Смех лисы - Идиатуллин Шамиль - Страница 9

Вместо того чтобы вырулить на ухабистую дорогу, теряющуюся в лесу, уазик бодро встал на обратный путь через поселок.

— За лебедкой на склад заехать надо, тут недалеко, — объяснил Земских, теперь сидевший рядом с Сабитовым — переднее место занял майор. — Без нее глубоко в лес лучше не соваться: дороги давно заброшены, места дремучие, не докричишься. А с лебедкой «козлик» сам себя вытащит.

Склад впрямь оказался рядом. Помня облик кладовщика и его хоромы, Сабитов ожидал увидеть нежилой аналог Дома-с-привидениями, дырявую времянку, обитую расслоившейся фанерой и кусками древних плакатов.

Увиденное его изумило. Здание склада скорее напоминало салун из фээрговского фильма про индейцев и ковбоев: стены сложены из мореных балок, жестяная крыша сверкает на солнце, дверь присобачена от грузового вагона, с заклепками то ли подтравленными, то ли покрашенными. В сторону она отъехала как по маслу, от легкого движения Земских.

И пахло на складе не тавотом, не мокрой ржавчиной, не крупяной пылью и даже не бражкой — которую кладовщик-многостаночник мог ведь гнать, в соответствии с призывами партии к ускорению и интенсификации производства, и не отходя от рабочего места, — а мятой и полынью. Впрочем, склад как таковой был скрыт перегородкой с еще одной откатной дверью, оставляя посетителям лишь узкий тамбур с узким шкафом и конторкой из такого же, как стены и пол, мореного дерева. Конторка была поразительно чистенькой: гроссбух, шариковая ручка, будильник — всё.

Гордый понуро сидел рядом с конторкой на мореном табурете и меланхолично водил пальцем по ладошке, будто пытаясь перерисовать линии жизни, любви и какие там еще, по словам цыганок, бывают.

— Привет, дядь Гена, — бодро сказал Земских. — В лес собрались, так что, прости, опять тебя побеспокоить приходится…

Он замолчал, потому что Гордый, без звука и кивка поднявшийся при первых словах капитана, уже скрылся за дверью, отъехавшей так же легко, беззвучно и ровно на ширину его плеч. За дверью было темно и покойно.

Земских не слишком уверенно объяснил Сабитову и Игорю:

— Ему не то чтобы скучно с нами стало, просто схватывает все с полуслова.

Игорь закивал. Сабитов предпочел не реагировать.

В глубинах склада дважды бумкнуло, и почти сразу дверь сдвинулась еще на полметра, выпуская платформенную тележку, блестящую от истовой, в несколько слоев, покраски. На тележке лежала лебедка с тросом, отдельно — крепежный кронштейн. Толкал тележку Гордый, все так же не смотревший на военных. За спиной его неясно вырисовывались загруженные стеллажи.

— Как в аптеке, — сказал Земских, не скрывая облегчения. — Игорь, грузи все в багажник, только осторожно, котомки там не помни. Дядь Ген, с тобой приятно иметь дело. Давай распишусь, и помчимся.

Гордый отошел за конторку, раскрыл, развернул и подтолкнул гроссбух к Земских, а сам понуро замер, глядя, кажется, не на страницы, а в пол. Земских, привычно заполняя строку четким убористым почерком, пояснил Сабитову:

— Хорошо, что с ранья выдвигаемся. Наугад толкаться придется.

Картографы то ли схалтурили, то ли архивы на утилизацию отправили. На новых картах ни проселочных дорог, ни большей части объектов, которые сняты с баланса части.

— Обычное дело, — заметил Сабитов.

— Оно так, но до смешного доходит, — сказал Земских, отложив ручку. — Натыкаемся на что-нибудь в лесу: ладно бы заграждение с колючкой, хотя на нее наткнуться, мягко говоря, неприятно, особенно на бегу, а то на капитальный бункер заваленный, а что это — хрен знат. И спросить некого, и карт старых по нулям… Это что такое?

Он посмотрел на кипу замусоленной бумаги, которую Гордый, молча достав из шкафа, шлепнул на конторку, потом на самого Гордого. Гордый изучал носки чумазых полукед. Земских, недоумевая, развернул верхний лист, хмыкнул и сказал:

— Ох ты ж елки. Штабная карта района, как наша, только шестьдесят первого года. А тут? Шестьдесят пятый. Семидесятый. Фантастика.

Сабитов принял пару карт, шурша, подвернул их нужными квадратами вверх и пристроил на конторку, увлеченно сравнивая. Земских принялся, водя пальцем, вполголоса объяснять ему про отвал на просеке, но спохватился и спросил Гордого:

— Откуда это у тебя?

— Ответхранение, — буркнул Гордый.

Сабитов, поняв, что подробностей не будет, снова уткнулся в одну из карт и, агакнув, ткнул в проплешину посреди лесной зелени.

— Идеальная точка для радара.

— Да? — с сомнением сказал Земских и тут же как будто с сожалением согласился: — Да. Похоже. А это вообще… Кто тако-ой? Почему не зна-аю?

Явно зачищенная территория, а я что-то не помню, и не бывал, и… Ну точно, тут хоть бы намек был.

Он показал Сабитову на собственной карте, извлеченной из планшета, никак не выделенный кусок нетронутого леса, отбросил ее на пол и принялся копаться в архивной кипе, не обращая внимания на Гордого, который немедленно брошенный лист поднял, сложил как следует и пристроил на конторку.

— Кто у нас тут самый древний? Семьдесят четвертый… Шестьдесят восьмой… Ага, пятьдесят девятый, значит. И здесь мы видим… Вот! Объект консервации номер три-два, доступ строго запрещен. А почему?.. А нипочему.

Ладно, а что у нас тут? Хренушки. Это семьдесят четвертый. Шестьдесят пятый — хренушки. Шестьдесят восьмой — само собой. Шестьдесят первый? Тоже.

Он отложил карты и с недоумением сказал Сабитову:

— Что характерно, ни в одном документе никакой объект три-два, да вообще никакая запретка не упоминается. Я мог пропустить, конечно, — но нет, не мог.

— Ну вот и посмотрим, — подытожил Сабитов.

Офицеры повернулись, чтобы выйти. И тут Гордый сказал горячо и жалобно:

— Товарищ капитан! Ну пожалуйста.

Земских, остановившись, закатил глаза, вздохнул и утомленно оборотился к Гордому. Гордый стоял весь преображенный, как дуб из бессмертного произведения Льва Николаевича Толстого.

— Товарищ капитан, — продолжил Гордый будто с полуслова, как включенная на середине кассета, которая до того включалась и выключалась десятки раз. — Ну чисто символически, взлет-посадка, и все. Вам нетрудно, а мне позарез… Я и керосин оплачу, и все, что потребуется, всегда сделаю. Вы же знаете. Вообще всё, клянусь.

— Дядь Гена, я таких решений не принимаю, — ответил Земских с ужасно серьезным лицом. — Это начальство решает. Я с ним переговорю.

— Давайте я сам, — горячо предложил Гордый, смещаясь к выходу. — Он же в машине сидит?

Земских мягко преградил ему дорогу.

— Не-не-не, самому точно не надо, хуже сделаешь. Надейся и жди.

Гордый послушно замер, отступил и снова плюхнулся на табурет, тоскливо наблюдая в щель, как Земских, с трудом сдерживающий ухмылку, и второй капитан усаживаются в уазик и тот шумно трогается, оставив пустую тележку тосковать у двери. Палец Гордого вяло гулял по линиям ладони.

— Валентина Викторовна, зайдите ко мне, пожалуйста, — сказал Коновалов, высунувшись из кабинета ровно тогда, когда Валентина везла мимо в автоклавную тележку с биксами.

Подслушивал, что ли? Впрочем, биксы бренчали так, что в противоположном крыле слышно.

Главврач успел вернуться за стол, что было удивительно, учитывая его габариты и вальяжность. Он показал Валентине на гостевой стул, дождался, пока она неохотно присядет на краешек, и сказал, упреждая сетования на занятость:

— Да я быстро. Тамара не подошла, с вас начну. В Заречном районе вспышка кишечной инфекции. Пока вроде сами справляются, но предупредили, что, если еще день-два будет продолжаться, начнут тяжелых к нам перебрасывать.

— Как, вертолетами?

— Это сами уж как-нибудь решат. Явно вертолетами или «Аннушками», по земле тут здорового-то пока довезешь, от всего лечить придется. Я к чему: надо, во-первых, подготовиться к такому повороту, второй этаж расконсервировать и так далее. Во-вторых, надо иметь в виду, что вспышка может и до нас доползти.

— Это мы, конечно, всегда имеем в виду, Константин Аркадьич, но толку-то, если нас тут полторы калеки.