как я уже говорил, мы еще все обсудим, – сказал Дэниел и сделал примиряющий (как он надеялся) жест. – Вы останетесь на кофе?

Энтони Боунесс, который в тот день стоял на раздаче вместе с сестрами Шерман, разливал горячую воду из большого термоса в пенопластовые стаканы, дополненные для приличия симпатичными пластмассовыми подстаканниками.

Миссис Харпер, однако, не успокоилась.

– Еще обсудим? И вы добьетесь своего? Вы ведь, кажется, уже все решили. Но почему нас совершенно никто не слушает?

– Я вас слушаю, Стелла. Как и всех остальных. Это только предложение. Если прихожане не согласятся, туалета не будет.

– Я знала, что вы так скажете. Но скамьи нельзя убирать просто потому, что так решило большинство. Они имеют историческую ценность. Что скажет «Английское наследие» [11]?

– Скамьи викторианские, – вмешался в разговор Нед Твейт, в прошлом директор начальной школы. Он заметил Стеллу с крыльца. – В них нет ничего особенного, Стелла.

– Благодарю вас, Нед, – ответила Стелла, не поворачивая головы, – но я разговариваю не с вами, а с ректором.

Нед, умевший, когда нужно, быть непробиваемым йоркширцем, сказал:

– Стелла, я член приходского совета, а этот вопрос в его ведении. Если вас что-то смущает, не мучьте нашего настоятеля и поднимите этот вопрос на совете.

И, решительно выставив вперед нижнюю челюсть, Нед позвенел связкой ключей, висевшей у него на поясе вместе со множеством мешочков, брелоков, перочинных ножей и поясной сумкой, которую дочь шутки ради привезла ему из Сан-Франциско. Дэниел про себя удивлялся, как этот ремень еще умудряется поддерживать брюки, а не тянуть их вниз вместе с многочисленными карманами.

Это была последняя капля.

– Я и подниму этот вопрос на совете, даже не сомневайтесь, – сказала Стелла. – И не забывайте, ректор, что завтра годовое собрание цветочной гильдии. У нас там есть один вопрос на повестке дня. Возможно, вы еще передумаете.

Она явно сдержалась и не высказала всего, что было у нее на уме, но ее прощальный взгляд дал Дэниелу понять, что поддержки прихожан у него меньше, чем он надеялся. Его кольнула тревога.

– Я же говорил, – сказал Нед.

– Что именно?

– Что ваша идея вызовет переполох. Это же перемены.

Неважно, сколько Дэниела не было дома – неделю или всего четверть часа, – стоило ему повернуть ключ в замке, как таксы, Космо и Хильда, неизменно встречали его оглушительным и нестройным лаем. Профессия приходского священника располагает к тому, чтобы иметь собак. Приходским священникам не приходится уезжать далеко от дома; у тех из них, кто служит в деревне, даже в тощие годы есть сад; в церквах, где служат священники вроде каноника Клемента, как правило, любят собак: особый знак милости к этим тварям Божьим – миска с водой у южного крыльца. Завести собак стоило и из менее благородных соображений: привычка Космо и Хильды заливисто лаять при приближении посторонних (от которой Дэниел решил их не отучать) помогала отсеивать праздных посетителей – что необходимо, когда по долгу службы твой дом якобы открыт для всех (на самом деле быть открытым для всех невозможно и никогда не было возможно). На прогулке же таксы могли быть как поводом завязать разговор, так и поводом избежать разговора, и это их свойство Дэниел старался использовать с умом. Но больше всего он любил собак за то, что, лишенные человеческих недостатков, они не пытались путем ухищрений выставить себя в лучшем свете и не были эгоистичны, а любовь их была бескорыстна и не зависела от взаимности и степени знакомства. Вот поэтому, думал иногда Дэниел, королева окружает себя корги: ради любви без раболепства.