Исчезновения - Мерфи Эмили Бейн - Страница 61

– До меня доходили слухи о нем, – говорит он, с трудом дыша, – о Камне, который, по слухам, обладал силой исцелять, защищать, – он хрипит, – жизнь.

– Да, он был из Англии. Ты пошел, чтобы застать корабль в порту.

– Большинство думало, что это… бред… Но твоя мать умирала. Я сделал бы все что угодно.

– Поэтому ты занял деньги, – говорю, касаясь его руки, – чтобы достать его для мамы.

– Больше, чем я смог бы вернуть за всю свою жизнь. – Кожа Финеаса такая же бесцветная, как двери в Стерлинге. – Мне бы следовало понять, что продавец очень хотел избавиться от него. Нужно было уйти, когда он назвал окончательные условия. – Он заходится в приступе кашля.

– Врач уже идет, – говорю я. – Скоро будет.

Он качает головой.

– Все отказались, когда он вынес вторую коробку. «Пакетная сделка, – сказал он. – Вы берете это вместе с Камнем или не берете ничего». Сначала я подумал, что это коробка от шляпы, – он почти смеется. – Но она оказалась тяжелой, как свинец.

– Никто больше не хотел ее брать, но ты не отказался, – говорю, поднося стакан воды к его потрескавшимся губам.

– Какая мне была разница? – Он глотает, давясь водой. – Мои руки уже были запятнаны. Словно Камень предназначался именно для меня. Я взял Камень. Взял коробку. Продавец так нервничал. Заставил меня поклясться, что я хорошо ее спрячу, чтобы никто и никогда не нашел ее. Поэтому я разбросал содержимое коробки по пути назад. Закопал глубоко в трех разных местах. Но когда добрался домой…

Оказалось слишком поздно. Моя мама умерла в родах.

– И потом, – он проводит платком по губам, – я стал небрежным. – Он устало закрывает глаза.

– Я был маленький, – говорю, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Даже не помню, когда полиция пришла за тобой, как переехал жить к Элеанор.

– Я оставил Камень у Элеанор на случай, если бы вам понадобились деньги.

– А теперь ты оставил карты, – говорю я.

Он закрывает глаза, его голова падает на подушки.

– У тебя есть все необходимое, чтобы исправить это.

– Но, Финеас, я не хочу исправлять. – Кладу ладонь поверх его исхудавшей руки. – Я нашел способ, как сделать его полезным. Проклятие – твое наследие. Оно обо мне позаботится.

«Даже когда тебя уже не будет».

Сжимаю пальцы вокруг флакончиков в кармане. Проклятие будет продолжать забирать, каждый раз рождая все больше отчаяния, заставляя людей желать Спокойствия, которое только я могу обеспечить.

Финеас начинает кашлять так, что едва может говорить. Но он пытается мне что-то сказать, поэтому я хватаю бумажку и ручку со стола, в спешке сметая все остальное на пол. Кладу бумагу перед ним, и он пишет дрожащей рукой так неровно, что я едва могу прочитать.

– Не Проклятие – мое наследие, Стивен, – пишет он, – а ты.

Я сам хороню Финеаса. Под кормушками для птиц, которые я повесил вокруг дома, в суглинистой почве, которую он любил. Рядом со скалами, где мы сидели и смотрели на океан. В месте, которое я смогу найти без карты.

Впервые возвращаю земле что-то ценное, а не забираю из нее.

Когда солнце неумолимо встает и ярко светит в небе, я стою под душем и позволяю обжигающе горячей воде смыть грязь могилы с моей кожи. Немного остается под ногтями, так ее и оставляю.

Упаковываю мою вырезанную из дерева птичку с новым шприцем, несколько пустых флакончиков, мешочки с вариантами Гипноза и Бурь и пистолет, найденный в ящичке стола Финеаса. Камень больше не может спасти Финеаса. Я заберу его себе.

Гудок поезда зовет меня, когда я подхожу к станции. Звук окончания чего-то и начала другого.

– Куда? – спрашивает билетный кассир.

– Стерлинг, – отвечаю и толкаю к нему пригоршню свернутых купюр. – Еду домой.

Турнир побратимов – день открытия

6 марта 1943 года

Почему, спрашиваю себя, разглядывая бесконечно движущиеся лица в толпе, я когда-то решила, что надо участвовать в Турнире?

Первый день состязаний выдается голубой и теплый, с обещанием весны. Все кажется громким и живым после приглушенной тишины зимы. Я прикрываю глаза от солнца и одергиваю свою форменную рубашку. Она белоснежная, с единственной серебряно-красной нашивкой на левой стороне груди. Я пропустила церемонию открытия, чтобы разогреться, и Беас пришла с целью разыскать меня, размахивая тюбиком подводки.

– Хорошо, – сказала она, подводя мои глаза. – Теперь они похожи на сталь.

Я выхожу на траву перед моим выступлением и ищу взглядом Беас. Она на полпути по трибуне, сидит рядом с Джорджем, поднимает пальцы ко рту и свистит. Я борюсь с желанием потрогать уродливый комок своего уха и вместо этого вытираю ладони о внутреннюю часть карманов формы.

Школьная музыкальная группа играет попурри военных песен побратимов под пыльцой вариантов, пока прокладываю путь к центру поля, горячо надеясь, что завтрак на удачу от Женевьевы не появится снова. Я, правда, уверена, что хуже моего полного провала на соревновании может быть только то, что меня стошнит перед жителями трех городов.

Стерлинг аплодирует мне, своему первому участнику соревнований по звездам за долгие годы, и я глазами пробегаю по трибунам. Джордж невозмутимо салютует мне, Элиза сидит в первом ряду, вежливо хлопая и улыбаясь. Уилл на несколько рядов позади нее, сидит с Картером и Чейзом. Я становлюсь красной как свекла, когда вспоминаю его губы на своих, и быстро отворачиваюсь. Замечаю миссис Макельрой в темных очках, которая вяло хлопает, потягивая из бутылки кока-колу. Странно, как быстро эти лица стали такими знакомыми: Фитцпатрики, Фогги, члены Совета.

Когда нахожу супругов Клиффтон и Майлза, машу и вдруг замечаю значок на своей руке: маленькое сердечко, нарисованное уверенной рукой Майлза, прямо на сгибе локтя.

Долго смотрю на изображение, пока снова не вспоминаю, как дышать.

Мои соперники стоят на поле по сторонам от меня: Ширли Бодрай из Шеффилда и Марго Темплтон, которая выходит под самые громкие аплодисменты. Ее форма совпадает с моей, только нашивка выполнена золотым и фиолетовым. На ее голове лента, покрытая крошечными сверкающими золотыми звездами, и она кажется ниже, чем я запомнила ее с Ярмарки урожая. Она почтительно приветствует свою секцию трибун, но бросает несколько нервных взглядов на толпу Стерлинга, моих друзей, практически туда, где сидят Беас и Джордж.

Я прищуриваюсь, сразу же собираюсь и прихожу в боевую готовность. Наблюдаю пристальнее за Марго, когда она занимает свое место на поле. Она бросает еще один взгляд. Почему она продолжает смотреть туда? Что может снова и снова привлекать ее внимание?

И внезапно в ярком солнечном свете, под бдительными глазами практически всего Стерлинга я понимаю то, что не понимает Джордж. То, как рука Марго неосознанно касается волос, как она поднимает взгляд, пытаясь скрыть это, в поддельном безразличии, которое я видела в Уилле, когда он старался не подать вида, если ему было больно.

Несмотря на то что нервничаю, я борюсь с желанием рассмеяться. Джордж совершенно неправильно понял причину сердитых взглядов Марго Темплтон на Ярмарке урожая. Она не ненавидит его, а наоборот.

Проблема в том, как сложно иногда заметить разницу.

Но больше нет времени размышлять над этим.

– Участники, – говорит ведущий, – займите свои места.

Я бросаю незаметный взгляд на чернильное сердце у сгиба локтя и подхожу к линии броска.

Первыми выступаем мы с Ширли. Через пять минут мы уже метнули наши три звезды. Я смотрю на нее, а она – на меня, и к концу первого раунда ясно, что мы практически равны.

Но есть еще Марго.

Ее звезды по традиции в цветах Коррандера: золотом и фиолетовом, и они поют в воздухе, прорезая дорогу прямо к цели и оставляя за собой металлическое эхо. Мои вторые броски более решительные, но звезды кажутся тяжелее, чем в первый раз. Они все попадают в цель, кроме последней: ошибка, которая была заметна уже при броске. Звезда отскакивает от мишени, а не застревает в ней, и отодвигает меня еще дальше от лидирующей Марго с тридцатью очками.