Зубных дел мастер - Дроздов Анатолий - Страница 7

Через полтора часа наполнилось ведро эмалированное – Кир специально засекал. Часы у донора имелись, а как здесь определяют время, он изучил, болтаясь в боте на орбите. Немного удивился, что в часе шестьдесят минут, а не сто. Системник объяснил, что это дань традиции: когда-то люди использовали шестидесятеричную систему исчисления, которая осталась лишь для измерения углов и времени. Наполнив еще малое ведерко, Кир зашагал к деревне. Зайдя во двор, задумался. Он не устал и мог собрать еще немало ягод – тем более, ему понравилось. Вдобавок и полезно. Такая мелкая работа неплохо тренирует пальцы рук, что пригодится в будущей работе. Зубные техники имеют дело с мелкими объектами. И денег заработает.

У сарая он увидел бочку, наполненную до краев водой. Сегодня мать обмолвилась, что в ней солила огурцы. Когда они закончились, налила воду, чтобы клепки не рассохлись. Кир опрокинул бочку, опорожнив ее от застоявшейся воды, взял ведра и сходил к колодцу. Принес воды и вымыл бочку изнутри. Затащив ее в сарай, чтобы не грелась на солнце, он пересыпал туда ягоды. Они заполнили бочку на четверть – пожалуй, даже меньше. Емкость бочки примерно сотня литров, как понял Кир. В большом ведре – 12, а в малом – два. Чтобы наполнить бочку до краев, придется потрудиться. И он отправился к болоту.

За день сходил туда три раза. Прервался на обед, немного отдохнул и вновь пошел. Когда вернулась с поля мать, показал ей наполненную до половины бочку.

– Што, столько сам набрав? – мать изумилась. – Руками? Дык што я спрашиваю, руки чорные. И рот… Ел там чарницы?

Кир подтвердил кивком.

– Не так их надо есть, – сказала женщина. – Забыл?

Мать набрала черники в миску, залила молоком и дала сыну ложку с ломтем хлеба.

– Ешь!

Кир зачерпнул и бросил ложку в рот. Прожевал – невероятно вкусно! Ягоды со свежим молоком буквально таяли во рту. Он не заметил, как миска опустела.

– Перекусил? – спросила мать. – Добра. А я пока што суп сварю…

Пока она возилась у плиты (та запитывалась от баллона с газом), Кир осмотрелся в доме – как-то раньше не собрался, все мельком, мельком. Три комнаты, большая печь, занимавшая примерно процентов двадцать площади. В зале – телевизор и диван, в столовой – холодильник. Не новые, заметно, а телевизор черно-белый. Не богато. Так откуда деньги? Мать – полевод в колхозе, зарплата небольшая. Пока был жив отец, еще неплохо жили, но после его смерти стало плохо. Нет, мать не бедствует: корова, куры и кабан, своя картошка, огурцы с капустой, но денег мало. Как и у сына, впрочем.

Перед получением диплома Чернухе выдали подъемные, как молодому специалисту. Одну стипендию – 35 рублей, но те почти закончились. Обучаясь в медучилище, Чернуха жил в студенческом общежитии, за которое платил копейки. Стипендия (инвалидам ее платили всем – не важно, как учились), мать присылала денег – на еду хватало. Но после получения диплома из общежития пришлось уйти. Снял угол у пенсионерки, причем в буквальном смысле угол. В однокомнатной квартире хозяйка выделила ему койку за ширмой. Хозяйка оказалась дальней родственницей: ее покойный муж – двоюродный дядя матери. Нет, одолжения она не делала – сдавала прежде этот угол и другим за 15 рублей в месяц, но прежний квартирант уехал поступать в Москву, освободив жилплощадь, и тут подвернулся Константин. Люция Мечиславовна сдавала угол исключительно парням, причем интеллигентным, то есть образованным или студентам вузов. Чернуха по этому критерию прошел и поселился в однокомнатной квартире, заплатив вперед за месяц. Кир знал, что донор собирался попросить у матери денег, но самому ему претило. Просить он не любил, а тут возможность заработать…

Назавтра он опять пошел к болоту, но, возвращаясь, встретил на дороге двух незнакомых молодых мужчин. Небритые, какие-то помятые, в расхристанной одежде, они, похоже, ждали именно его, поскольку сразу преградили путь.

– Вот что, глухи, – сказал один и сплюнул на дорогу. – Тут наши ягоды растуць, и брать их всяким там приблудам забаронено.[9] Здымай! – он указал на ношку. – Все гэта наше.

От неожиданности Кир опешил, но только на мгновение. Пожав плечами, он снял ношку и поставил на дорогу, затем спокойно отвязал ведерко с живота – там тоже были ягоды. Грабители заухмылялись, но ненадолго. Шагнув вперед, Кир засадил ногой ближайшему в промежность, второму – кулаком пониже мечевидного отростка. Когда второй согнулся, добавил кулаком по шее. Кир рос в детдоме, и драться научился рано. Потом военное училище и десять лет в десантниках. А там не важно, кто ты – штурмовик или медик, сражаться должен наравне со всеми. Понятно, что потом он стал пенсионером, а после заселился в молодое тело, но навык, как известно, не пропьешь – так говорили на Земле. Пусть он и трезвенник…

Грабители упали на дорогу, застонав. Кир пнул каждого по разу – с размаху, не жалея, затем принес ведерко с ягодами и высыпал немного перед каждым. Схватив за волосы ближайшего грабителя, стал тыкать его носом в ягоды. Сочтя достаточным, перешел к другому и повторил.

– Ч-ч-черники з-з-захотелось? – мычал при этом. – Ж-ж-жрите!

Мычание его было едва понятным, но грабители прониклись.

– Пацан, прости! – взмолился тот, который и затеял разговор. – Рамсы попутали, не будзем больше.

Кир сплюнул и, отвесив лежавшим на дороге по пинку, закинул ношку на плечо и подобрал ведерко, после чего отправился в деревню. Вечером он рассказал о стычке матери.

– Банцеи это, – возмутилась женщина. – Фамилия у них такая – Банцей, сюда недавно переехали. Эти двое братьев – тюремщики, зерно украли на току, за что и посадили. Недавно воротились. Нигде не робяцть, тольки исчуць, где бы выпить. Забрали б ягоды, сдали бы заготовителю, купили бы чернила и напились. Ну, я им! Участковому пожалуюсь. Совсем мозги пропили – своих же грабить! Но сначала мати их скажу…

Она ушла, но вскорости вернулась с незнакомой Киру женщиной – высокой и худой.

– Ивановна просит нас не жаловаться участковому, – сказала сыну. – Ведь посадят дурней! Взамен они попилят дровы нам. Як ты, согласен?

Подумав, Кир кивнул.

– Спасибо, – обрадовалась мать «тюремщиков». – Не сомневайтесь – отработают.

Кир сомневался, но ошибся. Спустя два дня им привезли дрова, сгрузив стволы деревьев возле дома. Явились сыновья Ивановны. Кир им вручил пилу, «тюремщики» за несколько часов все попилили и даже покололи чурки. Работали старательно, испуганно косясь на Кира. Когда они закончили, Кир дал им сала, хлеба и бутылку самогонки – так наказала мать. «Тюремщики» ушли довольные. Киру осталось только отнести поленья в сарай и сложить их там. Но перед этим к ним в деревню наведался заготовитель на машине и выкупил его чернику из бочки. Дал Киру семьдесят рублей с копейками. Кир предложил их матери, но та только руками замахала:

– Ты собирав, твои и гроши.

Заканчивался отпуск. Кир сделал все, о чем просила мать. Окучил ей картошку, починил забор и даже вычистил трубу от сажи, взобравшись на конек их дома по длинной лестнице. После чего он долго отмывался в бане. У семьи она имелась – отец успел поставить. За это время он постепенно свыкся, что у него есть мать по имени Анастасия и зовут его не Кир, а Константин. Ему все нравилось: и молодое тело, и то, что он не одинок, неторопливость местной жизни и окружавшие его простые люди. Прощаясь, мать протянула ему сто рублей:

– Возьми – там, в Минске, все за деньги.

– Н-н-нет, мама, – покачал он головой. Кир уже немного говорил – пусть сильно заикаясь и не совсем разборчиво, но все-таки понятно. Для этого он слушал радио и телевизор и повторял за диктором слова. Неважно получалось, но пока хоть так. – Т-т-тебе н-н-нужнее.

– Бери! – сказала мать. – Зачем мне гроши? Здесь все свое – есть молоко, картошка, яйца. Кабанчика забьем – и будет сало с мясом. Купи себе одежи, а то один костюм и две рубашки.

– С-с-спасибо, мама, – Кир решил не спорить и деньги взял. – Н-н-начну р-р-работать, б-б-буду п-п-помогать т-т-тебе.