Убийство перед вечерней - Коулз преподобный Ричард - Страница 15

Дэниел поймал Нейтана в тот момент, когда тот уже пытался ретироваться.

– Нейтан, – сказал он, – извини за неделикатность, но у тебя расстегнута ширинка.

– Я знаю, ректор, я иду переодеваться.

Они вместе вышли во двор.

– Ну и молодец. Как твой дедушка?

– Залег на дно. Вот зараза, везучий.

– И правда. А у тебя что сегодня в программе?

– Типа тур по огороду. Еще теплицы там, навесы для цветочных горшков. Но рядом с автостоянкой продают растения, надеюсь, они все туда и свалят на хрен.

В прошлый День открытых дверей больше всего жалоб поступило на Нейтана: один из посетителей попросил его описать, как обычно проходит день в имении, и Нейтан рассказал, как топил в бочке котят (несколько детей расплакались).

– Постарайся не выражаться, Нейтан. И, пожалуй, не надо про утопленных котят.

Нейтан кивнул, но как-то неуверенно.

К чемптонцам, занявшим свои посты, уже тянулись первые струйки людей, за которыми должны были хлынуть толпы: экскурсионные группы, приехавшие специально, чтобы посмотреть на сад, на фарфор или картины, машины, полные туристов, желающих чая и в туалет, местные жители, хотящие взглянуть на усадьбу, в тени которой прожили всю жизнь, и путешественники-одиночки с путеводителями Певзнера, знающие о контрфорсах, угловых камнях, верхних светлицах и антаблементах больше самих гидов.

Что было чемптонцам в новинку, так это число людей, желающих увидеть закулисье, которое скрывалось за обитой зеленым сукном дверью, увидеть мир, населенный слугами. Виной тому был головокружительный успех сериала «Вверх и вниз по лестнице» [59], вышедшего несколькими годами ранее. В сериале переплетались судьбы членов аристократической семьи и их слуг, а потому жизнь судомоек и шоферов теперь интересовала публику не меньше, чем жизнь пэров и прелатов. Этого никак не мог понять Бернард, выросший в мире, где всех горничных и всех лакеев в доме звали одним именем – разумеется, чужим, – чтобы избавить матушку от лишнего труда их запоминать. Иногда, впрочем, мир слуг и мир господ соприкасались самым непредсказуемым образом. Порой это соприкосновение было небезопасным, порой – трогательным и часто – запретным. Когда Бернард унаследовал имение, он обнаружил, что существует целый список людей, которым ежемесячно выплачиваются деньги за то, что они приютили внебрачных детей, рожденных горничными, – при этом отцы детей официально оставались неизвестными. Одно из имен Бернарду было знакомо: так звали парня, который вырос на ферме в соседней деревне. Это был легендарный персонаж, настолько сильный и смелый, что однажды сам удалил себе зуб ножом, которым кастрировал поросят. Помимо силы, он отличался от остальных членов своей семьи рыжей шевелюрой и голубыми глазами – и ими же походил на де Флоресов.

В подвале, где прежде всем заправлял дуумвират дворецкого и экономки, Энтони Боунесс нашел кипу бухгалтерских книг начала ХХ века. В платежных ведомостях числились дюжины людей, от доярок до заводчиков часов, все они получали гроши и чаще всего гурьбой ютились на чердаках, голых и обшарпанных, точно спальня в работном доме. Как быстро все поменялось. Две мировые войны и расцвет Лейбористской партии положили конец этой словно зачарованной жизни, в действительности прекрасной лишь для немногих избранных.

Между тем очарование этой прошлой жизни лишь возросло – теперь уже в людском воображении. Ее стали идеализировать, пустили на поток, превратили в коммерческий продукт и называли теперь «культурным наследием». Но у Энтони были отчеты, конторские книги разных видов, списки жителей, данные об обороте средств, договоры аренды и протоколы о выселении жильцов. Все это в совокупности давало куда более правдивое представление о переплетении судеб чемптонских господ и слуг. Он как раз просматривал очередную стопку документов – учетные книги столярной мастерской, в которой числились главный столяр, четверо подмастерьев и мальчишка, – но никак не мог сосредоточиться из-за шарканья за дверью. По коридору вели посетителей, чтобы показать им зал для прислуги и огромную панель с колокольчиками на пружинах – от утренних покоев, от гостиной, от спальни герцогини Йоркской, от бухгалтерской, от парадной гостиной, от бильярдной – некогда они беспрестанно звонили, ибо господа требовали чаю, углей, содовой.

Дверь комнаты, где сидел Энтони, распахнулась, и внутрь ввалилась группа людей; они глазели по сторонам, но не замечали Энтони.

– Чем я могу вам помочь? – раздраженно спросил он.

– А здесь, – объявил Алекс де Флорес из-за спин посетителей, подталкивая их вперед, – здесь экономка вершила судьбы служанок, да и слуг, кстати, тоже. Здесь их учили всем правилам. Нельзя красть у господ тлеющие угольки или говяжьи косточки, нельзя целоваться-миловаться с кавалерами, а тех, кто провинился, с позором выгоняли, особенно если они миловались с моими предками, которые и сами были, увы, не промах. О, привет, Энтони!

Энтони встал.

– Это мистер Боунесс, наш родственник, новый архивист, хранитель местных тайн, да, наверное, и своих собственных тайн тоже.

Кто-то из посетителей захихикал.

Энтони вздохнул.

– Прямо сейчас я разгадываю тайны столярной мастерской, и, надо сказать, дело это кропотливое, нудное и небыстрое. И никаких драм, разве что иногда доски погрызет жук-точильщик. Вы меня извините?

– Да, конечно, прости, что мы так ворвались, но я хотел, чтоб наши дорогие посетители увидели, так сказать, где находился мотор всего имения, и прикоснулись к мрачным сторонам жизни слуг, престарелых нянюшек и обесчещенных горничных…

– Кажется, такими делами ведал скорее дворецкий, чем экономка?

– Оба ведали, как сообщают очевидцы, – заявил Алекс и вытолкал свою группку за дверь. Интересно, подумал Энтони, зачем он надел отцовский армейский берет с потертой красно-белой кокардой?

Энтони почел за лучшее удалиться, сделать перерыв и спрятаться от шума в задней комнате «Королевского дуба», где можно было заказать пинту «толли коббольда» и то, что в этом пабе именовали «обедом пахаря», – хотя, разумеется, ни один пахарь никогда ничем таким не обедал и уж тем более не ел горчицу «Колман» из порционного пакетика (да и вообще вряд ли располагал временем для подобных трапез).

Посетители заполонили весь дом, по черной лестнице проникли в подвал, по парадной лестнице, ведущей из главного зала, – в парадные комнаты на втором этаже, по небольшим лестницам – в комнаты слуг и на чердак. В парадной спальне Дот Стейвли собрала вокруг себя кружок слушателей.

– Эта спальня была построена в 1690-е годы к визиту Вильгельма и Марии…

– Каких Вильгельма и Марии?

– Короля Вильгельма и королевы Марии, которые правили страной в то время. Тогдашний лорд де Флорес был придворным, хранителем королевского гардероба, очень влиятельным человеком. Король с королевой приезжали сюда в 1692 году, это была великая честь и весьма дорогое удовольствие, ведь их надо было достойно принять. Поэтому в Чемптон пригласили лучших столяров, штукатуров и тех, кого мы сегодня назвали бы дизайнерами интерьера, и вот результат их работы. – Дот повела рукой, предлагая экскурсантам насладиться видом парадной спальни. Это помещение недавно отреставрировали на деньги, которые Николас Мельдрум, предприимчивый управляющий Бернарда, запросил у голливудского продюсера за разрешение снять здесь довольно нелепое историческое кино. Выцветшие и обветшалые портьеры превосходно восстановили, картины очистили, штукатурку подновили, так что теперь это была одна из роскошнейших спален Англии. Зрители же, хоть и восхищенно поахали, на самом деле больше всего хотели увидеть ванную, которую соорудили в Викторианскую эпоху на месте бывшей гардеробной: там стояла чугунная ванна и массивный квадратный стульчак, выполненный из дерева.

– Значит, здесь король ходил в туалет?

– Король Вильгельм нет, ванную обустроили в годы правления королевы Виктории, а вот ее сын, Эдуард VII, вполне мог здесь… бывать. Он дружил с двадцать третьим лордом де Флоресом и часто приезжал сюда в 1880-е и 1890-е годы, когда был еще принцем Уэльским.