Бессердечный - Мартин Кэт - Страница 38
- Предыдущая
- 38/110
- Следующая
Крепко взяв Эриел за руку, Джастин повел ее к двери. Он остановился только чтобы сказать Клэйтону Харкорту, что уезжает. Карета дожидалась их у подъезда. Серые одномастные лошади нетерпеливо выплясывали в своей упряжи, отделанной серебром. Возле каждой из дверец был укреплен фонарь в серебряной оправе. Они уселись на мягкие сиденья, обитые кожей, Эриел – с одной, Джастин – с другой стороны. Ни один из них не заговаривал. Коляска покатила, а молчание внутри экипажа все сгущалось. Дышать становилось тяжелее, чем в дымном игорном зале.
– Я не собиралась вам лгать, – тихо сказала Эриел. – Я просто не знала, что делать.
Гревилл ничего не ответил, но его ледяное молчание, казалось, заполняет все пространство внутри кареты.
– Я хотела одолжить у него денег, чтобы отдать свой долг вам. Я надеялась, что он поможет мне найти работу, какое-нибудь занятие, а потом, со временем, я смогла бы расплатиться и с ним.
Она почувствовала его проницательный взгляд на своем лице. Он смотрел, как она яростно роется в своем ридикюле в поисках денег. Потом она нашла пачку банкнот и вытащила все выигранные деньги.
– Вот деньги, которые вы одолжили мне, чтобы я могла играть. – Она взяла его за руку, попыталась разжать ладонь и вложить в нее купюры. – А это я выиграла. – Она снова попыталась вложить остальные деньги ему в руку. – Я знаю, что это только начало, но…
Он скомкал деньги в кулаке – все вместе, банкноты и монеты. От его беспокойного, полного тревоги взгляда в груди у нее что-то сжалось. Граф громко постучал в стекло кареты.
– Останови! – крикнул он кучеру. – Останови сейчас же! – Он распахнул дверцу, прежде чем карета полностью остановилась, выпрыгнул на мостовую и захлопнул за собой дверцу. – Отвези мисс Саммерс домой. Проследи, чтобы она благополучно добралась.
– Да, милорд. Но как вы доберетесь?
– Я найду способ добраться.
И он исчез в темноте, его длинные ноги пожирали разделявшее их пространство с невероятной скоростью. Эриел смотрела ему вслед из окна экипажа, и у нее возникло какое-то странное чувство – то ли потрясения, то ли подавленности. Он был разгневан, он был в бешенстве. Но кроме этого она заметила в его глазах настоящую боль, и от этого ей самой стало больно.
Она уязвила его. Казалось бы, это было невозможно, но она знала, что не ошиблась. Он считал, что она отвергла его ради Филиппа, но это не было правдой. Она больше не доверяла Филиппу Марлину, как прежде. Пожалуй, с того самого дня, как увидела его грума, маленького арапчонка, которого он держал в качестве развлечения. И уж особенно после того, как увидела его с непотребными женщинами.
И все же она не собиралась стать любовницей графа. Она мечтала стать леди. Она мечтала о лучшей жизни для себя и детей, которых когда-нибудь надеялась родить и вырастить. За те годы, что она провела вне дома, Эриел осознала, что, став содержанкой, она никогда не достигнет цели. Теперь она знала, что ей нужен муж и семья. Она хотела вести достойную жизнь и быть принятой такими друзьями, как Кассандра Уэнтуорт. Ей хотелось быть достойной того идеала леди, который она теперь очень ясно себе представляла. Она ведь столько потрудилась, чтобы достичь этого.
И все же, когда она думала о графе…
Пока Эриел ехала домой в его карете, глаза ее были задумчиво устремлены в окно. Она старалась побороть зародившееся беспокойство за него, засевшее в ее сердце как заноза.
Джастин сидел в дымной общей комнате таверны. Как там она называлась? «Подвязка и заяц» или «Заяц и подвязка»? А возможно, «Заячья подвязка»? Он не знал, да и не хотел этого знать. Как бы это заведение ни называлось, в нем было холодно, или по крайней мере так казалось Джастину. Все его тело охватывал медленно наползающий леденящий холод, от которого немели руки и ноги, а кровь медленнее текла по жилам. Но ведь в камине ярко горел огонь, и никто в комнате, кроме него, не мерз. У него возникло подозрение, что этот холод идет изнутри. Он оглядел таверну, комнату с низкими потолками и тяжелыми деревянными потолочными балками, а также с деревянными полами из широких досок. В этом месте он уже был однажды с Клэем. К счастью, таверна находилась неподалеку от игорного дома и не в самой грязной и опасной части города. Он слегка покачнулся, сидя на обшарпанной деревянной скамье, и тотчас же оперся спиной о шероховатую стену. Потом отставил последнюю в этот вечер кружку эля. Обычно он пил мало и редко. А сейчас оказался более пьяным, чем когда-либо в жизни, но ему было наплевать на это. Ему хотелось усыпить свой разум, вытеснить из памяти сцену в экипаже с Эриел. Он посмотрел на изрядно худевшую по мере того, как он пил, пачку денег, лежавшую перед ним на столе. Это был выигрыш Эриел, деньги, отданные ему в уплату ее долга.
Джастин пробормотал грязное ругательство. Неужели она и в самом деле думала, что его заботят эти чертовы деньги? У него было больше денег, чем он мог бы истратить за всю жизнь, а его доходы росли с каждым днем как грибы.
Ему были не нужны ее деньги. Ему была нужна она сама. Он желал заполучить ее в свою постель. Желал вторгнуться в ее тело. Желал впитать в себя солнечное тепло, которое она излучала. Ему хотелось, чтобы она озарила его мрачный, печальный и однообразный мир.
Он знал, что все дело в ее письмах. Письма расположили его к ней, как не могло бы расположить ничто другое. Его восхищала ее решительность, ее железная воля, благодаря которым она сумела бежать от нищеты. Его даже восхищали средства, к которым она для этого прибегла, отвага и острота ума тогда еще четырнадцатилетней девочки, сумевшей найти подход к его отцу и заключить с ним сделку.
Он восхищался Эриел Саммерс, хотя и не знал, можно ли ей доверять, и теперь корил себя за то, что так бездумно и нелепо вел себя с ней. Он просто испытывал к себе отвращение. Господи! Он никогда не думал, что ей придется выполнить условия позорной сделки, заключенной с его отцом. До того как он увидел ее, он намеревался помочь ей начать новую жизнь, право на которую она заслужила своим мужеством и упорством.
Потом случилось так, что при первой же их встрече, когда Джастин вошел в комнату, он обнаружил ее в объятиях своего злейшего врага Филиппа Марлина. Прежние ненависть и злоба обрушились на него, как удар молота, и это заставило его действовать так, как он и не предполагал. Он даже не считал себя способным на это.
- Предыдущая
- 38/110
- Следующая
