Мой бывший – зверь - Владимирова Анна - Страница 5

С губ сорвался смешок.

– И что тебя так развеселило? – усмехнулся он рядом.

Послышался треск перфорированной бумаги, и я открыла глаза. Князеву было не до смеха – уж слишком сурово он хмурился на результаты кардиограммы.

– Вы скажете все же, сколько мне жить осталось?

– Смотря как жить будете, Яна Анатольевна, – отложил он кардиограмму. – Если в том же духе, то приятного будет мало. Диагноз ваш неверный. Никакой кардиомиопатии у вас не было. Но есть другой диагноз. Я распишу вам дополнительное обследование…

И он нацепил стетоскоп на уши и принялся слушать сердце, а я так и замерла, боясь пошевелиться. Пялилась, как он смотрит невидящим взглядом куда-то мимо…

– А сейчас задержи дыхание, как ты это умеешь, – быстро глянул он мне в глаза.

И больше не отвел взгляда. А мне вдруг резко стало жарко. Я не решалась ни моргнуть, ни вздохнуть – смотрела в его глаза и… беспомощно осознавала, что он меня возбуждает. Все в нем возбуждает: взгляд, собранность, профессионализм, напряжение и даже какая-то усталость. Он умудрялся одновременно выглядеть профессионально и сногсшибательно.

– Мне нужен отпуск, – хрипло выдохнула я.

– Тш, – качнул он головой неодобрительно и опустил взгляд на часы на запястье.

Но тут послышались отголоски какой-то потасовки в коридоре, и к нам, ругаясь, вошел Павел Петрович.

– Чтоб их всех тут! Пропранолол!

Хорошо, Князев сидел так, что меня с грудью за его широкой спиной было не видно.

– Спасибо, – глянул он на руководство. – Положите на стол.

– Ну как она?

– Я расскажу, если дадите закончить, – на удивление спокойно отреагировал Князев и отвел взгляд от часов. А когда за Павлом Петровичем закрылись двери, отодвинулся от меня: – Можешь одеваться.

Ноги тряслись. Руки – тоже…

Отпуск ей нужен?

Пожалуй.

Но только со мной.

Реакция у нее на меня хорошая, правильная – пахнет так, что с ума сойти можно.

Я вышел из смотровой, украдкой вытирая пот с висков, и наткнулся на главврача в комнате ожидания.

– Где тут у вас можно кофе выпить? – выдавил я хрипло.

– Пойдемте, – повел рукой тот, – в кабинете как раз обсудим…

– Я попросил кофе, – едва не зарычал я. – Мне нужна пара десятков минут проверить входящие. А потом я буду готов обсуждать с вами все, что нужно.

– Хорошо, Игорь Андреевич, – закивал тот раздражающе спокойно.

Как же его? Павел… черт… пришлось сощуриться мельком на его бедже. Павел Петрович Розмух. Хороший, кстати, хирург. Был. Пока не выбрал должность главы этой клиники.

– Павел Петрович, я прошу прощения за свою несговорчивость, но у меня была очень тяжелая неделя.

Мы вышли с ним в коридор и направились куда-то вперед. Надеюсь, что к моему необходимому сейчас одиночеству.

– Не извиняйтесь, Игорь Андреевич, – покровительственно приосанился он. – Всякое бывает, а такое утро кого угодно выведет из себя. Вам рубашку можно предложить? И брюки могу найти. У нас хорошая униформа.

Я только тут опомнился, что внешний вид мой оставляет желать лучшего. Пожалуй, следует и правда ретироваться в кабинет главного, а потом домой. Расхаживать в униформе я тут пока не был готов. А потом – за город, как и планировал вчера, пусть и на один день.

Только зверюге этот план не понравился. Снова я утаскивал его от той, на которую положил глаз.

– Так что с Яной?

– Постмиокардический кардиофиброз, полная блокада правой ножки пучка Гиса, частично – левой. И синусовая тахикардия, – рассеяно доложил я.

Яна испугала меня не на шутку. Не тогда, когда вылила на меня горячий кофе, а когда внезапно отключилась и осела мне в руки. Как я еще никого не убил – сам не знаю. Я все боялся, что ее тахикардия перейдет в фибриляцию… но этого, к счастью, не произошло.

– От чего у нее случился краткосрочный обморок, предстоит выяснить.

– Я прослежу, – серьезно пообещал собеседник и нажал кнопку вызова лифта.

– Давайте все же к вам в кабинет, – смущенно глянул на него. – Совсем забыл, что надо переодеться.

– Я заметил, – улыбнулся Павел Петрович. – Вам будет предложен лучший кофе. – Когда мы остались в тишине кабинки, он скосил на меня насмешливый взгляд: – Давно у вас с Яной?..

– Полгода, – усмехнулся я.

Знал, что сделал сейчас очередную лажу. Помимо той, что ввязался в практику на территории этой клиники. Яна будет в бешенстве, но кто ей поверит? А мне? Врать, что я – набожный христианин, поздно. Я носился сегодня по клинике с Яной на руках не на шутку перепуганный за ее жизнь. Все это видели. Поэтому пусть лучше я объясню это вполне очевидным – что мы с ней встречаемся. К счастью, сердце ее выдержит это все – я в этом убедился. А потом в моих интересах будет обеспечить девочке постельный режим…

Я сидела в смотровой, оглушенная всем случившимся, и пялилась на руки. При одной только мысли, что нужно как-то выйти за дверь, сжимало грудь, и я снова дрожала. Князев сказал, что ничего мне пока принимать не нужно, и даже лекарством не воспользовался, которое ему так долго искали. Сама же я себя чувствовала так, будто по мне грузовик проехал, и что мне определенно что-то нужно. Как минимум – компания и консультация моей подруги Карасевой. Может, позвонить ей и увезти меня отсюда на каталке, прикрытую простынкой?

Вытащив мобильник, я кое-как совладала с дрожавшими пальцами и набрала подругу. Та редко отвечает в разгар дня. Терапевты у нас тут вечно на разрыв. Но каково же было мое удивление, когда Маша не просто ответила – ворвалась вдруг в кабинет собственной персоной. Глаза навыкате, и даже видны из-под копны кучерявых темных волос, не поддающихся никаким укладкам и заколкам. Чаще всего Маша смотрела на пациентов лишь одним глазом – с той стороны, на которой спала последней ночью. Верхние пуговицы клетчатой рубашки как всегда расстегнута, являя всем «высушенную корму», как она сама говорила про свои выступавшие ключицы и верхние ребра. Она не стеснялась своей худобы и носила ее с такой гордостью, что даже я завидовала уверенности подруги в себе.

– Янка! – вылупила она на меня глаза, с разбегу падая на стул Князева. – Я только узнала!

– Что именно ты узнала? – поежилась я.

Машка замялась лишь на вдох, но я поняла – не о моем самочувствии идет речь. Закатив глаза, я потерла виски и приглушенно выругалась.

– Ну о чем еще могут судачить наши одноклеточные? – озадаченно осмотрела меня с ног до головы Маша. – Завидуют все черной завистью, конечно же. А кто-то делает вид, что просто рад, что ты переключилась со старого на молодого. – Она оттолкнулась ногой от пола и оказалась за столом, на котором лежало заключение Князева. – Что тут у нас?

Я вздохнула, понимая, что нужно как-то адаптироваться к реальности – это не кончится в ближайшее время, скорее наберет обороты. Ну еще бы, ушлая Перцева, чтоб ее…

– Я думала, что удача выудить Князева на операцию – венец моей карьеры в клинике, – пролепетала я.

– Так вчера и говорили, – заметила Маша, не отрываясь от заключения.

– А все обернулось позором…

– Да с чего ты так решила? – подняла она на меня глаза. – Судя по заключению и слухам, ты выиграла джек-пот, подруга. Князев не только таскал тебя на руках прилюдно, но еще и диагноз правильный поставил, судя по всему, впервые за всю твою жизнь. Янка, он же легенда! По этому поводу у меня к тебе только два вопроса. – Она приосанилась, принимая серьезный вид. – Почему ты, мать твою, не ходила к кардиологу, если у тебя в анамнезе миокардит? И еще… попросишь ли ты у него автограф для меня?

И она прыснула.

– Ой, иди ты! – насупилась я. – Я залила его кофе с ног до головы и грохнулась в обморок ему под ноги! Он меня больше и близко к себе не подпустит.

Последнее, на чем я собиралась себя ловить – на сожалении по данном поводу!

– Хорошо, что ты упала под ноги ему, – покачала она головой. – Я так поняла, ты все еще натощак?